У божьих посланников, ангелов, тоже существует своя иерархия. Есть ангелы низшего ранга, есть высшего. Сен Мор принадлежал к последним, которых называют херувимами. А чтобы он выглядел моложе, его тщательно брили и смазывали кремами, подкрашивали ему волосы и завивали их, рядили его в детские штанишки и чулочки, украшали одежду бантиками и столь любимым Екатериной жемчугом. Маленький мальчик обязан выглядеть маленьким мальчиком.
— Как ты считаешь, мой ангел, подарим? — повторила Екатерина.
Короткий взгляд в сторону Сандрезы, и у Сен Мора созрел ответ. Нет, Сандреза ни единым движением не подсказала ему, что ответить. Он прочел, что следует сказать, в ее глазах.
— Какой граф хитренький, — надув губы, тонким голосом пропищал Сен Мор, — у него вон уже сколько, а он хочет еще. Не давайте ему ничего, моя королева.
— Вы слышали, граф? — томно закатила глаза Екатерина. — Я бы всем сердцем, но…
— Не получит! Не получит! — в восторге запрыгал златокудрый херувим, размахивая не очень детскими ручками и смеясь. По-лягушачьи подскочив к креслу Екатерины, он заканючил: — Хочу поцеловать у королевы ножку! Хочу-у-у…
В спальне Екатерины, на полу, с правой стороны ее постели к ночи раскладывался тюфячок, на котором спал Сен Мор. Каждую ночь перед сном херувим целовал у своей повелительницы ногу. Сегодня вдруг он захотел проделать это в середине дня.
— Не балуйся, — сказала ему Екатерина.
— Хочу-у-у поцеловать у королевы ножку-у-у! — выл он. — Хочу-у-у…
Кувырнувшись на спину, ангел высшего ранга задрыгал в воздухе ногами, изображая истерику.
— Я тебя сейчас выгоню, — строго сказала Екатерина. — Прямо не знаю, что мне с тобой делать. Иди сюда.
Полные пальцы в кольцах с жемчугами утонули в золотых завитках волос. Сен Мор проворно нырнул лицом вниз, поцеловал край платья повелительницы и под ним — высокий подъем стопы с вздувшимися под шелковым чулком венами.
— Негодник! — засмеялась Екатерина. — Все-таки добился своего. Как он тебе нравится, Сандреза?
— Он неподражаем, ваше величество, — сказала Сандреза. — Простите мне мою смелость, мадам, но, если можно, окажите, пожалуйста, помощь бедному молодому человеку по имени Базиль Пьер Ксавье Флоко. Состряпав ложное обвинение, его заключили в Шатле. Несчастного обвиняют в убийстве с целью ограбления, хотя на самом деле он никого не грабил и лишь благородно защищал свою честь.
— Как приятно, что ты просишь за бедного и простого человека, — умилилась Екатерина. — Справедливость — высшее из благ, которое мы, властители, должны постоянно восстанавливать. Очень знакомая фамилия. Где-то у нас во Флоренции я слышала ее. Он итальянец, твой Флоко?
— Да, мадам, — ответила Сандреза, не имея ни малейшего представления о национальности Базиля.
— Как ты считаешь, мой ангел, — спросила Екатерина у пажа, — нужно освободить оклеветанного рыцаря?
— Еще как нужно! — восторженно пропищал мальчик. — И скорее!
Он не бросал слов на ветер, златокудрый Сен Мор. Да и что не сделаешь ради поцелуя такой красавицы, как Сандреза! Мальчика давно тянуло к фрейлине. И Сандреза попросила его поддержать ее в просьбе к королеве. Плата за услугу — поцелуй.
— Ты действительно сущий ангел, — вскоре шепнула Сандреза, расплачиваясь в укромном уголке с добрым херувимом.
VIII. «Под немеркнущей звездой»
Пирушку по случаю счастливого освобождения Базиля из тюрьмы друзья решили устроить у Клода, у единственного из них степенного человека, который успел обзавестись семьей. Правда, жена Клода, наполовину англичанка, которую звали Мари, относилась к друзьям своего мужа несколько прохладно. Но случай был и в самом деле из ряда вон выходящий. Во-первых, полная свобода со снятием какого-либо обвинения. Во-вторых, по велению лично самой вдовствующей королевы Екатерины Медичи! Последнее обстоятельство смягчило даже черствое сердце Мари.
— Но почему в дело вмешалась сама королева? — недоумевали друзья.
— Вероятно, сыграли свою обычную роль деньги, которые открывают двери даже дворцовых комнат, — высказал предположение Раймон.
— Как бы там ни было, — заключил Клод, — а тюрьма, в которую угодил Базиль, напомнила нам, что не следует отдаляться друг от друга. Нет ничего дороже дружбы!
И друзья запели:
Тру-лю, лю-лю! Огей-огей!
Мешок чертей мамаши Биней
В аду сгодится мне верней.
О, чтоб они все подохли!
Несколько лет назад они все трое — Клод, Раймон и Базиль — играли на подмостках небольшого балагана фарс под названием «Король Артур». Роль короля исполнял Клод, роль королевы Сюзанны — Дивье, которую все звали Диди. А Раймон с Базилем играли возлюбленных королевы. Суть пьесы заключалась в том, что королева Сюзанна постоянно изменяла королю Артуру. Ревнивый король то и дело выхватывал кинжал, чтобы прикончить изменницу, но, обласканный и умиротворенный, прятал его обратно в ножны. Сюзанна так ловко выкручивалась из самых невероятных положений, что зрители приходили в восторг. А Диди пела:
Мамаша Биней родила сыновей,
Целую кучу рогатых чертей.
