Не теряя времени, Брустер сразу направился в порт, где его уже ждал корабль, с капитаном которого договориться особого труда не составило – как оказалось, у того уже собралась солидная компания таких же, как он, пассажиров. Но, выйдя к причалу, Кейн остановился. Не обращая внимания на ледяные порывы ветра, что обжигали кожу лица и трепали полы пыльника, он в задумчивости осмотрелся: аккуратно выложенная камнем набережная, которую топчет ногами серая толпа неулыбчивых людей, множество разнообразных кораблей на приколе, над которыми вьются стаи чаек, чьи крики вплетаются в шум разбивающихся о берег волн. Странно – все так стремятся попасть в Акмею, а он хочет как можно быстрее покинуть её. Почему? Наверное, потому что она так и не стала ему домом. За всё это время он не нажил себе ни семьи, ни друзей. Да и так ли они ему были нужны? Нет. Всё, чего он хотел, это убежать – от убийств, обмана, ответственности и прошлого. Поэтому Кейн и прибыл сюда – чтобы убежать и забыть. А что же теперь? Зачем он стремится вернуться к старому?
«Потому что я устал, – подумал Кейн. – Устал от этой жизни, пустой и бессмысленной. Поэтому мне только и остаётся надеяться на то, что уплыв отсюда, я получу больше шансов умереть не просто так. Ведь погибнуть за что-то всегда лучше, чем пустить себе пулю в лоб или медленно гнить в комнатушке на Портовой».
И вот, стоя на каменной мостовой с догорающим окурком папиросы в пожелтевших зубах, Кейн засунул руку в карман плаща и рассеянно покрутил в ладони холодный кусочек стали, невольно оттягивая решающий шаг. Он понимал, что это был его последний шанс передумать – назад пути уже не будет.
«В бездну всё! – Кейн сплюнул окурок наземь и поправил ремень своего мешка. – Возвращаться всё равно не к чему. Так что вперёд – служба зовёт».
Пройдя вдоль причала, он довольно быстро отыскал нужный корабль – потёртый штормами и временем фрегат под названием «Далакон» уже был готов к отплытию и ждал только, когда люди, столпившиеся у трапа, поднимутся на борт. Некоторых из них он знал, но не настолько, чтобы заводить дружескую беседу.
Присоединившись к толпе, Кейн взошёл на корабль и вскоре покинул Акмею.
После того как все поднялись на борт, «Далакон» отдал швартовы и взял курс на юг. Найдя себе местечко на корме, Кейн закурил папиросу и стал наблюдать за медленно удаляющимся городом. А ведь на самом деле там было не так уж и плохо – всё-таки Акмея Велюса была столицей самого влиятельного в экономическом и политическом плане государства колонистов. Её позиции всегда были сильнее, потому акмеанцы и ощущали себя вправе навязывать свою идеологию слабым государствам как на Терра Секунде, так и вне её пределов ещё задолго до начала Колониальной войны. А когда с политической арены «ушли» Винтада и Империя, им уже ничего не мешало распространять свои утопические идеи по Колониям, в стремлении доказать их ценность всем и каждому. Нет, конечно, Кейн понимал, что идеи социального равенства не так уж и плохи, но понимать – не значить принимать. По его мнению, все попытки Акмеи объединить общество были тщетны. Этот мир увяз в грязи, и лозунги типа: «Лишь объединившись, мы можем шаг за шагом восстановить этот мир!» или «Вместе мы выстроим новое будущее!» вряд ли ему помогут. Они сами всё разрушили, и Кейн, как и миллионы ему подобных, помогли им в этом.
– Не думал, что встречу тебя здесь, Брустер.
Прозвучавший за спиной голос отвлёк Кейна от мыслей и он обернулся посмотреть на его обладателя: крепкого телосложения, немногим выше него, с коротко стрижеными волосами и ухмылкой на бледном лице; он был одет в расстёгнутую на груди белую сорочку, сверху на которую был накинут потёртый плащ из грубой ткани. Из-за нарастающего в голове гула и лёгкого головокружения Кейн не сразу узнал этого человека, зато когда он наконец понял, кто именно стоит перед ним, то едва не задохнулся сигаретным дымом.
– Бэн, мать его, Костоправ! – вырвалось у него. – Бездна тебя поглоти, что ты здесь делаешь?!
Кейн был готов встретить здесь кого угодно, но только не «Костоправа» – именно под этим прозвищем его знали многие из ветеранов, а если и не знали, то слышали уж наверняка. Во время войны по всей линии фронта колонисты и имперцы со страхом рассказывали друг другу истории о безумном лекаре – жестокий в бою, он был не менее жесток с ранеными противниками и тяжелоранеными союзниками, попадающими на его хирургический стол. Стоит ли говорить, что после встречи с ним выживали немногие из колонистов. В итоге дело Костоправа было передано разведке, и Кейну поручили выследить его. Вот только лёгкое, по мнению Брустера, задание по поиску и устранению нежелательного лица превратилось в долгий и кровавый кошмар, затянувшийся вплоть до окончания войны, после которой следы Бэна, Костоправа из Антригора, окончательно затерялись. По крайней мере для него.
– Я удивлён не меньше твоего, Дым. – Пристальным взглядом серых глаз Бэн внимательно следил за каждым его движением. – Так, кажется, тебя называли?
