Вскоре Хемингуэй, на этот раз уже вместе с Хедли, вторично побывал в Испании, в Памплоне. Там он увидел другое красочное, колоритное народное празднество — фиесту. Он описал увиденное в очерке «Памплона в июле», проявив в этом очерке то высокое мастерство, которое было характерно для зрелой прозы Хемингуэя. Описание радостного настроения толпы, карнавального веселья и раскованности, массовые сцены, перипетии боя быков, зарисовки знаменитых матадоров Маэры, Альгабено — все это предстает у Хемингуэя с большой живостью. Эти два очерка открывают тему боя быков, которая пройдет через все творчество Хемингуэя, начиная с первого сборника «В наше время», романа «И восходит солнце» («Фиеста») и кончая посмертно изданной книгой «Опасное лето».
В сентябре 1923 года супруги Хемингуэй возвращаются на некоторое время в Канаду. Там у Хемингуэя родится сын, его называют Джон Хедли Никанор Хемингуэй: второе имя было ему дано в честь материка третье — в честь матадора Никанора Вилальты, с которым писатель познакомился в Испании. В семейном же кругу первенца называли Бэмби, и молодой отец на первых порах уделял ему много внимания и ласки; будучи мастером на все руки, он отлично справлялся с обязанностями няньки, пока писательские дела не увлекли его полностью.
Осенью 1923 года Хемингуэй продолжал выполнять свои журналистские обязанности в «Торонто стар», однако дело явно шло к концу: новый главный редактор газеты Гарри Хайндмарш, человек недалекий и завистливый, заслуживший недобрую репутацию «укротителя гениев», относился к Хемингуэю явно недоброжелательно и требовал от него выполнения разных мелких, недостойных его таланта поручений. Тем не менее Хемингуэй публикует острые материалы на самые разные темы, и среди них немало интересных: это и размышления в связи с присуждением Нобелевской премии по литературе ирландскому поэту и драматургу Йитсу; и сообщения об инфляции германской марки и снежных обвалах в Швейцарии; и заметка о том, что ветераны войны вынуждены торговать на рынке своими боевыми наградами; и очерк о безымянном слепом бедняке, замерзающем на улицах Торонто в канун Рождества Христова…
Один из наиболее любопытных материалов — очерк «Молодые коммунисты». Хемингуэй рассказывает в нем о деятельности детских коммунистических групп в Торонто, охватывающих почти триста человек и представленных тремя секциями: финской, английской и наиболее среди них многочисленной — украинской. Хемингуэй обстоятельно анализирует методы их работы, в частности пособия, используемые в учебных целях. Он приводит подробные выдержки из «Справочника руководителя детских групп», изданного Исполкомом Коммунистического интернационала молодежи, пишет о том, как проводятся занятия в украинской секции, как у детей формируются чувства коллективизма, качества будущего революционного борца, классовый подход к явлениям, как осуществляют их эстетическое воспитание.
Между тем жизнь в Канаде Хемингуэю явно не по душе. Атмосфера в Торонто была какой-то затхлой, провинциальной. К тому же обострившиеся отношения с Хайндмаршем привели Хемингуэя к разрыву со своим редактором. А это означало также уход из журнала. После недолгой внутренней борьбы Хемингуэй принимает принципиально важное для себя решение. Он оставляет журналистику, чтобы целиком посвятить себя писательству. А для этого вместе с Хедли и годовалым Бэмби возвращается в Париж. Это было в январе 1924 года.
Глава третьяПора ученичества
1
В Париже семья Хемингуэй сняла маленькую квартиру на улице Нотр-Дам-де Шан на верхнем этаже здания, в котором находилась лесопилка. Об этом постоянно напоминали скрежет пилы и запах опилок. Жили на первых порах более чем скромно, урезали расходы на питание. Теперь, когда Хемингуэй перестал получать зарплату в газете и регулярные гонорары за свои очерки, приходилось считать каждое су. Но Хемингуэй чувствовал себя счастливым. Он вновь погрузился в бурную художественную жизнь Парижа.
Еще в. начале 20-х годов в бытность свою штатным сотрудником «Торонто стар» Хемингуэй параллельно с написанием газетных материалов пробовал свои силы как литератор, прозаик и поэт. Его первые опыты носили во многом экспериментальный характер. Хемингуэй был связан в это время с т. н. «малыми издательствами» и «малыми журналами», которые стремительно возникали в ту пору и столь же быстро уходили в небытие. Они носили полулюбительский характер, печатались небольшими тиражами и обычно не платили авторам гонораров, зато охотно предоставляли свои страницы одаренным начинающим литераторам, склонным к поиску, к авангардизму, к обновлению традиционного арсенала художественных средств. А их авторам порой важнее было увидеть себя напечатанными, чем заработать.
