Трехчастная антропология: опыт иерархического общества
Иерархия и целостность: методологические пояснения
Предлагаю поразмышлять об одной модели сакрального порядка и воспроизведении этой божественной модели в мире, в Церкви и в ангельских чинах. Речь пойдет об иерархии, рассуждая о которой, мы затронем все области — и политику, и экономику, и религию, которые неотделимы друг от друга. Я как последователь и исследователь неоплатонизма, естественно, стою на позициях того, что невозможно рассматривать религиозное отдельно от политического, политическое независимо от психологического и т. д. так как все это тесно связано между собой.
Мы попытаемся подойти к рассмотрению проблемы трехчастной антропологии и иерархического опыта холистически, с позиции целостности. Кратко остановимся на самом понятии иерархии — на том, как оно появляется, развивается и понимается в индоевропейском обществе: в Индии и в Древней Греции. Затем перейдем к иерархии в неоплатонизме, и к тому, как иерархия преображается в христианстве, затронем Дионисия Ареопагита, далее перейдем к Средневековью и, наконец, к Новому времени, эпохе Модерна. Все будет очерчено широкими мазками, поскольку для того, чтобы выстроить общую картину, необходим проход именно по парадигмам и по историческим эпохам. Закончим мы Постмодерном, где иерархия полностью отменяется, упраздняется, исчезает в пользу всеобщего равенства, антипатриархата, революции четвертого сословия.
Очевидно, что в данном историко-философском обзоре мои собственные преференции находятся на стороне Традиции, но не стоит удивляться упоминаниям о «гиперобъектах», «объектно-ориентированной онтологии» или «кибер-феминизме». Это необходимо, поскольку, даже если мы выбрали сторону Традиции и намерены защищать ее в современном мире, мы обязаны находиться в актуальной повестке, прощупывать пульс современной цивилизации. И здесь мы будем вынуждены работать и с глубинами философских изысканий, и с поверхностным антииерархическим опытом, преобладающим в современном обществе не менее нескольких веков. Слабым светом в конце туннеля в завершении лекции станет небольшая футурологическая проекция того, как восстановление иерархии возможно в современном мире.
Мои размышления будут касаться не конкретных политических форм, а скорее философских концептов и парадигм, максимально удаленных от обыденных практик и фактов, ибо для того, чтобы постигнуть историю, необходимо начинать с парадигм, а затем переходить к частностям. Этот принцип — движение от общего к частному — будет взят на вооружение как главный метод данного рассмотрения.
Определение иерархии: сакральный порядок и принцип целостности
Иерархия — понятие, возникающее в эллинистической Греции, точнее, уже в Римской Империи, и развивается оно в эпоху расцвета восточно-христианского богословия, во времена Дионисия Ареопагита (примерно V–VI века нашей эры). Термин происходит от двух слов. Первое — слово греческого происхождения ἱερός, «священный», от которого ведет свое начало и слово «иерарх». Второе слово — ἀρχή, «начало», «власть». У древних философов слово ἀρχή указывало на Начало всего и обозначало некоторую онтологическую точку сотворения мира. Само слово «иерархия» было введено греческим автором V века нашей эры, известным как Дионисий Ареопагит, находящимся под существенным влиянием неоплатонизма, в работах «О небесной иерархии» и «О церковной иерархии»[81].
Понятие иерархия, что важно, носило всегда священный, сакральный характер[82]. Это религиозный термин. Даже в Оксфордском словаре середины ХХ века основным в понимании иерархии признавалось понятие «священного», то есть связанного с религиозной стороной жизни, с систематизацией и установлением порядка в религиозной сфере. Сегодня в том же словаре «иерархия» уже не трактуется через понятие «сакрального», а объясняется через систему организации общества, власти, экономики, взаимоотношения классов, сословий, через военную субординацию от главнокомандующего до простого солдата. Иными словами, в современных словарях термин «иерархия» изменил свою природу: из этого понятия изъята «священная» составляющая, оно было десакрализовано, сведено к поверхностным — экономическим, сословным, социологическим, то есть к чисто светским и внешним характеристикам.
Мы же намерены подчеркнуть традиционное, интернальное понимание иерархии — ее сакральное значение, связанное с религиозным культом, духовной градацией, в отличие от внешней, чисто экстернальной, то есть связанной с поверхностной, наружной, стороной жизни. Если использовать методологию Рене Генона, то здесь следует упомянуть о двух иерархиях — иерархии эзотерической, то есть внутренней, священной, и экзотерической, связанной со светской стороной общественного бытия.
При каких условиях существует иерархия? Иерархия существует тогда, когда есть нечто целое. Почему это именно так? Если есть целое, то в состав этого целого входят элементы, которые могут быть определенным образом расположены, упорядочены и соотнесены между собой за счет того, что они принадлежат чему-то единому и органическому. Если же находиться не на холистских позициях и исходить из тезиса об изначальной раздробленности, атомизме космоса, а также из приоритета индивидуума в обществе, то тогда иерархии быть не может, поскольку в этом случае отсутствует целое, в рамках которого частное, частичное, то есть атомарное и индивидуальное находилось бы в структурированных, гармоничных и упорядоченных отношениях как с другими частными элементами, так и с самими целым. В отсутствии целого каждый индивидуум представляет только самого себя и никак не связан с целым. Он не более, чем ничтожная единица, отчужденный атом, обособленный фрагмент. Поэтому иерархия существует там, где есть целое. Можно определить иерархию словами Луи Дюмона «как принцип градации элементов целого по отношению к этому целому»[83].
Луи Дюмон как источник социологического вдохновения
Одним из важных мыслителей, которые подтолкнули и вдохновили меня к прочтению этой лекции, является французский социальный антрополог ХХ века Луи Дюмон, автор замечательной книги «Homo Hierarchicus» — «Человек Иерархический»[84]. Дюмон — выдающийся европейский индолог, исследователь иерархий, каст и иных структур общества, который работал в свое время с Роже Кайуа, Марселем Моссом, Жоржем Батаем. Он обладал огромным опытом изучения кастового, иерархического общества Индии. Л. Дюмон интересен тем, что он был социальным антропологом с акцентированной традиционалистской позицией, что еще изредка встречается среди мыслителей в ХХ столетия и почти полностью отсутствует, увы, в ХХI веке. Он разделял вполне определенный «макронарратив», выступая за иерархическое общество и критикуя современное общество с традиционалистских мировоззренческих позиций. Сегодня на Западе «большие нарративы» уже невозможны, и даже недопустимы: в западном обществе происходит энергичная фрагментация сознания, которая намеренно, целенаправленно и агрессивно практикуется и поддерживается как в научной среде, так и на уровне обывателя. Действительно, университетские преподаватели в наши дни воздерживаются от сколько-нибудь серьезных обобщений и оценочных суждений, а тем более проектов и целеполаганий.
Луи Дюмон занимался беспристрастным анализом индивидуализма[85] в эпоху Модерна, а также построенных на нем эгалитаристских теорий[86]. Индивидуализм, по Дюмону, это антитеза иерархии, и именно на нем основываются современные теории демократии, которые Дюмон рассматривает как ущербные.
Луи Дюмон — авторитет, на который мы сегодня будем ориентироваться. Он является центральным персонажем нашей лекции, вдохновителем, наставником сегодняшнего обзора. Его работы «Homo Hierarchicus», «Homo Aequalis» можно найти на английском и французском, и даже на русском, языках.
Итак, иерархия существует тогда, когда нечто воспринимается как целое, в рамках холистской модели, когда именно мироздание целиком, космос, общность, коллектив, общество как полноценные структуры выступают мерой вещей. Если же мерой вещей становится индивидуум, то, разумеется, никакой иерархии не возникает. Напротив, она упраздняется — как в теории, так и на практике.