Один к одному легион смехачей.
Девчонки с тех пор не смыкают очей.
Тру-лю, лю-лю! Огей-огей!
Мешок чертей мамаши Биней
В аду сгодится мне верней.
О, чтоб они все подохли!
Любовь и отвага, верность и честь —
Всех достоинств моих не счесть.
А мешок чертей мамаши Биней
Я в ад волоку поскорей.
Тру-лю, лю-лю! Огей-огей…
Особенно много смеха вызывала сцена свидания королевы с архиепископом, которого играл маленький и хромой Раймон Ариньи.
Главный эффект строился на особом даровании Клода, умеющего подражать чужим голосам. Возлюбленные — архиепископ и королева — встречались ночью в темной церкви. На сцене появлялся Клод — король Артур. Он вслепую шарил перед собой руками, в одной из которых держал кинжал.
— Дочь моя, Сюзанна, — неожиданно говорил Клод голосом архиепископа, — дай я тебя благословлю. Где ты, дочь моя?
На что королева Сюзанна, думая, что слышит архиепископа, отвечала:
— Я тут, любимый мой. Благослови меня, дружок, благослови еще разок.
Не сдержавшись, Клод издавал (уже своим голосом) тигриное рычание. По рычанию короля коварная королева догадывалась, что снова попалась. Вспыхивала свеча. Сильно хромая, через сцену убегал испуганный архиепископ. Король взмахивал кинжалом, но Диди кидалась к своему супругу на грудь, неистово целовала его и шептала:
— Вы спасли меня, мой храбрый король. Я ждала вас. Я молилась Богу, чтобы вы быстрей появились здесь.
— Но почему вы молились Богу ночью и наедине с архиепископом, который оказался в ночной рубашке? — недоумевал король.
— Мой повелитель, — отвечала Диди, — истинные католики молятся Богу круглосуточно. А в церкви так темно, что я попросту не разглядела, во что одет архиепископ. Я молилась Богу, чтобы Всевышний послал мне вашу страстную любовь. Любите ли вы меня, мой единственный?
Каждое свое слово Диди сопровождала пламенными поцелуями.
— Люблю! — восклицал сраженный король.
Где грань между игрой и жизнью? Играла ли Диди, когда целовала на сцене Клода? Как бы там ни было, но, отвечая на ее ласки, Клод с каждым разом все больше входил в образ и забывал о публике.
— Я, кажется, и впрямь люблю тебя, Диди, — признался он ей однажды после представления.
— Но я такая ветреная, — удивилась она. И добавила: — А если узнает Франсуа? Ты не боишься?
Имелся в виду Франсуа Реподи, лысый хозяин балагана «Под немеркнущей звездой».
— Я дам ему отступного, — сказал Клод.
Солидная сумма перекочевала из кармана Клода в карман Франсуа Реподи, и последний заявил, что никаких претензий к Диди он не имеет, пусть она делает, что пожелает.
Но странно, если раньше ласки Диди на сцене казались Клоду вовсе не игрой, то теперь ему стало мерещиться, что она играет и в жизни. Кроме того, начали поговаривать, будто Диди по-прежнему не забывает лысого Франсуа, вместе с которым пропивает денежки Клода. Да и помимо Франсуа у нее, дескать, имеется достаточно поклонников.
Однако когда Клод пытался заговорить с Диди на терзавшую его тему, разговор стал походить на те диалоги, что звучали по вечерам в устах короля Артура и королевы Сюзанны.
— Любимый! — бросалась Диди к Клоду на шею. — Ты ревнуешь меня, значит, любишь!
Не поняв друг друга, они расстались. Клод обвинял Диди в измене. Диди обвиняла Клода в том, что он оскорбляет ее недоверием. Первым сдался Клод. Через несколько дней, темной ночью он постучал в каморку Диди. В последнее мгновение у него мелькнула шальная мысль, и он проговорил голосом плешивого Франсуа Реподи:
— Это я, моя дорогая.
— Нет, Франсуа, — ответила из-за двери Диди, — я на тебя в обиде. Ты снова лазал к своей противной Жаклин. Чем она тебя прельстила? Своим косым глазом? Между нами все кончено! Навсегда!
— Прости меня, Диди, — пробормотал Клод голосом Франсуа. — Жаклин уродка и вовсе не нравится мне. Хочешь, я вообще выгоню ее из труппы? Я люблю одну тебя.
— Правда, выгонишь? — обрадовалась Диди.
— Клянусь всеми святыми. Впусти!
Будучи наконец впущенным в грязную каморку, Клод дрожащей рукой вздул свечу. Он думал, что, увидев его вместо предполагаемого Франсуа, Диди растеряется. Ничуть не бывало.
— Ловко же я тебя разыграла! — воскликнула она. — Я сразу узнала твой голос, Клод. Решил еще раз проверить меня? Ты мне никогда не верил. Никогда! О, я несчастная! Ради чего я оставила всех, кого любила! Даже своего башмачника Поля!
— Какого башмачника Поля? — растерялся Клод. — Ты мне никогда не говорила ни о каком башмачнике.
Неистовые поцелуи и неудержимый поток слез был Клоду ответом на его вопрос.
С тех пор король Артур, выхватывая на подмостках кинжал, чтобы покончить с изменницей Сюзанной, все больше начал бояться, что нарушит замысел драматурга. Еще какое-то мгновение, и кинжал вот-вот мог оказаться вложенным отнюдь не в ножны. Но всякий раз в роковое мгновение Диди бросалась к Клоду на грудь, и он лишался сил.