из Утрехта, которого мы еще упомянем.
Кристиан ван Коуэнберг. Венера и Адонис. 1645. Королевские галереи Святого Юбера.
Совсем другой подход к библейским и античным сюжетам был у Кристиана ван Коуэнберга, который специализировался на живописи этого рода. Он тоже был многим обязан ван Хонтхорсту, однако взял от него скорее жизнелюбие, энергичность в трактовке человеческого тела. Прелесть работ ван Коуэнберга в том, что он совмещал свойственные искусству Барокко точность композиции и активный линейный рисунок с типично голландской фактурой (что хорошо заметно в образе Адониса на его знаменитой картине: сегодня этот джентльмен, изображающий античного героя, может показаться нам комичным, однако голландцы воспринимали такой подход художника как удачную попытку вписаться в авторитетные рамки барочной живописи). Он был одним из любимых художников принца, работал не только над картинами, но и над росписью стен в резиденциях штатгальтера в Гааге, где писал аллегорические фигуры (чаще обнаженные) в полный рост.
Леонарт Брамер. Путь трех волхвов в Вифлеем. Между 1638 и 1640.
И последнее имя, которое мы упомянем в этом кратком обзоре: Леонарт Брамер. Этот делфтский художник много лет работал в Италии и уделял большое внимание эффектам освещения, варьируя их от «серебристого света» (которым затем будут восхищаться ценители Вермеера) до мрачных сцен в духе Караваджо, где луч яркого света выхватывает фигуру из тьмы. Брамера называют в качестве возможного учителя Вермеера, потому что он был другом его отца и симпатизировал молодому художнику, хотя в плане живописи у них было мало общего: Брамер держался в стороне от чисто голландских жанров, предпочитая им итальянизированные религиозные сюжеты. Вероятно, он тяготел к эстетике Барокко, потому что был католиком.
А между тем и типично голландские жанры развивались в Делфте весьма интенсивно: во множестве пишутся городские виды (Карел Фабрициус, Бартоломеус ван Бассен, Питер ван Бронкхорст и др.), виды церквей (Эммануэль де Витте, Виллем ван дер Влит, Герард Хаукгист и др.), пейзажи (Якоб ван Гил, Виллем ван ден Бундел, Питер ван Ас и др.), цветочные композиции (Якоб Восмар, Бальтазар ван дер Аст и др.), натюрморты (Корнелис Делф, Хармен Стенвик и др.) – о характере делфтского подхода к некоторым из этих жанров мы еще будем говорить в связи с картинами Вермеера.
В целом можно сказать, что, хотя Делфт не был равным по значимости Гааге или Амстердаму, это был процветающий город. Благодаря множеству каналов развивались пивоваренная и текстильная промышленность, и эти же каналы, соединявшие город с Лейденом, Гаагой и Роттердамом, позволяли Делфту (не имеющему прямого выхода к морю) стать торговым посредником между Голландией и Фландрией, а также между Нидерландами и остальной Европой. Через реки Схи и Маас можно было попасть в любую точку мира. Также Делфт был одним из тех городов, где располагались палаты Ост– и Вест-Индской компаний, доход которых был баснословным. Поэтому легко понять, что в этом городе были востребованы предметы роскоши: гобелены, ткани тонкой выделки, фаянс[33], изделия из золота и серебра – и дорогие картины, способные стать украшением патрицианского дома.
Завершая портрет «Делфтской школы» Лидтке выделяет три главных качества этой живописи: мастерство, утонченность, сдержанность – это точно характеризует и стиль Вермеера.
«Делфтские художники, за явным исключением ван Миревельда, никогда не были известны или влиятельны за пределами своего города. Сегодняшняя оценка делфтской школы удивила бы современников Вермеера, особенно с учетом того, что период, который мы считаем временем расцвета (между 1650 и 1675 годами), был, вне всяких сомнений, временем упадка всех искусств, за исключением фаянсовой индустрии»[34]. А сегодня живопись именно этой эпохи мы считаем наиболее значительной. Ван Миревельд и ван Коуэнберг теперь представляются лишь фоном, на котором разворачивается подлинно важное действо: формирование особой ниши в жанровой живописи и специфического языка, популярного в Делфте, Гааге и соседних городах в последней трети XVII века.
Вермеер. Девушка, пишущая письмо. Ок. 1665–1667. Национальная галерея Вашингтона.
Франс ван Мирис. Дама, взвешивающая жемчуг. 1658. Музей Фабра.