Дюмон берет за образец индийское общество, которое он тщательно и досконально изучал, и рассматривает присущую ему систему варн и джати (обобщенно и неточно в западной терминологии определяемых как «касты») как классический пример общества, построенного по иерархическому принципу.
С точки зрения Дюмона, «касты раскрывают перед нами фундаментальный социальный принцип иерархии, который мы, современные люди, отвергли, но который небезынтересен для понимания природы, пределов и условий реализации морального и политического эгалитаризма, приверженцами которого мы являемся»[87].
Разве «индийское общество и индийская цивилизация, в подлинном ее своеобразии, не представляет собой одну из форм универсального?»[88] — спрашивает Дюмон, и отмечает, что современная антропология не отдает должное важности индийской теории варн, рассматривая ее как простой пережиток.
Теория варн
Перейдем к рассмотрению индийской кастовой системы. Здесь я буду также опираться как на Луи Дюмона, который в своих работах «Homo Hierarchicus» и «Homo Aequalis» поставил задачу «проследить в обратной перспективе путь, пройденный нашей цивилизацией от иерархического общества до современного эгалитарного»[89], так и на работы других исследователей индийского общества (прежде всего, на Рене Генона[90], Юлиуса Эволу[91] и Мирчу Элиаде[92]).
Кастовая система или система иерархии в Индии представляет собой теорию варн. «Варны» в переводе с санскрита — это «цвет», то есть это некоторое качество. Варн существует четыре. Впервые они упоминаются в «Ригведе». Там изложен миф о том, как творится мир и как впервые создаются человеческие типы, сословия или варны.
В индийской мифологии главным элементом выступало Первоначальное Всесущество, Пуруша, из тела которого была создана Вселенная. Из него же и были сотворены варны (то есть касты или сословия). Пуруша и является тем Единым Существом, той Целостностью, тем Целым, которое рождает иерархию. Мы видим, что холизм неотделим от иерархии. Где есть холизм, там есть иерархия, и наоборот, там, где присутствует иерархия, там обязательно есть холизм, а значит, отсутствует индивидуализм.
В одном из гимнов Ригведы — «Пуруша-сукта» — подробно рассказывается про расчленение Всечеловека. Текст говорит, что высшая варна брахманов (жрецов) была сотворена из уст Пуруши. Варна воинов, кшатриев, откуда выходили правители и цари, создана из его груди, плечей и рук. Из бедер рождаются труженики, «вайшьи», крестьяне, ремесленники и торговцы. А из стоп появляются «шудры», низшая каста, призванная лишь обслуживать высших. Так возникают четыре варны, четыре касты, четыре сословия. Есть еще и пятая категория — «неприкасаемые», «чандалы» или «далиты», которые выносятся за пределы общества как такового и не имеют сакрального архетипа.
Одна из первых версий происхождения варн содержится в древнейшем памятнике индуизма — «Законах Ману», где описаны функции каждой касты вплоть до деталей.
Система варн в индийском обществе призвана обеспечивать целостность и порядок — например, «порядок возрастающих статусов»: от служения шудр, к экономической деятельности вайшьев, далее — к политическому господству кшатриев и священнодействию брахманов. При этом по мере продвижения от нижних варн к высшим нарастает степень религиозной чистоты варны, высшим выражением которой является брахман.
В целом, по логике индуизма общество, включая все его варны, представляет собой единое живое существо, а не просто механическую агломерацию отдельных индивидуумов. Как разные органы в теле человека выполняют различные функции, ни в чем не ущемляя друг друга, так и варны формируют холистский организм, где одно гармонично дополняет другое.
У Платона при рассмотрении идеи справедливости мы также встречаемся с холизмом. Он настаивает, что само общество и его разделение на сословия возможно тогда, когда есть общее целое. Платон называет три добродетели трех сословий и говорит, что есть четвертая, скрепляющая эти добродетели — справедливость.
Брахманы, люди чистого света
Высшей, старшей, максимально приближенной к Абсолюту варной, происходящей из уст Пуруши, является варна или каста жрецов-брахманов. Именно они имеют право совершать ритуал и обладают неприкосновенностью: к ним неприложимы убийство, казнь, избиение, наказание, изгнание, судебное преследование. Их убийство тождественно уничтожению самой сакральности. Долг (дхарма) брахмана — «учить и учиться, приносить жертву и совершать жертвоприношение, давать и получать». Брахманы не находятся в равном положении с другими варнами. Это совершенно отдельная жреческая каста, которая может взаимодействовать со всеми, кроме «неприкасаемых», при том, что с ней не может взаимодействовать никто. У брахманов разработана система табуирования браков, особая система питания, с запретом есть мясо — как правило, они вегетарианцы. Брахманы обязаны строго соблюдать принцип непричинения зла всему живому. Брахманам соответствует «духовное владычество»[93] (autorité spirituelle — фр.), высшая спиритуальная власть. Она символизируется белым цветом. Брахманы связаны с чистым светом, а среди трех космических начал (гун) их души состоят из стихии саттвы, чистого света. Это созерцательное начало души.
Цель жизни брахмана — знание, «джняна» и поддержание священного закона («дхарма»).
Кшатрии, воины огня
Кшатрии — вторая варна. Она состоит из воинов, влиятельных княжеских и царских родов. Эта варна связана с действием, с гуной раджас и красным цветом.
Кшатрийский дух соотносится с грудью, плечами и руками Пуруши, а также с сердцем, поскольку эта область в индоевропейских мифах связана с огнем. Сердце — источник жара, у греков это местопребывание яростного начала — θυμός. В этой области, согласно Ведам и также древнегреческим досократическим медицинским представлениям, находится огонь. Пуруша, извергая огонь, выпускает в мир раджас — красный цвет и касту кшатриев.
Между брахманом и кшатрием, как пишет Л. Дюмон, существует сложная связь соотношения «двух сил» — «статуса» и «власти». Речь идет об абсолютном различии между саном жреца и царской властью. Статус, авторитет, сакральность — это неотъемлемое свойство именно жреца. И хотя жрец не имеет власти, воин и царь обязан чтить его авторитет и признавать его духовное владычество. Сам по себе воин еще не сакрален, он нуждается в сакрализации, в инициации, посвящении. Подлинная легитимная власть в иерархической системе всегда сакрализуется жречеством. Но при этом ритуальное превосходство и чистота жреца не должны девальвировать, умалять достоинство царя или воина, перечеркивать значение выполняемых ими функций. Царская власть — здесь рассматривается как инструмент посредничества между божественным миром дхармы (духовного закона) и реалиями этого земного мира. В духе воины подчинены жрецам, но в мирских делах жречество подчинено светской власти[94].
Кшатрии, как и брахманы, относятся к категории «дваждырожденных», то есть сочетают в себе небесную и земную природы. Поэтому они не просто погружены в земную жизнь, но также обязаны осваивать священные тексты (проходить обучение), получать инициацию, участвовать в жертвоприношениях и приносить дары брахманам.
Ритуальная цель жизни кшатриев — «любовь», «кама».
Вайшьи и шудры, погружение в материальность
Третья варна — вайшьи, скотоводы-земледельцы, торговцы, ремесленники, происходят из бедер Пуруши. Они тоже считаются священными, но на сей раз земное в них преобладает. Их души, согласно индуизму, представляют собой смесь огня (раджас) и материальной тьмы (тамас), что тянет их вниз. Поэтому удел вайшьев — организация земной жизни, ее упорядочивание. Но вместе с тем, и они являются полноценными участниками иерархии варн, имеют свои обряды и символы, традиции и правила. Вайшьи подчиняются власти кшатриев и признают авторитет брахманов.
Целью вайшьев в жизни является «артха», «благополучие», «благосостояние», успех, богатство.
Из гармоничного сочетания этих трех варн и строится индийское общество — его иерархическая ось.