На первых порах дела у Хемингуэя шли не особенно удачно. Начав сотрудничать в «Торонто стар», он принялся за роман, но оставил его неоконченным. По совету Ш. Андерсона отправил ряд материалов в «малый журнал» «Дайэл» («Циферблат»), где получил отказ. Ударом по Хемингуэю, как уже говорилось, стала кража чемодана с его рукописями. Но писатель принялся, как мог, восстанавливать кое-что по памяти. Наконец, его начали публиковать. В журнале «Литл ревью» появилась серия его прозаических миниатюр, ставших «зернами» интерлюдий в сборнике «В наше время». Эдвард О’Брайан, поэт и критик, взял новеллу Хемингуэя «Мой старик» для своей антологии «Лучшие рассказы за 1923 год». Наконец, в июле 1923 года в Дижоне Роберт Мак Элмон выпускает первую маленькую книжечку Хемингуэя под названием «Три рассказа и десять стихотворений». Ее тираж был всего 300 экземпляров, гонорар — смехотворный, но главное, что имя автора, набранное крупным черным шрифтом на тонкой бумажной обложке, кое-кому запомнилось. Одновременно летом того же 1923 года Хемингуэй писал новеллы, предназначенные для сборника, который собирался издать Уильям Берд.
В это время Хемингуэй испытывает себя и на поэтическом поприще, используя вошедший в моду свободный стих. Одно из удачных его стихотворений — «Монпарнас» — отличается присущим писателю лаконизмом и наблюдательностью.
В квартале не бывает самоубийств среди порядочных людей —
Самоубийств, которые удаются.
Молодой китаец кончает с собой, и он мертв
(Его газету продолжают опускать в ящик для писем).
Молодой норвежец кончает с собой, он мертв
(Никто не знает, куда делся товарищ молодого норвежца)…
Интересны и некоторые другие поэтические опыты Хемингуэя: всего им было написано около 90 стихотворений. И все же он довольно быстро почувствовал, что его стихия — не поэзия, а проза.
А вот другой образец искусства Хемингуэя — подготовленная для сборника Берда миниатюра, выросшая из воспоминаний, связанных с его газетной работой в Канзасе, описание казни преступника Сэма Кардинеллы:
«Сэма Кардинеллу повесили в шесть часов утра, в коридоре окружной тюрьмы. Коридор был высокий и узкий, с камерами по обе стороны. Все камеры были заняты. Осужденные были заранее доставлены сюда. Пятеро приговоренных к повешению находились в первых пяти камерах. Трое из них были негры. Они очень боялись. Из белых один сидел на койке, закутав голову одеялом. К виселице выходили через дверь в стене. Всего было семь человек, считая вместе с обоими священниками. Сэма Кардинеллу пришлось нести. Он был в таком состоянии с четырех часов утра. Пока ему связывали ноги, два надзирателя поддерживали его, а оба священника шептали ему на ухо.
— Будь мужчиной, сын мой, — говорил один из священников.
Когда к нему подошли, чтобы надеть на голову капюшон, у Сэма Кардинеллы началось недержание кала. Надзиратели с отвращением бросили его.
— Нет ли табуретки, Билл? — спросил один из надзирателей.
— Принесите, — сказал какой-то человек в котелке.
Когда все отступили за спусковой люк, который был очень тяжел, сделан из дуба и стали и вращался на шарикоподшипниках, посреди помоста остался один Сэм Кардинелла, сидевший на стуле, крепко связанный; священник отпрыгнул назад в самую последнюю минуту перед тем, как опустили люк».
В этом отрывке заметны уже характерные черты того стиля Хемингуэя, который станет позднее отчетливой приметой его писательской зрелости: объективность; холодноватая сдержанность манеры в описаниях самых трагических и экстремальных ситуаций; отсутствие поясняющих авторских комментариев; точность и лаконизм языка; предельная конкретность деталей.
Но в эти ранние парижские годы Хемингуэй не только писал. Он непрерывно и упорно учился, тщательно штудируя лучшие литературные образцы и общаясь с большими мастерами слова, с которыми ему посчастливилось лично познакомиться в те годы. Кто же были эти люди?
2
О некоторых из них Хемингуэй вспоминает в книге мемуаров «Праздник, который всегда с тобой», написанной в конце жизни и посвященной проведенным в Париже годам молодости. Конечно, кое-какие оценки были им скорректированы с высоты прожитых лет. Но в целом его воспоминаниям окрашены светлой, теплой интонацией.
Первой среди мастеров, сыгравших плодотворную роль в его становлении как писателя, была Гертруда Стайн (1872–1946), писательница, искусствовед, одна из теоретиков авангардистского искусства. Эрудированная в философии и искусствознании, ученица видного психолога и философа Уильяма Джеймса (брата писателя Генри Джеймса), наделенная тонким эстетическим вкусом, несколько экстравагантная в своих манерах, Стайн с 1902 года жила в Париже, где была хозяйкой популярного салона, в котором сходились тогдашние литературные знаменитости и художники. Стайн, в частности, пропагандировала новые течения в живописи, кубизм, поддерживала Матисса, Пикассо, Брака, Леже и других. В ее салоне бывали и писатели авангардистского направления, такие, как Джойс, Паунд, Форд Мэдокс Форд, хотя Стайн весьма ревниво относилась к успехам своих коллег, отводя для себя первую роль.