«Это эпоха возвышения сцен из домашней жизни, которые открывают нам мужчин и женщин, занятых разными повседневными делами и, в дополнение к этому, иллюстрируют времяпровождение элиты общества. Качество и беспрецедентная популярность этих работ является результатом экономических, социальных и художественных преобразований, которые наметились к 1650-м. И хотя финансовая мощь страны к середине века начинает ослабевать, узкая прослойка семейств предпринимателей (по большей части связанных друг с другом родственными узами), живших в крупных городах провинции Голландия, продолжала сосредотачивать в своих руках значительные состояния. Этот привилегированный класс все больше ощущает потребность выделяться утонченностью поведения и роскошным имуществом. Вырабатывая особую манеру одеваться, вести себя и говорить, элита желает видеть искусство, совпадающее с ее собственным видением себя. Жанровая живопись художников поколения Вермеера отвечает на этот запрос, она становится более роскошной и замысловатой, по технике исполнения она превосходит большую часть картин, создаваемых на севере Нидерландов до сих пор»[35] – это отрывок из большого каталога выставки голландской жанровой живописи, в залах которой были собраны вместе работы «поколения Вермеера», посвященные одним и тем же сюжетам[36]. Посетители выставки смогли увидеть и почувствовать ту сильную связь, которая существовала между Вермеером и его коллегами: Метсю, Терборхом, де Хохом, Нетшером, ван Мирисом и другими. Они разрабатывали одни и те же темы, пользовались похожими композиционными и колористическими приемами, опирались на общие ценности и работали для одной аудитории коллекционеров – вместе они создали не просто набор картин, а определенный образ мира, вселенную со своими персонажами и сюжетными клише. Это легко заметить, сопоставляя картины на общую тему, например, девушка сидит за столом – картины Франса ван Мириса и Вермеера на этот сюжет очень похожи, в центре композиции мы видим нарядную даму, которая на секунду отвлеклась от своих дел, чтобы взглянуть на нас. Две эти героини похожи, две картины явно принадлежат одному и тому же миру – царственно спокойному буржуазному дому «Золотого века». Есть похожая картина и у Терборха («Дама, пишущая письмо», ок. 1655, и все они напоминают более раннюю и относящуюся к другому жанру композицию Рембрандта – «Портрет ученого» (1631).
Все эти художники работали в общем смысловом поле, в пространстве уже вполне устоявшегося вкуса, и успех каждого из них зависел от востребованности образов этой вселенной, от созданного ими поджанра внутри голландской живописной системы. И в то же время каждый из этих художников, чтобы достичь успеха, должен был найти способ выделиться, выработать уникальную, узнаваемую манеру письма, которая нравилась бы именно его клиентам.
Рембрандт. Портрет ученого. 1631. Эрмитаж.
Герард Терборх. Дама, пишущая письмо. Ок. 1655. Мауритсхейс.
Вермеер (?) Прерванный урок музыки. Ок. 1658–1659. Собрание Фрика.
Здесь важно сделать оговорку: упомянутые сейчас художники-жанристы не являются частью «Делфтской школы», лишь часть из них имеют с ней прямую связь (условно говоря, нам нужно представить историю делфтской живописи как ось абсцисс, а историю жанровой живописи – как ось ординат, и увидеть их пересечения).
Де Хох несколько лет прожил в Делфте, а Терборх наведывался время от времени и точно был знаком с Вермеером (это подтверждено документально), другие же проводили основную часть времени в Амстердаме, Дордрехте, Лейдене … и это совершенно не мешало общению художников. Исследователи постоянно подчеркивают то, насколько хорошо было развито наземное и водное сообщение между голландскими городами, совершить путешествие между ними можно было в карете, на лодке, на яхте, на барже (которую тянула по воде упряжка лошадей, идущих по берегу) или верхом. Как для художников, так и для их клиентов поездка в соседний город была делом будничным, Голландия была единым культурным пространством, живописцы вели общий поиск, давший множество вариантов решения главной задачи – показать мир «Золотого века». Потому не удивительно, что в течение десятилетий работы Вермеера принимали за Метсю, Терборха или де Хоха, и искусствоведы до сих пор не пришли к единому мнению о подлинности некоторых работ. Что удивительно, так это неповторимые черты стиля Вермеера, триста лет спустя после его смерти сделавшие его самым важным из всех «малых голландцев», и именно попытке, оправившись от удивления, разобраться в том, почему это произошло, посвящена наша книга.
1.3 «Вверяю вам моего сфинкса…»
И вот наш герой выходит на сцену
Биография Вермеера далеко не такая захватывающая, как история жизни Рембрандта, это был, по всей видимости, трезвомыслящий и деловитый человек, спокойно работавший для избранного круга собирателей живописи. Он не устраивал скандалы, не участвовал в судебных тяжбах, не становился мишенью критики. Его биография интересна, пожалуй, лишь тем, что мы почти ничего о ней не знаем.
Ян Вермеер… мы еще не начали говорить о нем, а уже нужно остановиться, чтобы сказать, что на самом деле его имя звучит не так.
Во-первых, он не «Вермеер», а «Вермер» – согласно правилам транскрипции, голландские имена с удвоенной «е» нужно записывать по-русски с одинарной[37]. Именно так нашего героя называют советские искусствоведы – Алпатов, Лазарев, Золотов, Ротенберг и Даниэль, – однако, этот вариант непривычен сегодня, калькируя английское произношение, мы говорим об «эпохе Рембрандта и Вермеера»