Мы упоминали, что из ног Пуруши появились и души четвертого сословия — шудр, слуг, наемных рабочих, назначение которых — «повиноваться и служить без зависти». И они имеют свое место в иерархии, но только без какой-то конкретной архетипической функции, формы или призвания.
Важно, однако, заметить, что на самых ранних этапах индийского общества существовало только три высших варны. О шудрах и париях (чандалах), созданных из пыли под ногами Пуруши, упоминается лишь в достаточно поздних гимнах «Ригведы». Вероятно, основу шудр и внекастовых чандал составили аборигены Индостана, которые не были интегрированы в раннеиндийское ведическое общество.
Чандалы
В Индии существует еще одна, пятая, категория населения — «презираемых», «внешних», «неприкасаемых» (чандал). С ними — отдельная история. Они были вообще вычеркнуты из кастовой системы индийского общества. Упомянем лишь, что группа неприкасаемых возникает в глубокой древности, и скорее всего относится к местным племенам, которые предшествовали приходу в Индостан ведических ариев. В ранних религиозных текстах, однако, они практически не упоминаются, но позднее, в «Законах Ману», складывается регламент по поводу того, как они должны были себя вести. Например, им предписывалось заниматься чем-то вроде уборки мусора и работы с кожей и глиной. При этом они жили в отдельных кварталах и поселениях, на обочинах и вообще не имели возможности взаимодействия с «чистыми» кастами.
Тематика «чистых-нечистых» в иерархии и в трехчастной антропологии является одним из главных признаков сакральной доминанты индуистского общества. Все, что находится ниже третьей касты (а это «шудры» и «неприкасаемые») — это «нечистые», то есть не осененные божественным присутствием. Первые три касты — «дваждырожденные», а остальные нет. Понятия «чистоты» и «нечистоты» связаны в индуизме с фактом прохождения инициации. Если человек проходил обряд упанаяны — второго рождения, инициатического опыта открытия Вселенной, тогда он становился «чистым» или даже «дважды чистым». Когда же он находился на низшей ступени, то он был «грязным» и мог осквернить другого. Неприкасаемые находились в тяжелых условиях вплоть до самого последнего времени, их жизнь состояла из множества ограничений и запретов. Им был закрыт доступ в храмы, святилища, некоторые публичные места.
Такая система продержалась в Индии довольно долго. Сейчас, по подсчетам некоторых социологов, в Индии существует около 18–19 % «неприкасаемых», «далитов». Они делятся на несколько категорий: кожевники, прачки, дворники и уборщики мусора, ассенизаторы, каменотесы, гончары, работники скотобоен, плетенщики корзин, циновок и т. д.
Кастовое, сословное устройство индийского общества отражено и в индийской философии санкхья. Согласно санкхье, мир состоит из трех типов вещества, трех гун. Эти три начала соответствуют кастам.
Самая тонкая и светлая материя — гуна саттва — связана с интеллектуальной и созерцательной функцией. Это область брахманов. Она символизируется белым цветом.
Гуна раджас связана с огнем, развитием, экспансией, действием, административной функцией, с рассудком и движением души. Ее носители — кшатрии, вторая каста. Ее символ — красный цвет.
Смесь гуны раджас с третьей гуной тамас характерна для касты вайшьев. Здесь красное смешивается с черным.
И наконец, третья гуна тамас переводится как «безразличие», но означает темноту, смерть, невежество, лень, область грубой материи. Эта гуна преобладает в низших кастах — шудрах и чандалах.
Если Пуруша — это духовное начало мира, и именно это существо приносится в жертву в начале творения, расчленяется и ложится в основу форм мироздания, то Пракрити — это материальная сторона проявления. Она-то и складывается из трех гун.
Варны отличаются самой природой — и духовной и материальной, то есть отношением и к Пуруше и к Пракрити. Чем выше варна, тем она более духовна, а ее представитель состоит из более тонкой материи.
Таким образом, в индуизме вырисовывается строгая картина кастового устройства общества, связанная с душой, с началами и качествами души, с элементами тела Первочеловека или Первосущества Пуруши, которое расчленяется. Сюжет расчленение бога или сакрального героя встречается во многих религиях. Это классический сценарий расчленения Божественного, принесения его в жертву. В индуизме это проявлено в образе разделения на касты.
Космические циклы
С варнами в индуизме связаны космические циклы, манвантары. Это условные периоды времени, эпохи. Существует несколько юг — это гигантские космологические эры. Есть сатья-юга, трета-юга, двапара-юга и Кали-юга. Сатья-юга — это золотой век. Трета-юга — серебряный век. Дальше идет бронзовый век, двапара-юга. И наконец, Кали-юга, железный век — период, в который, согласно представлениям индуистов, мы живем. Это — период заката мира, эпоха перед концом света. Причем, в индуизме за концом вновь следует начало. Поэтому индусы предпочитают говорить не о конце света, а о конце цикла.
Характеристикой смены этих эпох или эр является переход от одного начала к другому. Когда доминирует интеллектуальное, созерцательное, жреческое начало, то мы находимся в золотом веке. Когда происходит переход к фазе гуны раджас, где доминирует воинская «ярость», наступает Трета-юга. Когда мы перемещаемся в эпоху более темную, соответствующую касте вайшьев и сочетанию гун раджас и тамас, то есть воинской ярости и грубой материальности, приходит Двапара-юга. И самое страшное время — это черная эпоха, Кали-юга, где преобладает материальная цивилизация общества потребления — то, с чем мы сегодня сталкиваемся не только на Западе, но и, к сожалению, в России тоже.
В каждой из последующих юг внутри большого цикла манвантары падает нравственность и ум, а невежество и пороки возрастают.
Конец Кали-юги должен ознаменоваться появлением спасителя и восстановителя золотого века — всадника на белом коне — Калки, десятого аватары божества Вишну. Он очистит мир и положит начало новой манвантаре. «Конец и вновь начало», как назвал свою книгу Лев Гумилев.
Нисхождение каст
Процесс извращения полноценной иерархии связывается исследователями Индии и традиционалистами, писавшими о разных порядках иерархий, с революцией воинов. Кшатрии восстают против брахманов, происходит революция кшатриев, в ходе которой свергается жречество. Брахманы перестают быть высшим духовным авторитетом.
Далее правят воины с опорой на прямую силу и мощь. Иерархия уже нарушена, второстепенное поставлено на место первостепенного. Весь социальный порядок начинает подвергаться нарастающей энтропии.
Затем происходит следующий сдвиг вниз — революции вайшьев. Узурпация власти вайшьями есть тотальный переворот иерархии: экономическое, ремесленное, низшее начинает править высшим, духовным, спиритуальным. Жрецы и воины начинают подчиняться экономическим факторам, становятся зависимыми от материальной стороны вещей. Власть захватывают финансисты, предприниматели, управленцы.
Далее происходит полный распад — падение в состояние тамас, когда каст вообще больше нет. У полноценного человека не остается места в обществе. Да, и сам человек отныне потерян, раздроблен, фрагментарен.
Это — конец цикла. Человеку отказано в качественном отличии. Иерархия рушится окончательно. Появляется мифическая идея равенства, которая на самом деле является прямым выражением темной инфернальной материи.
Такой конец цикла, воплощенный в падении иерархии, цельности, описывают классические индийские тексты. Эту же модель исторического процесса принимают и философы-традиционалисты. Так наступает последний век, Кали-юга, эпоха демократии и равенства как худших форм социально-политической организации. Термин «демократия», разумеется, в индуизме не употребляется, но у Рене Генона мы встречаем тезис, что признаком Кали-юги выступает как раз переход от иерархии к демократии, быстро превращающейся в плутократию.
