Эразм Роттердамский Стихотворения. Иоанн Секунд Поцелуи — страница 9 из 35

70 Мрака однако когорта и ночи безгласной подруга

Издали как ощутили, что день уж ясный сияет

И что глубокая ночь непривычным рассеяна светом, —

Нового видят триумфа они лучезарные знаки,

И содрогнулись в душе, задрожав от знамений нежданных,

И вот уж мрачная вся, приводящая в трепет пещера

В смутном смятении всюду от недр глубочайших до высей

Дрогнула и под землею волна Флегетонта застыла;

Остановили свой бег и Коцита бродячие струи.[119]

Затрепетали владыки теней, задрожали внезапно

80 Сто Эвменид[120] и поднялись их волосы в кольцах змеиных,

И от грозной руки лучезарные скипетры пали;

В страхе тризевную пасть закрыл исполинский привратник;

Множество чудищ, какие в ужасной темнице Аверна[121]

Место имеют свое, побледнели от хладного страха.

И, потрясенные трижды крутящимся вихрем, жилища

Тартара все задрожали и — дивно промолвить такое —

Трижды в молчании мрака мычание гнусное было;

И в глубочайших пещерах возник ужасающий отзвук.

Он ведь рыдал, дикий зверь, что пришел на него поражатель,

90 Алчную глотку его лишить поглощенной добычи,

И завывал он уже в предвкушении страшных триумфов.

Мало того, величайший сам царства теней повелитель,

Затрепетавший в душе и пасть едва приоткрывший,

Оцепенел, побледнел и застыл со трепетом в сердце:

Что эти знаменья все предвещают чудовищам новым,

Он хоть отчасти и знал, но не ведал о всем достоверней.

Разумом он постигает вещания мудрых пророков

Древних о боге, который грядет, чтобы плотью святою

Слезный род искупить во спасение павшему миру, —

100 Так они пели, сокрыты двусмысленной тенью Завета.

Он понимает с тревогой, сколь мощные дива когда-то

Бога свидетельством были, сокрытого в немощной плоти.

Сам, не вдали находясь, он увидел своими глазами,

Как человек на кресте испускал последние вздохи

И как природа внезапно, о древних забывши законах,

В ужасе вся содрогнувшись, безвинную смерть осудила.

И уже вновь, схоронив в глубине существа свою ярость,

Хладный, он задрожал, и стон из груди его вышел;

Длилось недолго медленье, безмолвье он скоро нарушил

110 И обратился к своей он когорте со скорбною речью:

«Часто же эти злодейства наш ум приводили в смятенье,

Храбрые спутники, ибо поистине тот вероломный,

Тайно в обличье чужом подползая, нежданные дива

Миру являл непреклонный и делал великие знаки.

Даже и сам я сюда подошел, чтобы разным искусством

Мужа сего испытать и рассеять сомнение в мыслях.

Он же сокрылся в себе и смятенная мука, утратив

Доблесть, меня обманула, ведь, — чадо родителей смертных, —

Он голодал, холодал и сосал материнское млеко,

120 Плакал в младенчестве, рос, а теперь сверх того испытал он

Самую смерть, и в кончине великая жизнь завершилась.

Но уже поздно теперь, теперь мы постигли искусства

Тайные, горе, теперь, побежденные, хитрость и муки

Поняли поздно, и зрим у креста оружие в блеске.

Ранит оно и у нас на душе оттого тяжелее:

В трезвом уме сами мы для врага эти копья сковали

Нам же на гибель: увы, побеждают нас нашим оружьем».

Близко меж тем подойдя, победитель во свете великом

Тут приближается прямо среди говорящего речи.

130 Здесь он стоит потрясенный и после, помедлив немного,

В створы ударил дверей, сокрушил засовы из меди

И повелением божьим тяжелую свергнул громаду.

В глубь он нисходит затем беспощадного Дита,[122] в деснице

Прямо простертой неся лучезарно горящие скиптры;

Молнией он озаряет пристанища бледные эти.

Души усопших тогда изумились в жилищах отверстых

Вдруг наступившему дню, и дивятся сиянию Феба,

Свету, сошедшему в пропасть на розовоцветной квадриге.

Видя такое, что ты в это время, Плутон, ощущаешь?

140 Что ты за скрежет издашь, когда Тартар в обилии света,

Если чудесное ты пред своими видишь глазами,

Зришь в смятении Орк от такого сверкания молний?

Бездна там есть, и она под последними сводами ада;

Там непомерный хаос, что без света мерцает огнями

Мрачными, Этне подобно, где вечные терпят мученья

Души виновных в огне, за свои платя преступленья:

Дважды настолько она устремляется в пропасть наклонно,

Сколько оттуда до неба высоко несущего звезды.

Прежде низверглась сюда, сомкнувшись когортою тесной,

150 В страхе толпа Люцифера, не вынеся вовсе такого

Среди дрожащих огней трепетания дивного молний:

Мало того, погрузились они еще в серные печи.

