Песни невесты, Мудрец[75] и Иов играют стихами;
Пел и Давид свои песни, их в метры стиха облекая.
Но сообщу я, каких избегать ты обязан ошибок:
Бди, чтоб надменность ума твоего запятнать не сумела,
10 Или не презри благих, если песен они не познали;
Не презирают поэтов они — их ценителей любят.
Если сам слог по душе, по душе и рождение мысли;
В них отражаясь, сверкают (считаю) Аонии музы.
Не отвергаю я рвенья, к читателю я расположен;
Ты, между тем, не просто ценя Святое Писанье,
Но почитая его, — предаешься любви к Пиеридам.[76]
А от того твоя речь восприимет в манере высокой
Стиль утонченный, и ты, из Египта блестящие взявши
Вазы, Господу ими украсишь священные сени.[77]
20 И не осудят тебя, но хвалою хвалу ты заслужишь.
Так, полагаю, прочтешь[78], как велят предписанья, что надо
Господу мёда первины нести от чистого сердца.
И приношеньем благим благосклонность Христа ты заслужишь.
Если ж, однако, к словам ты труда прилагаешь излишек, —
Меда ты славно отведал, но соли к нему не добавил,
А без нее ведь ничто ни приятно, ни сладостно богу.
Музу не осуждаю, хочу лишь напомнить, чтоб только
Ты не подумал презреть воздержности догмы святые.
Если ж о подвигах древних читаешь ты в речи свободной,
30 Хочешь ты их заключить в размеры и в стопы искусно:
Я почитаю талант, наслаждаюсь сладостной песней.
Так как ты подражать сочинениям хочешь священным,
Муза пусть слог твой украсит, Писание смысл предоставит.
С Иеронима словами, сладчайший Эразм, я согласен:
Так да свершим мы все в них, что поэзии прелесть питает.
16. КНИЖКА ГОВОРИТ[79]
Мне безразлична хула иль хвала легкомысленной черни;
Славно, коль ты по душе мудрым мужам иль благим.
Буду и больше в надежде, коль то и другое удастся:
Если понравлюсь тому, чтит кто Христа, — хорошо.
Ведь для меня Аполлон — единый даритель таланта,
Тайные речи его — это и мой Геликон.
17. В ПОХВАЛУ БЛАЖЕННЕЙШЕГО ПАПЫ ГРИГОРИЯ[80]
Ныне вместе земля, как и небесный хор,
Гимны громко поет, вся в ликовании,
Славит радостный день, миру несущий днесь
Праздник папы Григория.
Высочайший, и ты, — пастырь с небес, — пребудь
Средь поющих, благой, как то велит обряд.
Пусть язык наш тебе всюду поет хвалы,
В нас благой пусть ликует ум.
Ты, впервые забыв про благородный род,[81]
10 Стимул века, богатств кто суету презрел,
Ты, щедрейший для всех, сбросив шафран одежд,
Отлетаешь нагим к Христу.
И когда средь тревог[82] жаждет главой тебя
Видеть Рим, не хотя чести такой, бежишь
К бездорожью пещер, но не скрываешься,
Выдан ясным сиянием.[83]
Значит, низший, грядешь ты к наивысшему,[84]
Не возносит почет, ни диадемы все,[85]
Но лишь к пастве любовь неутолимая,
Пастырь, движет одна тобой.
У того на лугах веры достаточно
Под главенством твоим жизни целебных благ,
Наставляешь кого, таинство сея слов,
Жизнью учишь еще своей.
Высший пастырь, блюди паству свою, тому,
Кто, оскаливши пасть, ищет, кого б схватить,
По овчарням твоим рыща, разбойнику
Не давай никому вредить.
И да будет Отцу должной хвала, и пусть
Духу будет Отца лишь одному хвала,
Нераздельное в ком Бога единство все
Есть под именем тройственным.
18. ЭПИГРАММА О ЧЕТЫРЕХ ПОСЛЕДНИХ ВЕЩАХ[86]
Смерти горестный день, гнев судьи, наводящего ужас,
И Флегетонта — реки шумно текущий огонь,
Иерусалим, наконец, не знающий скорби о небе;
Радостям не суждены там ни конец, ни предел:
Если об этом всегда будешь помнить с волнением в сердце,
Стыд охватить никакой душу не сможет твою.
Все, что тяжелого ты, нестерпимого прежде увидел,
Скажешь: вот было легко, сладостным это сочтешь.
