Двуглавый орел, перенятый Иоанном с герба греческого, стал теперь гербом Руси. В «Изложении пасхалий», написанном митрополитом Зосимой в 1492 году, Иван III именован «новым царем Константином», а Москва и вся Русская земля «Новым градом Константиновым».
Симпатии или антипатии Иоанна к тем или иным направлениям в церковной жизни также диктовались его великодержавными и политическими идеалами. Во взаимоотношениях с церковью Иоанн вел весьма тонкую и умную политику, направленную на реализацию интересов государства. Так, например, в знаменитом споре иосифлян и нестяжателей, который начался в его время, Иоанн в конце концов занял позицию иосифлян, хотя, казалось бы, тезисы нестяжателей, ратующих за отказ Церкви от владения землей и крестьянами (а это означало переход огромной собственности в собственность государства), более соответствовали интересам государя. Действительно, это были заманчивые перспективы, но Иоанн понимал, что такая постановка вопроса преждевременна (это удастся сделать лишь во времена Петра Великого) и что в настоящий момент для него гораздо выгоднее поддерживать иосифлян, рассматривающих Церковь как зримую экономическую и политическую силу. В обстановке, когда удельные князья оставались хотя вассальными, но все же владетелями, Иоанн нуждался в могучей объединяющей силе, и он видел ее в Церкви (так было в свое время на Западе с Оттоном II, который в борьбе с феодалами щедро одаривал Церковь, пока не создал единое мощное централизованное государство, после чего приступил к борьбе со все возрастающим политическим и экономическим влиянием Церкви).
Надо полагать, что и в своем отношении к движению новгородско–московских еретиков Иоанн руководствовался в первую очередь государственными интересами. Этого вопроса мы коснемся ниже, в разделе, посвященном борьбе с еретиками.
Семейные взаимоотношения Иоанна также ставились в прямую зависимость от государственных интересов. В разделе, посвященном борьбе с еретиками, мы увидим, что он мог принести в жертву, как ему казалось, великодержавным интересам своих самых близких людей.
Некоторые замечания относительно предполагаемого времени возникновения движения жидовствующих
Вот на таком историческом фоне и довелось «расцвести», если так можно сказать, движению жидовствующих. Я сознательно избегаю слова «возникнуть», так как, на мой взгляд, найти конкретные исторические корни этого движения практически невозможно. Есть несколько причин, не позволяющих сделать это. Во–первых, время, предшествующее бурному расцвету движения жидовствующих в Новгороде и Москве, — это период монголо–татарского ига, а потому сохранилось очень мало исторических документов, связанных с данной эпохой. Собственно говоря, именно со времени правления Ивана III начинает понемногу рассеиваться та пелена, которая окружала два с лишним века русской истории. И сразу же взгляду исследователя предстает определенная панорама религиозной жизни (и, в частности, ересь жидовствующих), о которой пойдет речь в данной статье. Вторая причина, не позволяющая проследить истоки рассматриваемого нами движения, кроется уже в самой формулировке поставленной проблемы: «обнаружить истоки движения». Из дальнейшего содержания статьи мы сможем увидеть, что принципы, вероучение, догматы этого движения напрямую проистекают из Библии, минуя призмы византизма. А потому учение это может быть каким угодно древним и существовать оно могло такое же время, какое существует на Руси христианство. Автор этого, однако, не утверждает и считает, что найти начальную точку данного движения (или учения) просто не представляется возможным. Примечательным, впрочем, остается тот факт, что многие авторы вслед за Иосифом Саниным стремятся все же определить эту «начальную точку» и связывают ее с неким Схарией–евреем[7]. Исторически и фактологически такая точка зрения абсолютно ничем не подтверждена, никаких ссылок на то, откуда взялась эта информация (кроме ссылок на И. Волоцкого), и уж тем более исторических доказательств мною не обнаружено. Личность Схарии–еврея не идентифицирована ни с какой конкретной исторической личностью. Однако низведение начала движения к одной конкретной личности, тем более к личности еврея (и это в стране, которая всегда не была равнодушна к антисемитизму) стало довольно удобным приемом для тех, кто пытался дискредитировать рассматриваемое движение. Это в значительной степени удалось сделать, и в народном эпосе (что, естественно, отражено и в литературе различных периодов) еврей Схария обретает самые фантастические, подчас зловещие черты[8].