При этом Генон говорит, что современный Запад пришел к своему закату именно потому, что первым прошел все этапы кастового нисхождения. Забыв о священном характере иерархии, люди современного Запада забыли о внутреннем духовном измерении, полностью сосредоточившись на внешнем. Так иерархия рухнула, а Запад утратил сакральное, Божественное начало, которое в этой иерархии проявлялось.
Сакральная трехчастность у Платона
Перейдем к Древней Греции. Иногда некоторые авторы утверждают, что кастовое общество характерно прежде всего для Индии, и там, где мы встречаемся с кастами, речь идет об индийском влиянии. Я же придерживаюсь точки зрения, что философское знание имеет сходную структуру в разных традициях, и это единство совсем не обязательно предполагает прямого заимствования. Так же считал Рене Генон, который говорил о наличии единой Примордиальной Традиции, включающей в себя ряд первоначальных истин. По Генону, сакральная иерархия каст и есть одна из таких универсальных идей. По Дюмезилю, трехчастная модель устройства общества (равно как и трехчастная структура души) является особенностью индоевропейских народов и индоевропейского мировоззрения как таковых. И говорить о прямом влиянии одной индоевропейской традиции на другую не всегда корректно и обязательно.
Итак, в диалоге «Государство»[95] Платона, в одном из самых важных диалогов платонизма, встречается идея трехчастной структуры — полностью совпадающей с классическим устройством индоевропейского общества. Она практически идентична индийской, или во всяком случае, очень похожа на нее.
Особенностью платонизма является то, что иерархия мыслится не только как политическое явление. И важно, что диалог «Государство» прежде всего посвящен не политике, а проблеме справедливости и структуры души. С этого и начинается первая книга «Государства». И по мере того, как слушатели, участники диалога вступают в обсуждение идеи справедливости в душе, они понимают, что не могут при столь малом масштабе темы осмыслить ее должным образом из-за ее фундаментальности.
На частном примере они не справляются с решением и понимают, что нужно масштабировать дискурс. Так во второй книге участники диалога и переходят на тему идеального государства. Но изначально этот диалог — о справедливости в душе.
Иерархия и трехчастное деление общества в платонизме — и в том числе в политическом платонизме — оказываются связанными с душой. Душа, Вселенная и государство — все три инстанции постоянно перекликаются и проникают друг в друга. У них общая онтологическая структура. Все, что справедливо для души, справедливо и для космоса, и для общества в целом, для Империи.
Стражи-философы и законы Аполлона
У Платона в Четвертой книге «Государства»[96] есть пассаж об идеальном государстве. Он раскрывает четыре свойства идеального государства. Это мудрость — σοφία [софия], мужество — ἀνδρεία [андреа], рассудительность — σωφροσύνη [софросюне], и все закрепляется справедливостью — δικαιοσύνη [дюкайсине]. Эти свойства обнаруживаются также и в душе человека. Так мы получаем единый, большой, холистский, соразмерный шар — общую онтологическую структуру, приложимую как к отдельному человеку, так и к государству в целом.
Какова иерархия, градация каст и сословий в платоновском Государстве? Всем правят «высшие стражи» — именно так Платон называет философов, мыслителей, мудрецов. Он не всегда употребляется термин «философ», чаще фигурируют «высшие стражи». Всегда, когда упоминаются «стражи», имеется в виду «высшие стражи» — то есть правители, философы. Именно они заботятся о правильном образе жизни граждан.
Эти философствующие правители, цари, руководствуются прежде всего принципом созерцания. Они развивают свой ум, созерцают идеи и особенно высшую из идей — идею Блага. Стражи-философы занимают в иерархии то же место, что и жрецы, брахманы. Они получают законы непосредственно от Аполлона. Творимое ими законодательство невероятно сложно. Потому что законы Аполлона — это пророчества, которые в Дельфах получали и оглашали пифии, и лишь затем их расшифровывали. В принципе, это отдельная тема для обсуждения — каким образом в идеальном государстве Платона работали законы Аполлона. Это совсем не означает, что была жестко прописана строгая система действий в любой ситуации. Ведь Дельфийский оракул был тем «нечто», чьи загадочные изречения требовали искусного истолковывания.
Философ и является таким медиатором между высшим миром Ума, Блага, Идеи и миром, который пребывает здесь. Философ выходит из пещеры материи, из пещеры материального, выходит из этого мира, открывает для себя новый горизонт, встречаясь с Благом. Это восхождение философа из пещеры заточения и неведения к солнцу знания прекрасно описано в Седьмой книге платоновского «Государства», где с освобождением узника от кандалов, продвижением его к выходу из пещеры и исходом из мира теней и отражений происходит становление правителя. Правителем становится тот, кто совершает инициатический путь целиком.
Этот путь, к сожалению, для правителя трагичен. Потому что человек, который выходит из материальной пещеры, где существуют лишь тени и подобия вещей, за пределы материи, видит чудный и прекрасный край — истинный мир, но недолго: после пребывания в идиллии света и истины он обязан спуститься обратно в пещеру. У него, скорее всего, нет никакого желания спускаться в юдоль плача, в мир миражей и симулякров, который царит в пещере, но он вынужден сделать это. В любом другом государстве, говорит Сократ, его бы не заставили возвращаться, позволив уйти в созерцательность, удалиться от мира. Но в государстве философов его обязательно должны возвратить назад в пещеру.
Сократ говорит в этом диалоге:
— Раз мы — основатели государства, нашим делом будет заставлять лучшие натуры учиться тому познанию, которое мы раньше назвали самым высоким, то есть умению видеть благо и совершать к нему восхождение; но когда, высоко поднявшись, они в достаточной мере его узрят, мы не позволим им того, что в наше время им разрешается. (…)
Мы не позволим им оставаться там, на вершине, из нежелания спуститься снова к тем узникам, и, худо ли бедно ли, они должны будут разделить с ними труды их и почести.[97]
Поэтому и возникает проблема несчастного философа, несчастного сознания. Это одна из моих самых любимых парадоксальных тем у Платона — тема того, что человек, который покинул пространство «здесь», в пещере, и получил инициацию, обрел истину, должен вернуться обратно, чтобы попробовать пробудить и направить к истине других. И при этом он, возможно, будет несчастен. И даже, скорее всего его убьют[98] — как убили и самого Сократа.
После философов («высших стражей») следующим сословием являются просто «стражи» — φύλαξ [фюлакс] или «помощники стражей» (ἐπικουρία τοῦ φῠ́λᾰκος — [эпикуриа ту фюлакос]). Это сословие, в котором живет забота о внутренней и внешней безопасности государства и которому соответствует яростный дух[99] — τὸ θυμοειδές [то тюмоэйдес]. То же самое, что мы видели в Индии в гуне раджас — яростном начале пылающей души. Этот яростный дух есть чувство чести, которое обеспечивает такие добродетели, как мужество или способность оказывать сопротивление, а также кротость или способность повиноваться. Последняя способность есть тоже очень важный момент, поскольку кшатрии должны повиноваться философскому началу. Если они не подчиняются ему, то впадают в деструктивное состояние, так же, как конь, который не слушает своего хозяина и начинает свой галоп, когда возница пытается его приструнить. Непослушный конь разваливает все: колесница рушится, возница повержен. Потому очень важен, говорит Платон, именно момент повиновения воина: он должен преклонить колено перед вышестоящим. Здесь речь идет о двух понятиях — власти спиритуальной, духовной, жреческой и власти мирской, внешней, экстернальной. Стражи как раз представляют экстернальную власть.
