В то самое время, когда Базиль Пьер Ксавье Флоко вместе со своим неожиданным гостем, рискуя головой, дышал знойным воздухом на Пре-о-Клер, король Карл IX занимался в Лувре неотложными государственными делами.
— В этом виноваты одна вы! — с жаром доказывал он. — По вашей милости они завтра окажутся в Париже!
Разговор, разумеется, шел о гугенотах. А та, которую обвинял король, была его матерью, вдовствующей королевой Екатериной Медичи. Королева сидела в кресле у окна и от волнения зевала.
Над королевой висела клетка с говорящим зелено-красным попугаем. На коленях Екатерина держала белую болонку. Собачка дрожала и скалила на короля зубы.
— Фу, Микки, — тихо говорила Екатерина. — Как тебе не стыдно. Прекрати.
У стола с развернутой на нем картой почтительно застыл маршал де Коссе. Топографические карты только входили в обиход и еще мало помогали военным действиям. Но при желании на королевской карте можно было отыскать и реку Сену, и даже остров Ситэ посреди ее. Маршал де Коссе, красиво указывая пальцем в карту, только что доложил королю, недавно взявшему на себя командование всеми войсками, обстановку на полях сражений. И король дал волю чувствам. При таком стремительном наступлении противника еще дней десять — и гугеноты окажутся в Париже. Но милая мамочка делает вид, будто все это случилось не по ее вине. Она по-прежнему ни в чем не желает считаться со своим сыном — королем. Сто раз, к примеру, он требовал, чтобы она не входила в его комнаты через потайные ходы. Нет, она имеет ключи от всех дверей и считает возможным появляться в любой комнате Лувра в любое время.
Вот и сегодня, едва маршал де Коссе кончил доклад о ходе боевых операций, как рядом с камином неслышно отворилась дверь, искусно спрятанная в драпировке, и в кабинет, словно к себе в спальню, вплыла Екатерина Медичи. Тучная, источающая ароматы духов, она выводила Карла из себя.
— Я вас просил, мадам, — сдерживаясь, проговорил он, — не входить ко мне через потайные ходы. Я, в конце концов, король Франции, а не мальчишка! Вы не имеете права, когда я занимаюсь государственными делами…
Ему не хватило воздуха. Распахивая рот, Карл стал шарить перед собой руками, побледнел, рванул на груди пурпуэн и, наверное, упал бы, не подскочи к нему Филипп Альгое.
Самый близкий друг и советник короля, Филипп Альгое неотлучно находился при своем повелителе. Разорившийся дворянин, бедный рыцарь, он по счастливой случайности сделал головокружительную карьеру. Грубиян и драчун, Филипп попал на глаза королю благодаря Пре-о-Клер, где с помощью шпаги выяснял отношения с очередным оскорбителем. Карл учинил ему разнос за нарушение запрета и приблизил к своей особе.
— Пусти, Филипп! — вырывался Карл, усаженный в кресло. — Ну что ты, право! Пусти! Мне лучше. Где маршал?
Тем временем маршал де Коссе, повинуясь жесту Филиппа, с радостью покинул кабинет. К счастью, громы и молнии юного монарха обрушились не на его голову.
— Я отправил маршала, — сказал Филипп. — Основное он доложил. Его докладами делу уж не поможешь. Ясно одно: если мы сегодня станем продолжать в отношении гугенотов вчерашнюю политику, то непременно проиграем.
— Ты прав, — вяло согласился Карл. — Я и сам все время думаю об этом. Нужно срочно что-то предпринять.
В кабинете царил прохладный полумрак. Мягкие ковры и портьеры глушили звуки. Под картиной с изображением девы Марии, увенчанной веткой букса, дремала на бархатной подушке любимая королевская гончая Альфа. По бокам картины висели длинная аркебуза и охотничий рог. А в кресле у окна, под клеткой с зелено-красным попугаем, восседала Екатерина Медичи.
— Ваше величество, — проговорила она, заметив, что королю стало лучше, — я согласна с Филиппом. Положение и впрямь тревожное.
Услышав голос матери, Карл вновь тяжело задышал.
— Если бы вы, мадам, — прошипел он, — в свое время не присвоили Генриху звание генерального наместника королевства да не послали его командовать войсками…
— Ваш младший брат герцог Генрих Анжуйский, — перебила Екатерина, — заслужил свое высокое звание. Это он в октябре прошлого года при Монконтуре наголову разгромил армию адмирала Колиньи. И если бы не ваше вмешательство, герцог с успехом довел бы до конца блистательно начатую операцию.
— Нет! — воскликнул Карл. — Теперь вы желаете всю вину переложить на меня! А виноваты во всем одна вы! Почему раненый адмирал с жалкими остатками своей армии сумел удрать от нас? Вы забыли? Потому, что его пропустил через свои провинции Дамвиль. А почему он его пропустил? Только потому, что вы не захотели дать Дамвилю звание маршала. Заслуженному Дамвилю, сыну коннетабля де Монморанси, пожалели маршала!
— Но вы, ваше величество, забываете, что герцог Анжуйский вместе с маршалом Таваном настаивал на преследовании врага и его окончательном разгроме. А вы в самый решительный момент мешкали.
— Я?!
— И получили вместо талантливого полководца Тавана, который подал в отставку, своего бездарного де Коссе.