Мнение некоторых исследователей, заключающееся в том, что данная ересь — почти чистой воды иудаизм, сформировано целиком писаниями Иосифа Волоцкого, так как он «нарочито, один из всех современников, изучал эту ересь в подробностях и занимался ея обстоятельным опровержением»[9]. Не обращаясь пока ни к каким документом, зададимся вопросом: каким образом русские люди (притом значительное их число) могли разом порвать со всеми вековыми традициями христианства, если только здесь не идет речь о каком–то также многовековом процессе, который лишь проявил себя в ереси жидовствующих. И каким образом невежественная масса людей (а следовательно, и наиболее консервативная в своих взглядах, о чем свидетельствует весь опыт истории) могла разом порвать с многовековой традицией и встать на позиции проклинаемого повсюду иудаизма? Это кажется совершенной нелепицей. Гораздо правдоподобнее будет предположить, основываясь уже на этих общих замечаниях, что, по всей видимости, движение жидовствующих не являло собою иудаизм (по крайней мере, в чистом виде — ограничимся пока такой ремаркой) и имело достаточно глубокие корни для того, чтобы простые люди могли последовать ему.
При известном консерватизме как в среде церковников, так и в простом народе всякое новое учение требует постепенности в своем развитии. Именно к этому последнему условию мне и хотелось бы сейчас обратиться и постараться рассмотреть в еще более ранней истории русского еретичества возможные корни движения, которое, естественно, не могло свалиться к нам как снег на голову вместе с евреем Схарией, как то утверждает Иосиф Волоцкий. Рассмотрение предшествующих возникновению этого движения и сходных с ним ересей может пролить дополнительный свет на его сущность и, в частности, на вопрос об антитринитаризме.
В посланиях первого обвинителя еретиков Геннадия мы находим фактическое указание на «генетическую связь ереси жидовствующих с ересью стригольников»[10]. Геннадий замечает, что инок Захар, с которым он давно был в неладах и которого числил в еретиках, подобно стригольникам отвергал подавление священников «на мзде», святость церковной иерархии и таинств. Тогда Геннадий, как сам он выражается, познал, что Захар — стригольник[11]. Он сослал его в пустыню, но по повелению царя и митрополита тот был немедленно оттуда возвращен, отправился в Москву и нашел там радушный прием и покровительство московских еретиков–жидовствующих, а по другим известиям, даже стал во главе их[12].
Главные причины возникновения движения стригольников вытекали из того печального положения, в котором оказалась Русская церковь. Так, «Предисловие покаянию», памятник домонгольской поры, осуждает недостойных иереев, грубых и невежественных попов, пьяниц и гордецов. Эти «слепые вожаки» недостойны, чтобы к ним ходили для исповеди верующие. Более того, исповедником для них может быть человек не посвященный в сан, но «духовный» нравственно. Литературный памятник XII — XIII вв. «Златоструй» со всей определенностью отмечает:
«…Вси предатели быша и ненавидяще себе: епископ на епископа, поп на попа, дияк на дияка сами на ся чьрнец на чьрнца»[13].
В «Написании Акиндина» открыто заявлено, что церковь на Руси вся поражена мздоимством — «от старейших святитель наших и до меньших». Этот муж из города Твери был убежден, что вера не может искушаться мздоимством, она сама по себе — высшая ценность[14]. О мздоимстве же и корыстолюбии современных ему священников писал и Климент Смолятич — автор, живший в XII веке. Он писал, что священнослужители «прилагают дом к дому и села к селом с изгоями и сябрами, с бортями и пожнями, с лядиной и стариной»[15].
Трифоновский сборник, отразивший антицерковные настроения рубежа XIII и XIV вв., включил сочинения, осуждавшие церковную иерархию. «Погыбение наипаче бывает от епископ и попов грехов». «Да не входить благоверный в церковь нечестивых, не место бо человека святить, но человек место…» В других местах сборника говорится о праве верующих собираться вне церкви, слушать учителей из народа[16]. Миряне и низшие церковнослужители, указывалось далее, могут стать учителями веры. В составленном тогда же «Слове о лживых учителях» его автор восхваляет книжное учение, обличает невежественных священников, тех, кто «моряще себя и онех гладом душевным», «горе же тому, иже не почитает святых книг писания пред всеми…»[17]. Автор призывает проповедовать не в церковных стенах, а под открытым небом; право на проповедь имеет всякий: «Лепо же есть всем славити Бога и проповедати учение его». Божественную истину, делает он вывод, должны проповедовать грамотные представители самого народа, например, «чтецы и певчие»; «да еще добре научить и простой, — и то добро»[18]. Взгляды автора, по сути дела, представляют собой реформационные идеи. «Простцы» по нескольку человек, игнорируя церковные храмы и посвященных попов, собирались в домах, читали книги и пели молитвы. Их «общества верных» противостояли официальной Церкви.