Ремесленники — третье сословие, соответствующее вайшьям в индийской стратификации. Это — крестьяне, дельцы, ремесленники. На греческом это понятие называется δημιουργιокοῖος [демиургикойос]; δημίουργος — это ремесленник. Понятие «демиург» у Платона в «Тимее» также используется, когда речь идет о построении материального мира. Демиург является оператором между высшим апофатическим миром и материальным, земным миром. Демиург строит, исполняя ремесленническую функцию. У ремесленников главным, доминирующим началом является «вожделеющее начало» — ἐπιθυμητικός [эпитюметикос], которое тоже распределяется в иерархическом порядке в некоторой области организма. Это природное начало, которое полностью может выключить разум, быть бесчестным и неразумным. Но если человек добр, справедлив и счастлив, если это начало обуздано, поставлено под контроль ярости и высшего ума, тогда все в человеке сбалансировано, и он становится добрым, справедливым и счастливым.
Здесь важно, что трехчастная иерархия в государстве (старшие стражи-философы, помощники стражей и ремесленники) аналогична иерархии в человеческой душе, которая проявляется тремя началами:
• начало разумное, созерцательное, νοῦς [нус],
• начало яростное — θυμός [тюмос],
• и начало вожделеющее, низшее — ἐπιθυμία [эпитюмия].
Если между ними равновесие и порядок, то все будет хорошо. Если этого нет, то все будет очень печально. И в государстве то же самое. Если нет порядка или иерархия начал перевернута, то наступает катастрофическая ситуация, Кали-юга, развал иерархий и нарушение божественного порядка.
Почему происходит нарушение божественного порядка? Отвечая на этот вопрос, мы плавно переходим к неоплатонизму и христианству. Идея иерархии, как и сам этот термин, появляется в христианском богословии V–VI века под сильным влиянием неоплатонизма. Неоплатонизм — это продолжение и развитие платоновского образа мысли, систематизация платонизма, попытка выстроить строгую систему из тех работ, которые были написаны Платоном. Во-первых, это систематизация процесса обучения чтению платоновских диалогов. Во-вторых, это момент по выстраиванию всех диалогов и всех концептов в иерархию. Например, в неоплатонизме у Плотина появляется четкая структура: Единое, Ум, Душа. У Платона же еще существуют разные модели: то Ум, то Благо, то апофатическое Единое доминирует. У него еще нет окончательной схемы. Неоплатоники же приходят на семинары по платоновским диалогам с карандашом и рисуют красивые четкие схемы, на которых видно, что и откуда следует. Эта систематизация всей платоновской философии происходит приблизительно к V–VI векам н. э.
Христианство: небесная иерархия Дионисия Ареопагита
Автор Ареопагитик, ассоциированный с именем афинского мыслителя Дионисия Ареопагита, ученика апостола Павла, достоверно неизвестен. Однако есть разные версии легенды относительно его персоны. Это целая увлекательная область для изучения — «Кем же был Дионисий Ареопагит?» Как в современной культуре хит — кто убил Лору Палмер, так и в истории философии и патрологии есть подобный вопрос — кто такой Дионисий Ареопагит? Версии совершенно разные: от монофизитского неоплатоника Севира Антиохийского, маюмского епископа грузинского происхождения Петра Ивера, толкователя Ареопагитик в 530 годах Иоанна Скифопольского до Сергия Решайнского. И хотя это для нас не так сегодня важно, хочу отметить, что Дионисий Ареопагит — это загадочная фигура, которая является очень важной для православия и для всего христианства в целом.
Именно Дионисий Ареопагит вводит понятие «апофатического богословия», одну из самых интересных мистических тем в христианстве. Апофатическое богословие — богословие, в котором о Боге не утверждается ничего, поскольку Он превыше всякого бытия и всякого постижения. «Бога нет, потому, что он превыше всякого бытия», — говорит Ареопагит. Бог находится ἐπέκεινα τῆς οὐσίας — «по ту сторону сущности».
Катафатическое богословие, напротив, описывает Бога, исходя из его творения, возвеличивая это творение до превосходной степени. Например, есть красивая девушка, красивая церковь или красивое нечто. И Бог — это самое красивое из всех и всего. Есть умный человек, умный ученый, а Бог — самый умный Ум. Катафатическое мышление отталкивается от бытия и восходит от творения к Творцу.
А апофатическое мышление говорит иначе: нет, Бог не есть самый красивый, Бог не есть самый умный, поскольку Он находится по ту сторону всех атрибутов и мы не можем говорить о Нем в терминах человеческого языка, ибо Он пребывает абсолютно в иной области.
Дионисий Ареопагит, разбирая вопрос катафатического богословия, вводит понятие иерархии. Иерархия по Ареопагиту — это некоторый священный чин, знание, деятельность, «по возможности уподобляющаяся Божественной красоте, и при озарении, сообщаемом ей свыше, направляющаяся к возможному Богоподражанию»[100]. Все что есть, включая Ангелов, небесные чины, Церковь, а также космос, пребывает в божественном порядке. Кто-то в этой иерархии может учить, а кто-то учиться. Потому что кто-то занимает более высокую степень в смысле близости к божественному свету, стоит ближе к солнцу божественной истины и правды, а кто-то — дальше. Иерархия — это создание единой цепи между различными слоями, градусами космической пещеры или горного склона. Это как веревка, которая протягивается сквозь связку восходящих на гору альпинистов.
Рассмотрим смысл иерархии по Ареопагиту, ссылаясь на его работу «О небесной иерархии» (Περὶ τῆς Οὐρανίας Ἱεραρχίας). Очень рекомендую внимательно ее изучить. Здесь я, как выпускница кафедры по специальности история зарубежной философии, позволю себе отметить, что перевод Прохорова не очень хорош и оставляет желать лучшего. Учите греческий язык. У Дионисия Ареопагита не такие уж и сложные тексты. Год работы со словарем понадобится, чтобы читать их. Но эти тексты очень важны, а русский перевод может сбить с толку.
В трактате «О небесной иерархии» описаны высшие, средние и низшие чины ангелов. Всего их девять — три триады:
• Херувимы, Серафимы, Престолы,
• Господства, Силы, Власти,
• Начала, Архангелы, Ангелы.
Все доподлинно документировано и все порядки тщательно описаны. Между ними существует смысловая и онтологическая связь. Высшие чины передают средним свет, ум, благость, а те, в свою очередь, транслируют все это низшим. Так иерархически распределяется в небесах сияние божественной славы, просвещая и просветляя уровень за уровнем.
Эта теория девяти ангельских чинов была полностью принята последующими богословами и Церковью в целом. Ее придерживались и развивали как католики (Фома Аквинский), так и православные (Григорий Палама). Она полностью вошла в корпус христианского богословия.
Церковная иерархия
Работа «О церковной иерархии»[101] (Περὶ τῆς ἐκκλησιαστικῆς ἱεραρχίας) не менее важная. В трактате говорится об иерархии посвящающих — епископов, пресвитеров, диаконов, и об иерархии посвящаемых — монахов, мирян, оглашенных. Эта иерархия у Дионисия Ареопагита несет в себе религиозный сакральный смысл. Тот, кто находится в иерархии, исполняет божественный наказ, божественную волю. Поэтому иерархия спасительна для человека.
В Церкви есть разные чины — епископы, священники, диаконы, чтецы, певцы, которые поют на клиросе, есть и простые прихожане, миряне, а есть оглашенные, которые, например, после возгласа священника «Елицы оглашеннии, изыдите», должны покинуть храм и на литургии верных уже не присутствовать. Практикующий верующий видит каждое воскресенье в Церкви всю структуру иерархического уклада. То, что мы находимся в храме на месте прихожанина или клирошанина — это тоже исполнение божественной иерархии. Наше положение в этой иерархии — это наша возможность спасения. Иерархия — это божественное установление. Мы должны по этой иерархии продвигаться. Вот как пишет Флоровский, историк богословия, по поводу Ареопагита, описывая его модель:
«В мире есть ступени, определяемые степенью близости к Богу. Бог есть все во всем, но не во всем равно. По естеству своему не равно близко к Богу. Но между этими, как бы все отступающими, концентрами есть живая и непрерывная связь, и все существуют для других, так что только полнота всего осуществляет цель мира»[102].