Но и стремительней дыма бегущие этого мира
Радости все ты сочтешь за величайшую скорбь.
19. ПЭАН БОЖЕСТВЕННОЙ МАРИИ, А ТАКЖЕ О ВОПЛОЩЕНИИ СЛОВА[87]
Так приди сюда скорым шагом, муза,
Золотым звучать кто искусна плектром;
Геликона край[88] ты оставь любезный
С влагой Кастальской.
Плющ, что вьется, ты отложи, — из лилий
Белых свей венок ароматом дивный:
Зелени простой избегая, ищет
Лилии дева.
Ты Софокла слог заслужила мощный,
10 Полногласна песнь, что поешь, — и все же
Не отвергни ты этой скромной музы,
Дивная, нашей.
На Олимпе ты восседаешь вышнем,
И тебя, святым кто блаженна сыном,
Славит весь собор благозвучной песней
Жителей неба.
Госпожу, тебя славят все пророки,
Сход апостолов восхваляет царский
И священства хор, и без счета сонмы,
20 Славные родом.
Лишь тебя одну, о богиня, девы
Чистые, всегда что идут за агнцем,
Песнею в своем хороводе славят,
Прочим запретной.
Но к чему о том вспоминать? Колена
Преклонив, тебя в песнях вечных славят
Ангелы и все, кто живет на небе
Или рожден им.
Но и черный Стикс, и Аверн враждебный,[89]
30 И со всей толпой Флегетонт угрюмый[90]
Пред тобой дрожат и, — губить не в силах, —
Чудище бледно.
Нехотя тебя восхваляет Критский
Радаманф[91], и вот, сотню змей вздымая,
Сестры[92] пред твоей полны страха волей,
Дева Мария.
Так склони сюда благосклонно взоры,
В целом мире ведь, — и по праву это, —
Не найти угла, где б тебе не пели
Радостных гимнов.
Набатей,[93] небес опаленный солнцем,
Где, всходя, Титан лик из волн являет,[94]
Чтит тебя, молясь, вознося обеты
С дымом Сабейским.[95]
Край, что ближе всех к золотой квадриге
Феба, кто в лазурь голубую сходит,
В храмах у себя возглашает оды,
Дева, тебе лишь.
Не молчит земля, где высоко блещет
50 Севера звезда, как и та, что вечно
Пурпуром влажна и полна твоими
Песнями, дева.
Ты одна краса вышнего Олимпа,
Мститель мощный ты за убийство, жизни,
Что лишился век, лишь одна, богиня,
Ты отомститель.
Ты того, кто яд бледножелтой пастью
Триязыкой в мир изрыгает, змея,
Горло, что шипит, попираешь смело
Чистой стопою.
Золотое ты побеждаешь солнце,
Дивною росой превосходишь звезды,
Ясные рога пред тобой склоняет
Росная Феба.[96]
Сам высокий тот наблюдатель видел,
Как луну стопой попирала, дивной
Звезд окружена золотой короной,
Солнца сияньем.
Некогда певцы, все провидя, пели
70 О тебе, кому суждено потомство
Непорочно дать, кто век новый явит
Землям в разрухе.
Матерью царя вечного ты станешь, —
Ведь о том же песнь и Сивилл Делийских,[97]
И в писаньях все достоверных это
Сказано, Дева.
От поры глухой Ветхого Завета,
Что в грядущих уж восходила тенях,
Разной у отцов, но правдивой встала
80 В воображенье.
И терновый куст[98] низкорослый, в жарком
Пламени еще не сгорев, поведал,
Что ты бога нам породишь, оставшись
Чистою девой.
И ковчег, небес заключавший манну,
Показал, что ты в непорочном чреве
Бога нам зачнешь, кто питатель жизни,
В чреве, как в храме.
Метит ветвь тебя[99] в необычных родах,
90 Плодна миндалем и еще цветами,
Влажное тебя отмечало руно
В месте иссохшем.[100]
Древле и Эсфирь образ твой явила,
Тысячам смягчив иудеев беды,
С блеском отомстив, и Юдифь,[101] навеки
Славная тем же.
О тебе врата говорят пророка
Неотверсты, блеск отражая солнца,
Смотрят на восток, для царя лишь только
100 И проходимы.
Этими тебя предвосхитить, дева,
Знаками хотел созидатель мира,
Не пустыми, их подкрепивши тени
Истиной скоро.
Ибо в час, когда средь теснин Олимпа
Люцифер, с толпой вниз катясь надменной,[102]