Вечер был тих и безветрен. Пламя спокойно подымалось к сумеречному небу.
Хлопьями чёрного снега кружили над битвенным полем вороны.
ВЕТЕР РАЗВЕВАЕТ РУССКИЕ ЗНАМЕНА НАД СТЕНАМИ КАШЛЫКА
Столица Кучума — град Кашлык стоял на восточном берегу Иртыша.
К самой воде спускались крутые, обрывистые склоны. Пологий скат был окружён тройным земляным валом. Между валами тянулись глубокие рвы. На краю ската возвышался толстый бревенчатый палисад. Отсюда осаждённые могли метать стрелы, копья и камни.
Крепость казалась неприступной.
Кучум, однако, решил её покинуть. В городе не было колодцев, а казаки могли отрезать спуск к Иртышу. К тому же уходили ясачные народны. Бежали в леса остяки. Бежали через болота в свои юрты вогулы.
25 октября на рассвете распахнулись городские ворота. Кучум со своим войском уходил из Кашлыка.
Розовел восток. Из мрака выступили дома, теснившиеся на склонах, как стадо чёрных коз. Быстроногие жеребцы, вытянув шеи, заливистым ржанием встречали рассвет.
По мостам через глубокие рвы проходило татарское войско. Мерно покачивались верблюды, груженные тяжёлыми вьюками. Надменно подняв свои плоские головы, они лениво ступали по влажной дороге.
Вереницей шли ханские рабы. У каждого на шее- железный обруч с кольцом, а сквозь кольцо продета тяжёлая цепь.
Конники тревожно оглядывались назад — не идёт ли враг, зло покрикивали, хлестали рабов нагайками.
Над опустевшим городом подымалось багровое солнце.
А казаки хоронили умерших. Сто семь человек пало в бою под Чувашевым мысом. Стояли над могилами атаманы, стояли пятидесятники и десятники. Стояли, склонив знамёна и обнажив головы.
Из-за сизых туч отвесно падали солнечные лучи. Ветром с поля доносило трупный смрад.
Вернулись лазутчики, говорят — уходит хан из Кашлыка. Казаки не верили, боялись засады. Прождали ночь, опять послали лазутчиков. Те пробрались к городскому валу, видят — ворота распахнуты, город пуст, в домах тихо.
Повёл Ермак казаков в Кашлык.
Знамёна, шлемы, пики, пищали — всё колыхалось в мерном движении. Рокотали литавры, победно гремели трубы.
Лица казаков почернели в битвах. Разорванные кольчуги цеплялись о рукояти сабель.
Над стенами ханской столицы развевал ветер русские знамёна. Развевал большое полковое знамя. На нём был изображён всадник, поражающий копьём змея. Развевал ветер малые сотенные знамёна, на которых стояли друг против друга, изготовившись к бою, белые львы и единороги.
Со стен Кашлыка смотрел Ермак на серые воды Иртыша, на широко расстилающиеся луга, на берёзовые колки, зелёными отарами убегающие к горизонту.
От Кашлыка вверх по Иртышу за Абалакский мыс уходила жёлтая дорога. Там, за мысом, разбил свой стан Кучум.
Кашлык стал русским. Много разного добра нашли здесь казаки. Были тут и меха, и ковры дорогие, и золото, и ткани. Не было только съестных припасов, а главное — хлеба.
Казаки установили на валах пушки, расселились по домам, стали ждать.
На четвёртый день пришёл в Кашлык остяцкий князёк Бояр. Пришёл он с реки Демьянки, принёс меха, вяленую рыбу, медовые соты.
Говорил Бояр, что при Кучуме остякам было худо. Обижал хан остяков, брал большой ясак и идолов рушил. Просил Бояр милости, обещал платить дань русским.
— Мы, — говорил он, — от Кучума отступились.
Ермак велел остякам принести присягу по их вере.
Остяки поставили в избе толстую ёлку. Под ёлкой постелили медвежью шкуру. Положили на шкуру две сабли, положили хлеб и рыбу. К еловым ветвям привязали две сабли остриём вниз.
Обошли остяки вокруг ёлки, что-то приговаривая. Низко поклонились солнцу.
Бояр налил в глиняный жбан воды, опустил в неё золотую бляху.
Пил воду мелкими глотками. Пил воду, смотрел на Ермака, говорил:
— Кто изменит, а ты, золото, чуй.
Выпили остяки воду с золота, стали русскими данниками. Ермак отпустил их домой.
За Бояром пришли татары с Иртыша, пришли князцы Ишбердей и Суклем со своими воинами. Принесли Ермаку меха, мясо и рыбу, присягали в своей верности.
Татары целовали окровавленную саблю, остяки клялись на медвежьей голове, вогулы проходили между половинами рассеченной надвое собаки.
Ермак разрешил им жить в прежних улусах.
— Будете жить покойно — и мы вас не тронем, — говорил атаман. — А станет вас хан обижать — будет от нас помощь и защита.
Мирно жили казаки. Ловили рыбу, били зверя. Разъезжали небольшими отрядами по татарским селениям. Их встречали без злобы, кормили, платили ясак. Казаки перестали беречься.
А кругом рыскали Кучумовы лазутчики. Высматривали русских и обо всём доносили хану. Махметкул, племянник Кучумов, залечил раны, сел на коня, тая в сердце злобу.
На берегу Иртыша, на заливных лугах, шумит осокой длинное проточное озеро Ебалак-бюрень.
Поехали туда на рыбный промысел двадцать казаков. Озеро затянулось льдом. Из-под снега торчал сухой, побуревший камыш. Казаки поставили шалаш, прорубили лёд, стали ловить лещей, окуней и щук.