Вновь мы видим: полнота, холизм. Все части, каждый момент востребован в Церкви. Нужен оглашенный, нужен мирянин, нужен клирошанин, нужны чтец, диакон, священник, епископ и так далее.
Все внешнее связывается с внутренним — иерархия церкви и мира с устройством души. Как есть внешняя иерархия, (мы ее только что обрисовали на примере Церкви), так есть и внутренняя. Она в душе. Как есть в душе и «клирошанин», и «оглашенный», так есть в душе и высшее начало — созерцательное. Нам нужно стремиться к этому созерцательному началу. Именно тогда мы исполняем нашу миссию как человека, который есть творение Божие.
В главе третьей трактата «О небесной иерархии» сказано, что «иерархия — это уподобление по мере возможности Богу и соединение с Ним»[103]. То есть, следуя иерархии, не отказываясь от иерархического устройства мира, мы исполняем свою миссию: нам подобает слушать, и мы слушаем; нам подобает служить, и мы служим; нам подобает быть священниками, и мы — священники. Через пребывание на правильном месте и выказывание истинного уважения к нему и ко всей связке таких мест мы живем.
Иерархия в Средневековье
Далее наступают Средние века. В этот период, с одной стороны, принципы иерархии, которые была сформулированы Ареопагитиками, Платоном и в целом европейской классической традицией, сохраняются, а с другой — понемногу начинается отступление от них. Иерархия утрачивают свою контрастность и свою онтологию.
Средние века довольно хорошо восприняли ангелологию Ареопагитик и платонизма, а также представление о священном характере власти церковной и политической, то есть Папы и Императора. Эта модель на протяжении определенного периода времени прекрасно функционировала. Но все же в XII веке в Италии, и далее, на протяжении нескольких веков, начинаются войны за выяснение того, кто является высшим звеном в иерархии — Папа или Император? Отсюда берет начало противостояние двух партий — гвельфов и гибеллинов. Это две крупнейшие политические фракции, которые боролись между собой. Гибеллины ставили императорскую власть над папской, а гвельфы выступали за ограничение власти Императора Священной Римской Империи и за усиление влияния Папы Римского. Это противостояние отражено даже в «Божественной комедии» Данте, который изначально был «белым гвельфом», а позднее, в изгнании, перешел в ряды гибеллинов. Его важнейший политический трактат «О Монархии»[104] описывает иерархическую модель именно с гибеллинских позиций.
Есть ряд интересных фактов, связанных с архитектурой нашего Кремля.
Ласточкины хвосты, зубцы на кремлевских стенах — это символ гибеллинов. Кто был архитектором этих стен? Зодчий Пьетро Антонио Солари родом из Милана, важнейшего города гибеллинов. Ласточкин хвост или буква «М» — это знак гибеллинов, выступавших за усиление власти Императора, за верховенство царской власти над церковной. Это очень символический жест, символическая архитектура. И гибеллинская линия перекликается с византийской традицией Императора как катехона, которая была перенесена на Русь.
А вот современные звезды на башнях Кремля были созданы в Донбассе, в Донецке — в 1930-х годах, и оттуда были завезены в Москву. Россия как катехон и битва за Донбасс — как все связано!
Борьба гвельфов и гибеллинов не закончилась победой одной из двух сторон. Эта война так и осталась незаконченной. Но сам устой иерархии начал — иерархии сакральной и земной, церковной и императорской властей, Папы и Императора — пошатнулся. В Возрождении постепенно начинают появляться политические тенденции, которые ставят под сомнение и сакральность Папской власти, то есть иерархию в ее гвельфской трактовке. Так мы входим в XVI век — в период Реформации.
Протестанты против иерархии: рождение капитализма и либеральной демократии
Луи Дюмон, которого я уже неоднократно упоминала и на которого опираюсь в своих исследованиях, говорил в своем «Эссе об индивидуализме»[105], что именно протестантизм уничтожает иерархическую вертикаль. Реформация — это время, когда к власти приходит буржуазия, «Третье сословие», и полностью переворачивает иерархию.
Лютер прибивает свои знаменитые «95 тезисов» к дверям церкви. В них мы уже видим момент резкой критики церковной иерархии и начало перехода к новому деиерархизированному порядку. Вертикаль, которая была репрезентанцией божественного порядка, и которая, согласно Ареопагитикам, была необходима для того, чтобы реализовывать проход божественной энергии в мир, подобно онтологической связке, обламывается, надрывается. Неслучайно позднее социолог Макс Вебер заметил, что именно протестантизм приводит цивилизацию к современному капитализму. В работе «Протестантская этика и дух капитализма»[106] 1905-го года Вебер пишет, что европейское Новое время строилось на неразрывном союзе протестантов и поднимающейся буржуазии. Протестанты отвергли церковную иерархию и заодно онтологическую иерархию мира в целом, ставя на это место рационализм — как в вопросах веры, так и в бытовых делах. Они были ориентированы на материальный мир, тогда как католики, считает Вебер, были несколько отстранены от мира сего и более равнодушны к земным благам. Тот мир, царство небесное, было намного более важным в их глазах, чем временное пребывание на земле. Протестантизм же — в частности, через лютеровское понятие «призвания», Beruf — создавал возможности возникновения капиталистического мира. Вместо монашества и умозрения в целом, обращенных к потустороннему, протестанты ставили основной акцент на земной жизни и на той хозяйственной практике, которую человек был призван выполнять. Теперь личное обогащение и благополучие превращались в меру «святости». Так разрушение иерархии и порождало этику капитализма, постепенно вообще отвергшего любую вертикаль. Отсюда рынок, демократия, индивидуализм, равенство возможностей и иные догматы либерализма.
А дальше по мере становления капитализма и четвертое сословие (пролетариат) начинает понемногу подбираться к власти.
Деизм и демократия Токвиля
Следующий этап — Новое время, Модерн и его философия, Руссо, идея равенства, полное разрушение каст. Отныне мыслители Модерна провозглашают: человек рожден свободным и равным, но он пока еще в тенетах иерархии, и это нужно преодолеть. Вся философия Просвещения декларирует, что необходимо избавляться от иерархий, которые доминируют в обществе, в религии (протестантский мотив), в науке, в культуре. Человечеству необходима свобода ума. Философ Просвещения считал, что имеет дело напрямую с божественным откровением и никакие опосредующие инстанции ему для этого не нужны. Так появляются идеи деизма, где Бог отодвигается на второй план, приравнивается к чисто логической причине. Это мы отчасти видим уже у Декарта. Начиная с Ньютона, Гоббса, Спинозы и т. д. эта тенденция проявляется все с большей интенсивностью и приводит к тотальному низвержению божественного порядка в мире, замененного атомизмом и материализмом. К ХХ веку эта нарастающая одержимость материальностью вырождается в прямой нигилизм.
Среди примеров идеологии равенства, которые приводит Луи Дюмон, есть один антииерархичный деятель, который восхищался демократией в Америке и написал по этому поводу в 1831 году книгу— Алексис де Токвиль. Он утверждал, что «священная идея равенства» — просто замечательная: это будущее человечества. Все демократическое, новое, лучшее должно быть лишено иерархии. Он яростно критикует сословное общество, вообще саму идею иерархии, утверждает, что все люди должны быть равны. При этом он сохраняет право на жизнь иерархии определенных общественных функций.
