— Ваше величество, — капитан Жерар де Жийю сделал шаг вперёд. — Разрешите мне объяснить, что произошло. Я считаю, что если кто-нибудь даже ненароком оскорбит меня, вашего наипреданнейшего слугу, то это оскорбление в какой-то мере…
— На виселицу! Обоих!
— Сир, — осмелился подать голос Базиль, — прежде чем нас повесят, разрешите мне оказать вам небольшую услугу.
— Услугу мне? — удивился Карл.
— Подобную услугу, — сказал Базиль, — кроме меня, больше оказать некому. Так мне показалось из разговора, который я случайно услышал. Пошлите меня в Рим, ваше величество, и я привезу вам разрешение на брак вашей сестры с гугенотом Генрихом Наваррским.
— Вы? — удивился Карл.
— Папа римский Пий Пятый кое-что задолжал мне, — пояснил Базиль. — В уплату долга он выполнит любую мою просьбу.
— Папа Пий Пятый задолжал вам? Да кто вы такой?
— Про меня он забыть не мог, ваше величество. А то, что он у меня в долгу, он вспомнит сразу. Я привезу ему нечто такое, что мгновенно освежит его память.
— Как вас зовут? — спросил король.
— Базиль… Маркиз Базиль де Бук, ваше величество.
— Вы, маркиз, ловко действуете шпагой! Я это сразу приметил. Где вы учились фехтованию?
— Был такой недурной учитель, сир, которого звали Базиль Пьер Ксавье Флоко.
— Не тот ли, — припомнил король, — который, когда его сжигали, стрельнул в меня головешкой? Ходил в шпионах у моей матери. Так из-за чего вы, маркиз, поссорились с капитаном?
— Право, я даже затрудняюсь сказать, — замялся Базиль. — Как это обычно бывает… Излишняя горячность, чрезмерная гордость…
— А что нужно вам для поездки в Рим?
— Лошадей, ваше величество.
— Вот будет потеха, если вы действительно привезёте разрешение от папы! За деньгами и лошадьми явитесь во дворец завтра. Лошадей получите из моей личной конюшни, самых лучших. Подберите себе надёжных спутников, и — с богом! Если вы и впрямь сумеете попасть к папе, скажите ему: чтобы извести крамолу, хороши любые средства. Передайте ему от моего имени, что французский король Карл Девятый заверяет: его святейшество останется доволен.
С собой в Рим Базиль позвал Жоффруа Валле.
Долго ли двум мужчинам собраться в дорогу? Тем более что Карл IX не поскупился на деньги. Дворцовый казначей, выполняя приказ короля, отсчитал новенькими золотыми экю такую сумму, какую Базиль отродясь не держал в руках. Обрадовавшись привалившему богатству, Базиль прежде всего помчался рассчитываться со своим вечным кредитором — Раймоном.
— Сколько я тебе должен? — ворвался Базиль в домик на мосту Менял. — Наконец-то я имею возможность освободиться от долгов!
— Глупость и ещё раз глупость, — ответил Раймон. — Ты мне ничего не должен. И прекрати эти постоянные разговоры о деньгах, если не хочешь, чтобы я на тебя обиделся. А вот бриллиант я бы на твоём месте брать в дорогу не стал. По нынешним временам это слишком опасно. Пусть он и дальше лежит у меня.
— Бриллиант нужен мне сейчас, — пояснил Базиль, — чтобы довести до конца дело, о котором я мечтаю с детства.
— С помощью бриллианта? В Риме? А если вас ограбят?
— Ты ставишь меня в неловкое положение. Я выпрашиваю у тебя свою собственную вещь. За два года ты, я понимаю, привык к бриллианту. Да и задолжал я тебе немало. Но ведь я готов рассчитаться…
— Из-за какого-то камешка, — буркнул Раймон, — ты готов разрушить нашу давнюю дружбу.
— Я? Разрушить? — удивился Базиль.
— Я знал, что всё так кончится. Знал! Выкладывай деньги и забирай свой камень!..
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯОстриё шпаги
Попасть в папский дворец в Ватикане оказалось несложно. Однако добиться у папы приёма Базиль не сумел. Папа Пий V не желал видеть посланника французского короля.
— Советуем вам удалиться из Рима, — вразумляли маркиза де Бука и Жоффруа Валле в канцелярии Ватикана. — Не рекомендуем вам проявлять настойчивость, добиваясь аудиенции у его святейшества. Если папа прослышит о вашей настойчивости, дело может принять худой оборот.
— А я как раз и хочу, чтобы папа прослышал о нас и чтобы дело приняло худой оборот, — с неразумным упорством твердил маркиз.
— Давай уедем, — уговаривал его и Жоффруа. — Ничего хорошего нам здесь не дождаться.
— Прости, но ты ошибаешься. Ты, Жоффруа, знаешь обо всём, на свете, но здесь, прости, я ближе к истине.
Всю дорогу от Парижа до Рима проговорили они об истине, пугая верзилу Антонио своими крамольными разговорами. С полным безразличием к их беседе относился лишь Проспер, слуга Жоффруа Валле. С тех пор, как у него вырвали язык, он навсегда лишился и слуха.
По дороге в Рим Базиль с удивлением обнаружил, что он ничего не знает. Ничего! Ни о Птолемее, создавшем единую звёздную схему мира, ни о Копернике, доказавшем, что Птолемей кое в чём ошибался. Он ничего не знал ни о Васко да Гама, открывшем морской путь в Индию, ни о Магеллане, совершившем первое кругосветное путешествие. Он ничего не знал ни о Колумбе, ни о Рафаэле, ни о Микеланджело, ни о Леонардо да Винчи… Он не знал ни о ком и ни о чём. Его память сияла такой первозданной чистотой, будто он только что родился.
