В газете "Новости дня" Костя работал уже вторую неделю. Как и обещал Чуев, проблем с трудоустройством не было. Газета была частной, и нового смелого журналиста приняли с радостью. Зубков быстро влился в дружный коллектив и принялся за работу. По большому счету он не мог сказать, что новая работа чем-то отличалась от старой. Разница заключалась лишь в том, что раньше газета была государственной, а теперь частной. Но и здесь был человек, который принимал решения: пойдет материал в номер или не пойдет. Разве что объяснения отказа были более честными. Когда материал был неинтересным или газета не хотела ввязываться в какую-нибудь склоку, главный редактор так и говорил, что газете это не интересно. Статью, ставшую причиной увольнения Зубкова из государственной газеты, он согласился напечатать, но предварительно заставив Костю избавиться от эмоций и опустить два на самом деле сомнительных факта. Когда же Костя сказал, что хочет продолжить тему несчастных случаев и попробовать найти их истинную причину, редактор ответил, что газете это не интересно. "Вот будут новые происшествия, пиши, напечатаем. А ковыряться в прошлом... Не наш стиль. Наш девиз - новости дня". Зубков с этим спорить не стал, справедливо рассудив, что кто платит, тот и музыку заказывает.
Спустившись в подвал, он прошел по длинному коридору, свернул налево и остановился перед дверью с табличкой "Начальник отдела снабжения Чуев Юрий Александрович". За дверью слышались голоса. Костя два раза стукнул в дверь костяшками пальцев. Голоса затихли, их сменил легкий звон бутылок и шуршание газеты. Послышались шаги. Замок щелкнул. Дверь открыл Чуев.
- Здрасте, - сказал Зубков.
- Привет. Заходи.
Костя прошел в кабинет начальника отдела снабжения. Дядя Юра закрыл за ним дверь. За столом сидели еще двое - Картошкин и Лобачевский. Оба они были журналистами, ветеранами "Новостей дня". Первый специализировался на экономической тематике, второй - на социальной.
- Присаживайся, - сказал Чуев, показывая на стул.
Костя взял стул за спинку и пододвинул его к столу. Картошкин достал закуску, завернутую в газету, Лобачевский - полупустую бутылку вина и три стакана. Дядя Юра достал из шкафчика четвертый стакан, поставил его на стол и сел в свое любимое кожаное кресло на крутящейся ноге. Картошкин развернул газету, Лобачевский разлил остатки вина по стаканам. На закуску были нарезанные толстыми ломтями сыр и тоненькими ломтиками суджук.
- И по какому поводу? - спросил Костя.
- Без повода, - ответил Лобачевский.
- Мы, Константин, когда собираемся втроем, чаще пьем для души, добавил Картошкин.
- Алексеич на выходные к сестре в Грузию летал, - сказал Чуев. - Привез гостинчик, по паре бутылочек "Киндзмараули".
- Ну, господа...- сказал Картошкин, подняв стакан с вином. - Чтобы все у нас было и за это нам ничего не было.
Выпили. Закусили.
- Так вот, - дожевывая сыр, продолжил прерванный разговор Лобачевский. - Человек по природе своей не является самим собой. То есть независимой, самостоятельной единицей. Он часть. Вселенной. Общества. Часть массы. Но в подсознании он осознает себя этой единицей. Он нуждается в сказках, посредством которых эта единица становится частью чего-то. Пусть даже это "что-то" существует лишь в вымысле. Телешоу - одна из таких сказок.
- Не могу с тобой до конца согласиться, Николай Алексеевич, - ответил Картошкин, медленно пережевывая суджук. - Человек - животное, но на очень высокой стадии развития... Согласен. То, что телевидение забивает мозги выдуманными и пустыми моральными ценностями... Согласен. Но нельзя грести все под одну гребенку. Человечеству нужна мечта. Она как надежда.
Если нет надежды, жизнь теряет смысл. А то, что кто-то распорядился телевидением или вообще идеей сказки по своему усмотрению... Так это он мразь, а не сказочник, который придумал сказку. Убийство посредством бытового молотка или кухонного ножа происходит достаточно часто. Но никому и в голову не пришло продавать их по специальному разрешению. А то, что человек становится частью какого-то сообщества... еще первобытные люди объединялись, когда собирались охотиться на мамонта.
- Да, - сказал Лобачевский. - Согласен. Но! Тогда люди объединялись, чтобы добыть пищу, которую поодиночке не могли добыть. То есть объединение для действия. Сейчас же все происходит, как говорят в геометрии, от обратного. Объединение для бездействия.
Картошкин и Чуев переглянулись. Зубков с интересом слушал разговор и при этом не забывал наслаждаться вином.
- Ты что-нибудь понял? - спросил Картошкин.
- Смутно, - ответил Чуев. - Алексеич... а попроще?
- Хорошо, - сказал Лобачевский, открывая новую бутылку. - Попробуем с самого начала. Группа, а в нашем случае общество, может помочь человеку осознать себя равным среди подобных. Оно может дать слабому человеку мужество и достоинство, к чему слабый и стремится, объединяясь с такими же слабыми. Чтобы удержать общество в однажды определенной форме, на сцене появляются дары. Ну, скажем, в виде социальной помощи. Человек, принимая дары, очень быстро начинает воспринимать их как должное и при затруднении перестает добиваться чего-либо сам. Он требует, совершенно не задумываясь, что государство состоит из таких же, как он сам, граждан, которые так же, как и он, требуют и ничего не отдают. Из этого логично вытекает самый банальный социализм. Государство выступает рабовладельцем, по своему усмотрению раздающим блага, а гражданин - рабом, потребляющим их. Теперь тебе понятно? - спросил Лобачевский Картошкина.