При этом интересно, что Токвиль оговаривается: несмотря на необходимое равенство, может возникнуть такая опасность, как тирания большинства. Это культ материального преуспевания, рост изоляции и отчуждения индивидуума, а также упадок искусств. Причем Токвиль уточняет, что при аристократических режимах отдельные моменты, например, искусство, все-таки могут быть лучше, чем при демократических. Токвиль по Луи Дюмону — это представитель переходной фазы, которая ломает сословную систему, но еще сомневается, нужно ли ломать окончательно.
Левые против иерархий
Теперь перескочим через века. В ХХ веке нигилизм побеждает фундаментально: человек стоит посреди руин обрушившегося здания иерархии с выражением отчаяния на лице. Для него больше нет авторитета, он ни холоден, ни горяч, он брошен судьбою в безжизненном мире, у него нет Бога. «Бог умер, вы убили его. Вы и я», — говорит безумец у Ницше, явно цитируя Псалтырь: «Рече безумен в сердцы своем: несть Бог»[107]. Этот человек больше не стремится ни к чему. У него больше нет ориентиров. Все разрушено, власть захватывает пятое сословие — тех самых носителей чистого тамаса, которые стоят в самом низу иерархии бытия. Самые низшие сословия начинают восстание. По Луи Дюмону и либерализм, и коммунизм представляют собой власть именно таких низших элементов — восстание черного начала, материального, упаднического, ничтожного, считающего высшим благом экономику, прибыль.
Луи Дюмон говорит, и это повторяют «новые правые», что в коммунизме и либерализме главная ошибка — это ставка на экономику, убеждение, что экономика предопределяет все. Это характеристика мышления именно низших сословий: буржуазии, пролетариата и чандал. Юлиус Эвола в работе о революции и современности говорит о революции пятого сословия, то есть о времени чандал. «Пришествие пятого сословия» называется его текст, в котором он констатирует полное и окончательное переворачивание иерархий в эпоху нигилизма.
Модерн, либерализм и коммунизм провозглашают всеобщее равенство. В троцкизме это проявляется в бо´льшей степени. В нашей модели, которая осуществилась в России, все переросло в фантасмагорическую структуру воспроизведения новой иерархии. Нам не удалось построить равенство. У нас социализм, по выражению Бердяева, стал некоторой формой религиозного сознания, новой религиозностью. Так же у нас был Император, пусть и замещенный. Были и определенные культы. Некоторая иерархия сохранилась во всем, кроме денег, но в сакральной иерархии неравенство материальное вообще никакой роли не играет, так как богатство ничего не говорит о сущности человека и является критерием только для низших каст — от вайшьев и ниже.
При этом западная модель революции, например, Революция 1968 года во Франции, уже открыто отрицает структуры, иерархию, патриархат. Провозглашается новая жизнь, отрицается иерархизация женского и мужского, появляются антипатриархальные движения, развивается феминизм второй волны. Тогда же на Западе начинается полноценное и масштабное восстание против иерархии и попытка все уравнять. Сам человек объявляется левыми «слишком иерархичным» — слишком жестоким, слишком тоталитарным, слишком большим. У него есть голова, грудная клетка, ноги — это недопустимо. Он движется вертикально — это заносчиво. Он иерархичен в своем сознании, и даже в своем телесном организме.
От человека — к плесени
В последнее время мы встречаем еще более радикальные версии философии антииерархии — такие, например, как у Тимоти Мортона. Это исследователь экологии, объектно-ориентированный онтолог, который приехал в Москву и, выступая в клубе «Гараж», смотрел на свою руку и удивлялся, прямо-таки расстраивался, почему она не существует отдельно от него. В какой-то момент лекции он даже заговорил со своей рукой, воспринимая ее как отдельного индивида, пытаясь персонализировать ее. Так же со своей ногой разговаривал Джерри Хорн, персонаж «Твин Пикс» Дэвида Линча в третьем сезоне. И вот такой «замечательный», инфернальный, современный объектно-ориентированный онтолог Мортон говорит о необходимости введения концепта «гипосубъекта», то есть недосубъекта, субъекта без субъектности, некоего персонализированного объекта. В человеке слишком много воли, он должен отказаться от нее. Человек слишком иерархичен. Вставая утром с кровати, он уже тем самым вступает на иерархическую территорию, потому что его голова наверху, а ноги — внизу. А гипосубъекты (это мое толкование), по Тимоти Мортону, обязательно должны быть феминистскими, цветными, гомосексуальными, экологическими, трансчеловеческими и внутричеловеческими. Соответственно, от полноценного субъекта человеку нужно избавляться, переходя в форму ризомы. Ризома — концепт французского философа Жиля Делеза, который утверждал, что в мире слишком много подчиненностей и иерархий, а нам всем необходимо превратиться в сеть — наподобие плесени, грибниц или корнеплодов, распространяющихся горизонтально.
Практики по трансформации человека, по его деиерархизации проходят в современном мире красной нитью. Подтверждением тому является повальное распространение психоделиков — и не только в 1960-е годы, когда это было для хиппи и других контркультур элементом «освобождения» и заигрывания с шаманскими практиками, а именно сегодня, когда это доходит до всех и особенно, к сожалению, до молодых людей, которые не до конца еще осознали, кто они и как они должны жить. Распространение наркотических веществ и повальное употребление алкоголя призваны расщепить сознание, раскачать, разложить и уничтожить человеческую субъектность. Это как раз форма, способ, методология по выработке гипосубъектности в себе, по подавлению своей воли, по разрушению себя, разрушению иерархического принципа в себе.
Восстановить иерархию: другого пути нет
Что же делать? Четкого ответа на этот вопрос на самом деле нет. Я бы ответила, что иерархия неизбежна. Признав это, вы всегда будете подчинены высшему началу. Даже если вы окажетесь в забытьи, вы всегда будете управляемы этим созерцательным началом. Его необходимо обнаружить и развивать в себе. Если вы будете развивать его в себе, это будет проецироваться и на больший масштаб — в том числе и на политику. Когда вы начнете работать над своей внутренней иерархизацией — над подчинением вожделения ярости, а ярости — уму, тогда внешний мир начнет преобразовываться.
Иерархия, на мой взгляд — это нечто естественное. Отрицание иерархии — это отрицание жизни. Иерархии вовсе нет только там, где смерть. Все мертвые лежат ровно перед Богом. Мертвые в гробу — это полное равенство. У мертвых не бывает иерархии. Можно возразить, что, например, у Данте в «Божественной комедии» она есть. Не будем здесь погружаться в детали. Лишь в материальном смысле мертвые, гниющие трупы, равны. А там, где есть душа, дух, где есть жизнь, всегда есть иерархия, всегда есть вертикаль. Необходимо восстанавливать, культивировать эту вертикаль, работать с ней. Восстанавливать ее надо не внешним образом. Я не призываю к созданию политического кастового устройства. Я призываю к восстановлению справедливости в душе. То есть к четкому построению трех начал, их иерархизации к тому, чтобы в каждом из начал души ясно видеть присущие им качества и правильно соподчинять их. Ярость должна сочетаться с повиновением. Вожделение — подчинено ярости. Ум же будет обуздывать и ярость, и вожделение и суверенно править над вашей жизнью. Только так появляется философ, высший страж, истинный правитель.
Феминизм, Россия, гипосубъект и революция
Новые расслабленные
Вопрос: Линия современных «левых» на равенство либо «правых» на неравенство, иерархию, как ты сказала, «проходит красной нитью». Если мы говорим про иерархию в современном обществе, то есть о том, что талантливые, сильные, умелые могут добиваться чего-то большего, чем их менее умные и умелые соратники, почему тогда «левые идеи» имеют такую огромную популярность, особенно среди молодежи? Сама идея иерархии должна быть для адекватного человека привлекательна, потому что она дает ему возможность использовать свой потенциал для роста.