Он же, шествуя кротко по этим пустынным пределам,

Входит, высокий, в места и Аверна безмерного, в коих

Все в запустенье, проходит средь теней, недвижно застывших.

Он, победитель, легко Флегетонт с водою горящей,

Страшный, раздувшийся там и струящийся серным потоком,

Пересекает и, быстрый, у края становится бездны.

Но зловещие сестры,[123] внезапным застигнуты светом,

160 Вниз головою, кружась, в глубочайшую сами стремятся

Бездну и прячутся там в глубине бездонной провала.

Те же, плененных кого[124] многолетние цепи и муки

Уж истомили, как только узнали при свете великом,

Что в их пределы под землю спустился Бог величайший,

Тщетно надежду прияли на жизнь и, умерив стенанья,

Оцепенелые взоры напрасно средь вечного мрака

Ввысь поднимают и слух обращают, внимания полный,

Лишь бы конец, лишь бы меру назначил тот для страданий.

Но справедливейший тут судия своим голосом грозным,

170 Сверху крича, порицая глупейшие некогда души,

Громоподобно вещает, что все это им по заслугам.

Лютого после врага Господь своим словом могучим

Вяжет и сильным ударом сражает дрожащего в страхе,

Шеи плененные следом обвивши железа цепями.

Трогает после несущего смерть, чтобы тот не рассеял

Яда на бога рабов и рабынь, зев кровавый пытает,

Залитый кровью весь у растерзанной этой добычи.

Тяжкое дело свершив, он зловонный предел покидает, —

Всякая снова надежда исчезла в погубленных душах;

180 Вновь, головами поникнув, в унынье они застенали,

Разом весь Тартар они преисполнили воплями горя

И начались тяжелее везде умножаться рыданья.

Так, так угодно тебе, вождь всех чтущих Христа всепобедный,

Чтоб они видели это и больше страдали; явись же

Снова любезным тебе, пусть увидят и стоны оставят.

Так, возвращается он по дороге, которою прибыл,

И достигает начала Эреба и мест наивысших.

Здесь же и те, кто издревле, от самого мира рожденья,

Хоть и пребыли верны Моисеевым правым законам,

190 В ночь глубочайшую ввергнуты были за грех своих предков,

В долгой надежде ослабли душою и вот орошают

Лица свои нескончаемым плачем и в сердце скорбящем

Длят бесконечные вздохи, в тюрьме заключенные темной,

К ним пока не придет тот, кто, смерть отринувши, вырвет

Их из узилища мрака и выведет к свету на воздух.

Так, едва лишь креста воссияли победные знаки,

Что против вражьих громад и ворот он выставил медных, —

Рухнули створы тотчас и махина тюрьмы исполинской,

Потрясена, зазвенела, таким устрашившись паденьем.

200 Стали раскрытые видны дома и отверзлись пещеры

И лишь рассеялся мрак, сразу черная ночь прекратилась.

Здесь тот священный народ после долгих молений впервые

Ясный день увидал, после туч увидел он солнце.

И ликовал, вожделенный, увидев воочию светоч.

Радость какая тогда вдруг умы озарила внезапно?

Мера тогда ликованья какая, ты думаешь, в бурных

Рукоплесканьях была? Наконец, после скорбных молений

Он, наконец-то своими глазами узреть Иисуса

Смог победителя, здравый, и вовсе не в воображенье;

210 Зреть Иисуса, кого прославили древних поэтов

Вещие песни, кого, когда мир начинался, рождаясь,

Непреставая отцы призывали с горением сердца.

Без промедленья большого открыл он железные створы

И разорвал он оковы, обвившие шеи безвинных.

Вольная, шествует тут за учителем вслед восходящим

В белых одеждах толпа по стопам полководца такого.

И чтобы о нечестивом никто и не вспомнил жилище,

Он дуновением легким развеял его совершенно,

И от удара мгновенно распалось ужасное зданье.

220 Ныне начни-ка — велит и величие дел благородных —

Муза, коль что-либо можешь, высокую песнь начинай ты.

Муза, начни, применить надо все без изъятия силы:

В блеске каком, расскажи, выступали толпы, ликуя,

И как, предшествуя всем им, славнейший сам победитель

Шел впереди, волоча к небесам за собою добычу.

Здесь же и ты, воспеванья достойный, внуши песнопевцу,

Чтобы он должное пел, и открой ему то, что сокрыто.

Шествуют в первом ряду патриархи седые, издревле

Чтимые, вслед же за ними в согласии с волею вышней

230 Вся вереница пророков, за коими шествует следом

Любящих бога царей нескончаемый ряд в багряницах.

К ним примыкает толпа и по жизни и духу могучих

Славных мужей, в наивысшем восторге они поспешают.

Юность за ними идет: это — мальчики, нежные девы.

Матери здесь же идут, обнявши деток любимых, —

Рвение равно у всех и един восхваления голос,

Все и любовью одной и единою радостью полны.

Нет никого, кто молчал бы, — поют достославные битвы

Мощной десницы, добычу, а также трофей знаменитый

240 И, аплодируя, песней торжественной светлого славят