Интересный казус произошел с макетом во время подготовки этого произведения. Одна из букв упала, и после этого решено было оставить ее в таком состоянии. Это еще выразительнее подчеркнуло бессмысленность подобных призывов и движений.
Работа была представлена на открытом пространстве в Лондоне перед музеем Тейт Модерн, и я был доволен тем, что она органично вписалась в лондонский пейзаж.
Мои друзья
Так уж получилось, что все мои друзья, кроме Всеволода Некрасова, были учениками Московской художественной школы. С ними я прошел по всей жизни. Самое поразительное, что нас связывала чаще не общность профессиональных взглядов, а просто человеческая дружба, и эта дружба помогала нам выжить в самых трудных ситуациях
Самым близким моим другом был Олег Васильев. В течение многих лет мы с ним виделись ежедневно, и не только потому, что вместе оформляли детские книжки, но и потому что наши мастерские были рядом, через стенку. У нас была удивительная общность взглядов, и каждый раз, если у кого-то из нас возникал вопрос в работе, мы могли прийти друг к другу и посоветоваться. Олег был не только замечательным живописцем, но и человеком удивительной доброты. Он остался работать в Нью-Йорке, а я уехал в Париж, но мы регулярно созванивались и обсуждали проблемы наших работ, новых выставок, художников-классиков и современных художников и, конечно же, все житейские проблемы.
С Юликом Вечерским мы сидели за одной партой и так много болтали, что нас рассадили. Его прозвали сарделькой, потому что он любил сладко поесть и очень рано растолстел. На его примере можно было еще раз убедиться, что толстые люди всегда добрые. Работал он в книжной графике и часто публиковал свои иллюстрации в журнале «Юность» в период расцвета этого издания в 1960–1980-е годы.
Николай Касаткин стал прекрасным живописцем, несмотря на то, что окончил графический факультет. Его поиски в живописи где-то соприкасались с тем, что было близко мне в моей работе, и я очень рад, что его последние выставки имели большой успех. Еще он был большим любителем русского песенного фольклора и часто, когда мы собирались вместе, брал в руки балалайку, играл на ней и пел.
Виктор Каневский, тоже художник-график, с которым дружба продолжается до сих пор. Я ему очень обязан за то, что еще в школе он заинтересовал меня античным искусством и искусством Италии, страстным поклонником которых был он сам.
В течение многих лет мы собирались, чтобы отпраздновать дни рождения каждого. Все знали, что это был «день открытых дверей». Правда, доставалось в первую очередь нашим женам, которые заранее должны были что-то закупить, чтобы организовать застолье. Для них это был своего рода бег с препятствиями, потому что в магазинах не просто не было изобилия, а не хватало даже необходимого. Но, как ни удивительно, наши жены справлялись с трудностями, и каждая демонстрировала невероятную изобретательность.
Да, жизнь свела меня с настоящими друзьями.
Напутствие
С самого раннего детства, примерно лет с шести, я знал, что должен стать художником, начал свой путь и сохранил верность призванию на всю жизнь. Я жил искусством, страдал, мучился. Не всегда получалось то, что я хотел выразить, когда рисовал. Я ошибался и падал, сбивался с пути, но упрямо выбирался на свою дорогу и прошел ее до конца, насколько мог, насколько хватило внутренних возможностей, способностей и сил.
Я желаю молодым художникам не идти на компромисс с модой и конъюнктурой, хотя понимаю, насколько трудно художнику, когда он вступает на дорогу искусства.
Что касается меня, то я нашел свое счастье не только в работе, определившей смысл моего существования, но и нашел свою любовь, которая поддерживает меня во всех перипетиях нашей жизни. Это моя жена Наташа, и я знаю, что мы едины и необходимы друг другу.
Благодарности
Книга не увидела бы свет без поддержки друзей и знакомых. Особая благодарность студентам Высшей школы экономики, среди которых Мария Абросимова, Ксения Васильева, Виктория Власова, Михаил Дорогов, Елизавета Жаркова, Илья Калашников, Анастасия Колчина, Мадина Мохаммад, Ульяна Тамарина, Юлия Чернышева, Элина Чинкина.
Я благодарен всем, кто предоставил ценные материалы, способствующие созданию книги: Галине Алексенко, Елене Бабенко, Наталье Барсановой, Роману Баянд-Ломсадзе, Виктории Беляевой, Арине Бугорской, Анжелике Бурмистровой-Савинковой, Василию Вакуленко, Пьеру-Анри Жако, Георгию Кончеву, Дарье Кондратьевой, Татьяне и Юрию Коваленко, Денису Куделину, Ксении Муратовой, Светлане Новинской, Лидии Ошеверовой, Ольге Погасовой, Ольге и Сергею Поповым, Елене Пенской, Татьяне Пинской, Галине Светличной, Юрию Трескову, Марине Рыклиной, Антону Федосееву, Екатерине Шумской.