Стемнело рано. Мела позёмка. Рыбаки устали и легли на покой, не выставив сторожевого.
А в камыше хоронился татарин. Стянул коню морду сыромятным ремнём, чтобы не ржал. Увидел татарин, что русские легли спать, вскочил на коня и помчался к Кучуму.
Крепко спали русские.
Ночью подкрался Махметкул со своими воинами, перерезал всех спящих.
Только один казак укрылся в темноте и уполз в тальник. Какой-то конный татарин отбился от своих, стал шарить по берегу. Казак вышел из тальника и схватил татарина за горло. Татарин стал вырываться, хотел кричать. Задушил его казак, вскочил в седло и поскакал в Кашлык. У атаманской избы, где раньше Кучум жил, рванул поводья и прянул с храпящего коня на землю.
Разбудил Ермака, говорит:
— Татары ночью во тьме схоронились, рыбаков сонных перерезали.
Пустился Ермак в погоню.
Вихрем мчались казаки. Кони распластывались до земли. Ветер свистел в ушах. Снег летел из-под конских копыт.
Махметкул не ожидал скорого преследования. Татары рысцой ехали по берегу Иртыша, обсуждая удачное дело. Вдруг слышат за спиной конский топот.
Обернулся Махметкул, глядит во мрак.
Налетели русские, начали рубиться. Искры летели во тьме от сабельных ударов. Кони взвивались на дыбы, сшибались грудью, грызли друг другу шеи.
Яростно рубились казаки. Пленных не брали. Завалили снег татарскими трупами. Махметкул со своими воинами едва ушёл на быстром ногайском жеребце.
Убитых казаков Ермак с честью похоронил на старом ханском кладбище.
Велел, если придётся заночевать в поле, выставлять караульных и глаз не смыкать.
ПОСОЛЬСТВО ЕРМАКА
Когда казаки жили ещё в строгановских городках, подговорил Кучум вогулов с реки Пелымы напасть на Пермские земли.
Едва Ермак тронулся в поход, пелымский князей осадил Чердынь, перебил много русских, сжёг их дома и разграбил имущество.
В Чердыни воеводой был Василий Пелепелицын, тот самый Пелепелицын, которого Кольцо и Барбоша ограбили на Волге.
Послал Пелепелицын в Москву челобитную, писал, что Строгановы держат у себя воровских казаков и что те казаки задирают вогуличей, вотяков и пелымцев и тем задором ссорят русских с сибирским ханом.
Царь Иван разгневался и отправил Строгановым опальную грамоту с чёрной восковой печатью. Обвинял он Строгановых в измене, казаков обещал перевешать, а именитым людям грозил великой опалой.
Грамота эта была написана 16 ноября 1582 года.
Царь ещё ничего не знал о победах казаков в Сибири.
Весть об опальной грамоте не успела дойти до Ермака.
22 декабря отправил он в Москву атамана Ивана Кольцо. Повёз атаман в Москву шестьдесят сороков соболей, пятьдесят бобров чёрно-карих, двадцать лисиц чёрно-бурых. Повёз Кольцо и челобитную. Писал в ней Ермак о своих победах, о завоевании Сибирского царства, о бегстве Кучума.
Поехал Кольцо зимним путём, в нартах. Ехал по Тавде на Чердынь. В нарты запрягали то собак, то оленей. Через Камень провожал казаков остяцкий князец Ишбердей.
От Чердыни поехали лошадьми.
Путь был долгий. Сидели казаки в санях, смотрели на зимние звёзды и пели со скуки татарские песни.
Через Каму перебрались по льду. Поглядел Кольцо — в поле снегом скирды замело, на бугре мельница вертит крыльями, мужик в рваном армяке развалился на дровнях, понукает лошадёнку, над курным овином вьётся чёрный дымок. Потянул атаман ноздрями воздух — хлебом печёным пахнет. Заныло сердце — родная земля…
Всё чаще стали встречаться конные и пешие. По дороге тянулись тяжёлые, укутанные холстом сани с мукой и зерном, обозы с солёной рыбой, дровни с кожами и мёрзлыми коровьими тушами.
Наконец вдали показалась Москва.
На много вёрст по холмам раскинулась столица. Иноземные послы насчитывали в ней сорок тысяч домов и, дивясь её величине, говорили, что Москва вдвое больше Флоренции и даже больше Лондона.
Несмолкающий шум доносился из города. В розовом морозном дыму золотом горели купола московских церквей.
Казаков от заставы провожали стрельцы в цветных кафтанах и высоких шапках. Стрельцы ехали рядом с санями, разгоняли народ, глазевший на послов из Сибири.
У ворот перед тяжёлой опускной решёткой сгрудились конные и пешие. Стрельцы, стегая нагайками, пробились вперёд, велели сторожу-воротнику с ржавой алебардой поднимать решётку. Мужики глядели исподлобья, как проезжают казацкие сани, ругались вслед.
На улицах пахло смолой и сосновыми стружками. Высокими штабелями лежали брёвна. Плотники тесали доски.
Ехали казаки берегом Неглины-реки. Глядели на плотины, на водяные мельницы, на расписные терема и белокаменные палаты бояр.
У длинного бревенчатого моста к реке по косогору спускался каменный двор с круглой башней на углу. Снег кругом почернел от сажи. Из узких оконцев валил густой дым. Мерный стук молотов смешивался с лязгом железа. В больших избах жарко пылали горны, сверкал расплавленный металл. У дубовых окованных ворот стояла стража.