Кейн изогнул губы в кривой улыбке. Костоправ явно опасался, что он кинется на него. Попытается довершить, так сказать, начатое и закончить задание. Но Кейн неожиданно для себя вдруг ясно осознал, что не испытывает к нему абсолютно ничего – ему было просто наплевать на Бэна и на всё, что с ним связано. А ведь когда-то он был одержим желанием во что бы то ни стало найти ублюдка и выпустить кишки. Но сейчас, к собственному удивлению, Кейн даже не мог вспомнить, почему именно он так жаждал убить его.
– Да, это моё прозвище. – Он отвернулся от Костоправа и вновь опёрся на фальшборт. – По крайней мере было когда-то.
Помедлив, Бэн всё же встал рядом с ним и, помолчав некоторое время, кивнул в сторону почти скрывшегося города.
– Там жил? Или проездом?
– Там, – он кивнул. – А ты?
– Проездом. А так на Эг-Вигади с самого конца войны обитал.
– Эг-Вигади? – удивлённо переспросил Кейн. – Что ты там потерял?
– Лагерь военнопленных я там потерял. – Костоправ скривился. – Сразу после Рулофа аккурат туда и угодил. Но мне повезло, ваши либералы протолкнули какой-то закон, и вскоре всех пленных оправдали и реабилитировали как, – Уилторс сдвинул брови и продекламировал: – «как одурманенных жертв Имперской тирании и невольников ментального управления».
– Закон об амнистии военнопленных. Да, был такой. – Кейн сплюнул. Вот они, плоды чрезмерного человеколюбия – маньяков выпускают на свободу, вместо того, чтобы расстреливать. И на этих идиотов он собрался работать? Весёлая перспектива. – И что дальше? Чем ты занимался всё это время? Кромсал старушек в подворотнях?
Бэн рассмеялся.
– Почти угадал. Я работал ветеринаром.
– Ветеринаром? – Кейн хмыкнул. – А что, людей лечить не позволили? У тебя же такой богатый опыт.
Костоправ дёрнул щекой.
– Имперцам не очень охотно разрешали вести врачебную деятельность. Мне и лицензию ветеринара-то выдали с трудом. Ну а ты? У тебя, я смотрю, жизнь фонтаном бьёт.
– Точно. Тесная комнатушка и престижная работа грузчика. Я шёл к успеху и пользовался небывалой популярностью, знаешь ли. Об Эгиде откуда узнал? – резко сменив тему он внимательно наблюдал за Костоправом краем глаза, но тот лишь пожал плечами.
– Случайно вышло. Я уже давно подумывал рвануть куда-нибудь, и тут один клиент вовремя поделился со мной свежими новостями. – Поковырявшись во рту Бэн как бы невзначай поинтересовался: – Выпить есть желание?
Слегка помедлив, Кейн сделал последнюю затяжку и выбросил папиросу за борт.
– А почему бы и нет. Ты платишь.
Глава 2. Яма-Винтада
Тихое сопение и храп смешивались со звуками рассекающего воду корабля и плеском волн. Всё это, включая гудящую после выпитого голову и зверский холод, мешало Кейну заснуть. Завернувшись в плащ, он решил подняться и немного пройтись. Поёживаясь и осматривая тёмные воды, окутанные густым туманом, он остановил взгляд на сгорбившейся на носу корабля фигуре с зажатым в вытянутой руке фонарём, тусклый свет которого серебрился, отсвечивая от корки бледного инея, покрывавшей тряпьё, в которое человек был одет. Кейн невольно сравнил смотрового с Опекуном-Витазархом, изображение которого видел когда-то в разрушенном храме Старого Мира. Во время Колониальной войны было уничтожено много подобных храмов, за что имперское духовенство с лихвой отплатило восставшим «еретикам».
Внезапно фигура смотрового ожила, он поднял руку, отчего заиндевелая ткань сырого плаща затрещала, и раздался хриплый крик:
– Земля! Винтада!
Кейн вздрогнул.
Винтада. Его родной дом. Его земля.
Он подошёл к фальшборту и стал всматриваться в темноту, в которой начали проглядываться очертания далёкого берега: изломанного, чёрного, скалистого и безжизненного. Когда-то винтадцев боялись и уважали на всей Терра Секунде, а её цветущие поля воспевались по колониям. Но война с империей уничтожила это место, и теперь в большинстве своём это лишь выжженные неплодородные земли, носящие жалкое название «Яма-Винтада».
Резкий звон судового колокола вернул его в реальность. Сигнал к сбору, они скоро причалят. С трудом отвернувшись, Кейн вернулся к своему лежаку и забрал котомку. Постепенно палуба заполнилась проснувшимися пассажирами, которые выстраивались вдоль бортов, чтобы увидеть приближающуюся землю. По мрачным лицам некоторых из них можно было легко определить выходцев с Винтады – они не шутили и не смеялись, а лишь молча смотрели в сторону берега.
Корабль медленно вошёл в порт Веноваля.
Как только они пришвартовались, Кейн дождался, пока все покинут корабль, и последним сошёл на берег. Он ступил на родную землю и вдохнул её воздух – воняло гарью, рыбьими потрохами и застоявшейся водой. Земля же была сухой и потрескавшейся, сплошь усеянной осколками камней и породы, через которую изредка пробивались пучки пожелтевшей травы. Кейн нагнулся, набрал горсть земляного крошева и медленно пропустил сквозь пальцы – вот и всё, что осталось от когда-то великой страны. Теперь же это поистине Яма, Яма-Винтада.