Друзья, коллеги, современники Эрика Булатова рассказывают о нем
Он не вписывается ни в какие рамки
Впервые я увидела работы Эрика Булатова в 1994 году на персональной выставке в галерее Phillis Kind в Нью-Йорке. До этого встречала воспроизведения картин художника только в книгах. Я была на стажировке в Музее Соломона Гуггенхайма и каждую субботу ходила по главным галереям Нью-Йорка. Тогда район Сохо был центром художественной жизни всего мира, сейчас, увы, это уже не так. В тот момент мне не удалось встретиться с самим Булатовым: я познакомилась с ним в 2006 году на его персональной выставке в Третьяковке. Это была потрясающая экспозиция: организатором стал фонд культуры «Екатерина» Екатерины и Владимира Семенихиных – они собрали лучшие работы Булатова со всего мира. Подлинным куратором выступал сам Эрик Булатов, хотя это не было, естественно, обозначено в каталоге.
Выставка стала для меня открытием и откровением – только тогда я поняла масштаб и глубину творчества этого удивительного человека. И потом, когда ты видишь в пространстве главного зала Крымского Вала, где проходили ранее только экспозиции важнейших мастеров отечественного искусства, первую выставку живого художника – это невероятно. Второй подобной выставкой стала ретроспектива Ильи Кабакова, которую мы организовывали в 2018 году, когда я была директором Третьяковки.
Эрик Булатов – редчайший пример художника, который, получив возможность создать выставку в главном музее русского искусства, смог точно и безукоризненно выбрать 100 своих главных работ, не поддаваясь соблазну показать больше. Организаторам выставки удалось невероятное – получить произведения Булатова из крупнейших европейских музеев, частных американских коллекций, из собраний отечественных коллекционеров, редко расстающихся с работами художника. Проще было получить вещи из Лувра. Эрик набросал план архитектурной концепции выставки. Экспозицию в Третьяковской галерее тоже разработал он сам, снабдив подробными экспликациями.
Структура выставки не имела четкого деления по залам; многие работы стали связующими звеньями между разными периодами и темами. Ты выходил из зала с понимаем того, что тебе посчастливилось познакомиться с творчеством величайшего художника. Об этом писал в своей вступительной статье и Андрей Ерофеев, я была с ним полностью согласна. Моя дочь Александра, координатор проекта, работавшая в тот момент арт-директором фонда культуры «Екатерина» и очень точно подмечавшая особенности характера людей, была под сильнейшим впечатлением не только от искусства, но и от самой личности Булатова. Именно она, еще до моего знакомства с Эриком, сказала о нем, что это человек ангелического свойства.
Я познакомилась с Булатовым в день открытия. На выставке в Третьяковке были представлены работы из собраний крупнейших владельцев произведений художника: американца Джона Стюарта (у него на тот момент находилось семь важнейших картин), Вячеслава Кантора (из этого собрания удалось получить шесть принципиальных полотен) и Дины Верни (она поддержала художника в период его жизни во Франции и обладала большой коллекцией его работ). Джон Стюарт, переговоры с которым были особенно сложными, и два сына Дины Верни приехали на открытие выставки.
На следующий день после успешнейшего вернисажа Эрик организовал в своей мастерской на Чистых Прудах дневную встречу для друзей-художников и всех, кого захотел увидеть. Как мама Александры Харитоновой, была приглашена и я. Удивительно было наблюдать, как кое-кто из московских коллег Эрика не мог скрыть чувство зависти. Тем более поразительным было то, что он сам не замечал этого – или просто не хотел обращать внимания. Этот день считаю одним из самых счастливых, и с тех пор поддерживаю отношения с Эриком Владимировичем и с Наташей, его женой.
Мне импонировали ранние работы Булатова, но я не очень понимала его более поздние вещи. На юбилейной выставке в Манеже в 2014 году я увидела картину «Амбар в Нормандии» (2011) и получила, что называется, удар под дых. Я поняла: это главное, что сделано Эриком в третьем тысячелетии. Булатов мог бы эксплуатировать то, что нашел в 1980-е годы, до бесконечности, но он художник, который развивается сообразно времени, становится глубже, ему открываются подлинные истины. В последних работах он достигает таких высот метафизики, простоты и глубины одновременно, что понимаешь – небожитель есть небожитель.
Еще до прихода в Третьяковку я загорелась идеей сделать так, чтобы картина «Амбар в Нормандии» оказалась в российском музейном собрании. В 2014 году в Третьяковской галерее было всего пять картин Булатова. В любом крупнейшем музее мира (в центре Помпиду, например) работ Эрика гораздо больше, чем у нас. Мне не удалось тогда это осуществить, и картина до сих пор находится у Эрика с Наташей. Когда благотворительный фонд Владимира Потанина выдвинул инициативу формирования коллекции современного русского искусства и передачи ее центру Помпиду, ко мне начали обращаться с вопросом: «Вам не жалко, что эти произведения передают в Париж, а не Третьяковке?» Я отвечала: «Русское искусство плохо знают в мире. За исключением музеев, специализирующихся на XX веке, – таких, как Музей современного искусства в Нью-Йорке, центр Помпиду в Париже, Stedelijk Museum в Амстердаме. Поэтому просветительская и популяризаторская деятельность этих институций абсолютно необходима для дальнейшего развития в мире правильного отношения к современному отечественному искусству».