- Нет истины, пока нет людей, готовых ее принять, - ответил Чуев. - Был у меня в юности приятель Мишка Абакумов. Так вот, он любил повторять: жилабыла девочка, сама виноватая.
- Каждый человек имеет то правительство, которое он заслуживает, монотонно процитировал Картошкин.
- Именно, - подтвердил Чуев. - Вспомни, что мы сделали в молодости, когда нам все это надоело. Я не вижу причины, оправдывающей бездействие сегодняшнего общества. То есть ее нет. А раз так, значит, общество это все устраивает. А раз его все устраивает...
Чуев замолчал в поиске более подходящего выражения. По его лицу было видно, что он знал, что сказать, но это вдруг вылетело у него из головы.
- Если ты женщина, сиди и грызи кость, - сказал Костя и отправил в рот ломтик сыра.
Дядя Юра посмотрел на него.
- Что?.. - спросил Костя, перестав жевать, и чуть улыбнулся. - Старая чукотская поговорка.
- Да, - сказал Чуев, оставив надежду вспомнить свою мысль. - Суть именно та. Хочешь что-то изменить, так хотя бы попробуй. А если ты даже и не пытаешься, наверное, тебя все устраивает.
А я не собираюсь делать кого бы то ни было счастливым насильно. И вам не советую.
Сказав это, Чуев поднял стакан, приветствуя собеседников, и сделал глоток.
Все сделали то же самое.
В дверь постучали. Лобачевский протянул руку к бутылке, Картошкин начал сворачивать газету с закуской.
- Это я, Моисей, - послышалось из-за двери.
Все угадали голос Михалыча и вернули все на прежнее место. Чуев поднялся со стула и быстро пошел к двери. Михалыч работал в газете плотником, слесарем, электриком, но для хороших людей оказывал еще одну маленькую, но очень важную услугу.
- Ну как? - спросил Чуев, выйдя в коридор и прикрыв за собой дверь.
- Держи, - ответил Михалыч.
- Сколько?
- Пока как всегда. В следующий раз на треть дороже.
- Завтра рассчитаемся.
Михалыч ушел, а Чуев вернулся в свой кабинет. Он просто светился от счастья.
- Вот тебе загадка для твоей диссертации, - сказал Картошкин, повернувшись к Лобачевскому. - Живет человек в желтом секторе, имеет карточку второго уровня и все, что в связи с этим полагается. А купив на черном рынке красную карточку, радуется как ребенок.
- Ну так!.. - сказал Чуев. - Я ее месяц ждал. Ну что, диссидент, составишь вечером компанию? - спросил он Костю. - А то что-то ты загрустил последнее время. Я тебе кое-что покажу. Отдохнем по полной программе. Ну как, едем?
- Куда? - спросил Костя, хотя был заранее согласен. Воодушевление дяди Юры его по крайней мере заинтриговало.
- К блядям... - ответил Лобачевский.
Чуев посмотрел на него укоризненно и, склонив голову набок, спокойно сказал:
- Вот ведь, Николай Алексеевич. Два высших образования у тебя, пятьдесят шесть лет прожил, про общественный строй докторскую написал, правда, защищаться не рискнул. А простой истины не знаешь. Проституция это профессия, а блядство - это образ жизни.
- И мысли, - добавил Картошкин.
- И мысли, - подтвердил Чуев.
- Напротив газеты есть великолепный комбинат сексуального обслуживания, - сказал Зубков. - Чем тебя не устраивают проститутки в желтом секторе?
- Своими постными рожами. Задору в них нет. А цена запредельная. И правила поведения меня тоже не устраивают. Я не пионер в Музее Ленина.
- Цена, согласен, высоковата, - согласился Костя, - а вот насчет рож и задору... недалеко от твоего дома есть одно заведеньице... Накинь малость - они забудут про параграф сохранения семьи, и ты получишь по полной программе.
- Еще не хватало проститутке взятку давать, - возмутился дядя Юра. Знаю я, о чем ты говоришь... шик там есть. И лоск... аж кровь в жилах стынет.
Но там, куда я тебя отведу, она у тебя закипит. Ближе надо быть к народу, к традициям.
Костя не стал спорить о преимуществах и недостатках местных борделей. На вкус и цвет товарищей нет. И к чему спорить, все равно вечером все разъяснится. Решено было встретиться у дяди Юры в восемь.
Допив вино, все пошли в столовую. После обеда Зубков зашел к секретарю, взял открытое письмо Гуньдяева и поехал домой писать статью. Включив дома компьютер, Костя первым делом, как обычно, проверил, нет ли новой информации о Лене. Новостей не было. Зубков без настроения прочитал открытое письмо и за полтора часа написал статью. Сделав всю работу по дому, Костя легко поужинал и в назначенное время появился у дяди Юры. Чуев был уже одет, и через пять минут они вышли из подъезда.