— Но объясни мне, — растерянно говорил Базиль. — Я честный и смелый человек. У меня есть острая шпага. Зачем мне знать всё то, о чём ты рассказываешь? Что от этого изменится?
— Когда ты поймёшь, что мысль сильнее шпаги, — говорил Жоффруа, — то сумеешь делать больше, чем делаешь сейчас.
— Каким образом? — недоумевал Базиль.
— Представь себе, что ты родился слепым, — пускался в рассуждения Жоффруа. — Окружающий мир для тебя — сплошная чёрная ночь. Ты работаешь, предположим, в дубильной мастерской, где обрабатывают кожи. Что тебе нужно? Ложку мимо рта ты не пронесёшь. Стакан с вином — тоже. Тебе рассказывают, что салат имеет зелёный цвет, яичный желток— оранжевый, а сырое мясо — красный. Тебе втолковывают, что сало белое, а еебо голубое. Но что тебе до всего этого, когда ты вообще не знаешь, что такое цвет! Да и зачем практически нужно знать, что сало белое, а мясо красное? Разве от этого они становятся вкуснее? Но вот случилось чудо. Явился святой и, оросив твои глаза волшебной водой, дал тебе немного зрения. И вот тут, узрев малую толику, ты сразу поймёшь, что такое цвет, и захочешь увидеть больше. Ты познаешь прелесть красок и почувствуешь, что уже не можешь без них. И чем больше ты будешь видеть, тем больше тебе начнёт казаться, что ты ещё почти ничего не видел. Мир столь огромен, а ноги у тебя такие медленные… Так и в знаниях. Кто не знает ничего, тот ни к чему и не тянется.
— Ладно, — соглашался Базиль, — пусть будет так. Но вот спорят люди: что вокруг чего вращается — Солнце вокруг Земли или Земля вокруг Солнца. К чему этот спор? Из-за чего тут копья ломать?
— Совсем недавно, — сказал Жоффруа, — спорили на другую тему: какая она, Земля, — плоская или шарообразная. Зачем? К чему был этот спор? Из-за чего ломать копья?
— Да, из-за чего? — согласился Базиль.
— Допустим, ты считаешь, что Земля плоская. И решил дойти до её края. Любопытство всё время движет человеком, не даёт ему стоять на одном месте. Ты идёшь, идёшь, а края всё нет и нет. И тогда ты поступишь так, как Магеллан, пустившийся в кругосветное путешествие. Пойдёшь в плавание и узнаешь, что Земля — шар. Вот тебе и ответ на твоё «из-за чего тут копья ломать». Без крамольных смельчаков жизнь замрёт. С ними и благодаря им люди когда-нибудь, двигаясь ко всеобщей истине, уничтожат виселицы и эшафоты, костры и тюрьмы. Когда-нибудь веру перестанут насаждать силой. Споря и расходясь во мнениях, люди перестанут убивать друг друга. Они научатся терпимо относиться к мнению противной стороны. Люди поймут, что сила чаще всего отстаивает вчерашнее, а мысль зовёт вперёд.
Многое понял Базиль за дальнюю дорогу. Очень многое. И главное — что мысль острее, сильнее и опаснее шпаги. Но предать забвению шпагу, которой он владел столь виртуозно, он тоже не мог. Кажется, даже здесь, в Ватикане, Базиль надеялся пробиться к папе совсем не с помощью слова, а как всегда — с помощью клинка.
…Дворик окружала галерея, покоящаяся на витых каменных столбах. Под навесом галереи прогуливались вооружённые стражники. Стража стояла и у распахнутых ворот, и у дверей, ведущих с галереи во внутренние покои.
— Пий! — выглянув в окно, закричал во весь голос Базиль. — Куда ты подевался, пройдоха? Пий! Ты слышишь меня или нет?
Антонио с Проспером держали под уздцы запылённых коней, дожидаясь во дворике своих господ. Громкий крик Базиля удивил Антонио — чего кричать, когда он здесь всего-навсего в двух шагах? И зачем возмущаться, если он никуда и не уходил?
— Да вот же я, — проворчал Антонио и, оставив на попечение Проспера коней, побрёл на зов хозяина.
— Пий! Прохвост ты этакий! — тем не менее несся яростный крик хозяина.
В Ватикане привыкли произносить имя Пий только с благоговением.
— Я прошу вас, господа, — произнёс высокий монах, который вёл переговоры с нашими друзьями, — быть более осторожными, произнося некоторые имена…
— Это почему же? — заинтересовался Базиль. — Или я не могу сказать своему слуге, дураку Пию, что он дурак?
Монах подал команду, и дюжина охранников стремительно бросилась на Базиля, Жоффруа и их слуг. Пий с Проспером сдались без боя. А Базиль и Жоффруа встали рядом и, прислонившись к стене спинами, обнажили шпаги.
— Возьмите их и препроводите в тюрьму.
Первую атаку друзья отбили успешно. Когда стих звон шпаг и охранники унесли своих раненых товарищей, один из которых пострадал весьма серьёзно, монах сказал:
— Папа не простит вам того, что вы делаете.
— Всё дело в том, — улыбнулся Базиль, — прощу ли его я. Смелее, ребята! В атаку!
— Остановитесь! — раздался властный голос.
Взоры всех обратились к небольшому балкону. На балконе стоял папа Пий V.
— И за что вы собираетесь прощать или не прощать меня? — поинтересовался он.
Все, кто находился в комнате и во дворике, пали на колени. В том числе и Базиль с Жоффруа. Их головы склонились к каменному полу.