— Что вы смыслите в полководцах? — закричал король. — И дело вовсе не в них, а в вас, в ваших постоянных интригах. Одной рукой вы воюете с гугенотами, а другой поддерживаете их. Я знаю!
— Я забочусь об интересах истинной веры, — зевнула Екатерина.
— Ложь! Вы говорите так, чтобы остаться правой. Но это одни слова! Вы сами не понимаете того, что сделали. Все началось в январе шестьдесят второго года, с эдикта, благословленного вами. Ни дед, ни отец никогда не простили бы вам подобного предательства. Вы предали Францию! Привыкнув к своей Италии, вы решили, что и с французами можно поступать так же, суля им обещание за обещанием и беззастенчиво водя за нос. Но французы не итальянцы. Вы просчитались. Восемь лет назад вы обещали гугенотам исполнить все, о чем они просили. И тут же обманули их. Вот почему сегодня они возьмут свое силой.
Густые румяна на дряблых щеках Екатерины не давали проступить бледности. Лишь глаза, все больше сужаясь, говорили о ее состоянии. Попугай в клетке переступал с лапы на лапу. Болонка, которую гладила Екатерина, скалила зубы. А Карл, отпустив вожжи, дал полную волю переполнявшим его чувствам.
Кое в чем он был и на самом деле прав. Можно ли, действительно, специальным королевским эдиктом разрешать гугенотам открыто собираться для совершения своих богослужений, чтобы чрез некоторое время вновь накладывать на эти богослужения запрет? Но Карлу в 1562 году, когда вышел эдикт, было всего двенадцать лет. За него правила она, мудрая мамочка. Это она, отменив эдикт, как только адмирал Колиньи одерживал очередную победу, именем короля вновь трусливо разрешала гугенотам уже однажды разрешенное. Дошло до того, что за голову Колиньи, заочно приговоренного парижским парламентом к смертной казни, назначили награду в 50 тысяч золотых экю.
В результате сегодня серьезная опасность грозила уже не столько истинной католической вере, сколько самому королевскому трону. Перестав верить посулам двора, армия под водительством адмирала Колиньи и Генриха Наваррского разгромила в Бургундском герцогстве превосходящие по численности войска маршала де Коссе и двинулась вдоль Луары. Еще немного и она окажется под стенами Орлеана и в Иль-де-Франс.
— Вы! Вы привели Францию на край гибели! — кричал Карл. — А спасать ее теперь буду я! Один! Без вашей помощи! Теперь я сам буду принимать решения. И чтобы вы больше не смели появляться у меня через потайные ходы. Я вам приказываю!
Еще при Франциске I во дворце было заведено твердое правило: ключи от всех потайных ходов имелись только у одного человека — у короля. Все остальные члены королевской семьи получали ключи от дверей тайных ходов лишь в собственные покои. Только король мог беспрепятственно, в любое время дня и ночи, войти в любую гостиную или спальню.
После Франциска I ключи вместе с короной перешли к его сыну Генриху II. Одиннадцать лет назад, в 1559 году, на рыцарском турнире Генрих II получил смертельную рану в лицо и скончался. Старшему наследнику престола, болезненному Франциску II, к тому времени едва исполнилось пятнадцать лет. Ему, естественно, досталась только корона. А ключи от всех потайных ходов Лувра оказались в руках его матери, вдовствующей королевы Екатерины Медичи. Франциск II процарствовал всего семнадцать месяцев и благополучно отбыл в лучшие края, уступив трон следующему по старшинству брату — Карлу. Новый король уселся на трон в десятилетнем возрасте. О ключах, разумеется, не велось и речи. А когда речь повелась, оказалось, что уже поздно. От того, к чему вдовствующая королева привыкла за двенадцать лет, просто так отказаться она не могла.
— Вы, кажется, не совсем здоровы сегодня, ваше величество, — проговорила королева. — Позвольте мне удалиться.
— Ключи! — вскричал Карл. — Ключи на стол! Вы слышите! Раз и навсегда! От всех комнат Лувра!
Гордо проплывая к выходу из кабинета короля, Екатерина с презрительной ухмылкой отцепила от пояса связку ключей на массивном кольце и небрежным жестом опустила их на карту, развернутую от края до края стола. Звякнув, ключи оказались как раз в центре Парижа, прикрыв остров Ситэ и оба рукава Сены.
— Возьмите, — выдавила Екатерина. — У меня где-то есть запасные.
— Филипп! — зарычал Карл. — Моя мать издевается надо мной! Она хочет свести меня в могилу, чтобы освободить место для своего любимца Генриха Анжуйского. Но у нее ничего не выйдет! Немедленно прикажи слесарю сменить замки на всех моих дверях. И чтобы он сделал по одному ключу. Только для меня! Иначе пусть пеняет на себя.
Переступая порог кабинета, Екатерина оглянулась и зевнула.
— Господи, помилуй. Господи, помилуй, — бормотал в клетке у окна зелено-красный попугай.
III. Ищите женщину!
Все молодые люди, включая тех, что носят королевский титул, рано или поздно приходят к выводу, что их беды приключаются прежде всего из-за мамы. А если нет мамы, то из-за жены. У французов всегда и во всем виновны только женщины. Недаром, что бы ни случилось, французы говорят: ищите женщину!