Дарья Платонова: Я думаю, что в левых идеях молодежь привлекает возможность оставаться такими, как они есть. Без роста, который задает, вызывает иерархия. Иерархия — это всегда усилие, напряжение. Возьмем Дионисия Ареопагита. Он говорит, что, чтобы стать восприемником Божественного, нужно серьезно работать. Просто так ничего не будет. Возможно, что левые как раз хотят наслаждаться состоянием данности: они такие — и хорошо.
На примере того же бодипозитива: девушки совершенно не занимаются собой, предполагая, что это не нужно. Якобы мы все равны, и в каждой есть красота. Может, в этой мысли что-то и есть. Но ты попробуй, поработай над собой, твое тело — тоже созданное Богом изделие. Его тоже нужно содержать так, чтобы оно могло молиться, трудиться, двигаться, в монастыре осуществлять послушание. Мне кажется, что тяга к левым происходит из-за того, что в этом анонсируется расслабленность, изнеженность, истома, и в конечном счете, апатия, немощность. Там тебя примут таким, каков ты есть. Причем, тяга у молодежи — даже не к левому, а именно к леволиберальному. Потому что сейчас настоящих антикапиталистических, героических «левых» уже не осталось. Есть новый гибрид, он образовался после 1968 года с появлением «новых левых», которые быстро трансформировались в «левых либералов».
Вопрос: Какова ситуация с иерархией и леволиберальными взглядами в России? Если с Европой все понятно — там леволиберальные взгляды открыто продвигают — то, как в России?
Дарья Платонова: Россия немножко отстает, как всегда. Сейчас мы находимся пока в той фазе, когда экономическая каста/варна вайшьи доминирует над другими. Оттого у нас такое подчинение всего — культуры, политики, войны, даже Церкви, которую критикуют, порой справедливо, порой крайне несправедливо, экономике. Потому у нас такое отношение к военным. Они не являются центральной частью нашего общества. Они маргинализированы, как священство и философы, в то время, как к власти больше причастны именно экономические элементы — вайшьи. Они-то и имеют бо´льшую долю не только в богатстве общества, но и в управлении и принятии решений. Это перевернутая по отношению к Традиции модель.
При этом у нас сохраняется сакральный царь. Пусть в превращенной форме, но это наследование места Императора. Поэтому высшая субъектность сопрягается в народном сознании с Президентом. Он как бы несет свою миссию. Может быть, он этого не знает, может быть — знает. Но все, кроме самого Президента — это перевернутая иерархия.
Но у нас пока что нет либерально-демократического равенства, нет доминации гипосубъекта. Мы до этого пока «не доросли».
Впрочем, и западный коммунизм у нас на русской почве преобразился. Не получилось классической версии коммунизма — ни троцкистского извода, ни какого-либо другого. Получилась новая сакральность, новое религиозное образование с культом личности Сталина, с государственным патернализмом. Многие ранние коммунисты вообще были странными мистиками: например, Богданов с его Институтом переливания крови, который погиб от того, что перелил себе неправильную группу и получил заражение крови. Идея состояла в том, что равенство наступит только тогда, когда все люди поделятся своей кровью с другими, и кровь у человечества станет общей.
Наверное, наше пространство — мистическое. Мы пока еще в гипосубъектность не уходим, хотя есть уже некоторые признаки. Если анализировать современную культуру, есть там такие фигуры как, например, Скриптонит, которые не выговоривает слова. В его в альбоме, вышедшем несколько лет назад, было одно мычание, отсутствовали слова. Сквозь него, по сути дела, проявилось отсутствие Логоса. Сейчас он, быть может, стал более ловко выражать мысли, но в тот момент наблюдалась гипосубъектность. И клиповое сознание или мышление, которое к нам проникает и вершится на фоне отравления современного молодого поколения, к сожалению, и наркотиками, и алкоголем, и спайсами — это все ячейки прогрессирующей антииерархии, которые призваны сделать из нашего общества конгломерат гипосубъектов. Это страшно. С этим нужно бороться, этому нужно противостоять на личном примере. Чтобы все, кто думает об идее иерархии, подавали пример, что можно жить и мыслить иначе.
Вопрос: Нельзя ли рассматривать идею равенства не только «снизу» — как утверждение своего рода «рессентимента», зависти, собственных слабостей, но и сверху: как утверждение великодушия? Может быть, это великодушие граничит даже с какой-то люциферической гордыней, но, тем не менее, это приводит к апокатастасису, к оправданию всего.
Дарья Платонова: Да, поэтому мы можем даже говорить о двух типах равенства. Равенство, которое отрицает иерархию, и равенство, которое превышает иерархию. Апофатическое равенство. Когда я говорила о том, что все тождественны, когда умирают, у меня складывалась двузначная модель. С одной стороны, действительно, все мертвые равны. С другой стороны, они иерархизированы. И когда я думала про их равенство, я увидела картину, как перед Страшным Судом. Перед Богом предстают души, и они прощены. А потом все просто исчезает. Можно и так, но это очень странно. Вначале бы иерархию создать, а потом уже переходить к какому-то равенству.
Почему, например, посмодернистские концепции размывания Логоса, разрушения иерархии неприменимы на русской почве? Нам бы сначала иерархию выстроить, нам бы сначала Логос обрести. И уже только после этого пытаться их разваливать (хотя, собственно, зачем?). Но что же разваливать, когда и разваливать-то нечего? Здесь все должно быть по фазам. Сначала мы относимся с трепетом и служением к иерархии, а потом уже — идея великодушия. Так же, как последовательно мы говорим сначала о катафатическом богословии и только затем переходим к апофатике. Мы не можем перескочить. Пусть все мы, все русские, сейчас будут работать над иерархией. Сначала нам нужно восстановить эту иерархию, а развалиться мы всегда успеем. А великодушие — это уже как Бог даст.
Standpoint feminism
Вопрос: Если мы рассмотрим феминистскую повестку, насколько обоснованно желание женщин стать равными с мужчинами? Или должна все-таки иерархия сохраняться в этом контексте?
Дарья Платонова: Спасибо большое за вопрос. Эту тему я очень люблю и исследую. На мой взгляд, для того, чтобы у нас сохранялся правильный баланс, в современном обществе не нужно настаивать на жестком соподчинении мужчины и женщины. Необходимо принять так называемый standpoint feminism. Это феминистская теория, согласно которой мужчина и женщина — принципиально разные миры. Как в риторике есть оппозитные (верх-низ) и эквиполентные, рядом положенные, не противоречащие друг другу понятия (береза — клен). Они не могут быть поставлены в одну иерархию, они должны существовать, совместно, рядом, параллельно. Равенство или иерархизация женщины и мужчины, которые происходят в современном мире, приводит к убийству женственности. Когда женщина ставится над мужчинами, и утверждается, что отныне она будем мстить за многие века унижений, это не что иное как уничтожение женственности, разрушение сакральной роли женщины. А когда женщина ставится ниже мужчины, утверждающего, что надо спасать патриархат и требовать, чтобы женщина служила мужчине и была бы чуть ли не его собственностью, то это означает извращение самого мужского начала через некорректную постановку вопроса о власти и унижение женского достоинства. Если рассуждать с позиций метафизики пола, то в отношениях мужчин и женщин должен сохраняться напряженный баланс, который не будет разрушен ни через матриархальные, ни через чрезмерные и слишком прямолинейные патриархальные стратегии.
В классической иерархии немного другая ситуация. В Индии женщины не были «дважды рожденными». «Дважды рожденный» — это тот, кто прошел процедуру инициации. Это первые три варны. Женщины были вынесены из этой категории. Но и там некоторые виды женской инициации существовали.
В Древней Греции женщины играют активную роль через причастность высшим началам, и даже могут быть философами. Например, Гипатию, которая была философом-неоплатоником, очень любили ученики. В платоновском «Государстве», в 4-й книге, Платон говорит, что женщины, как и мужчины, могут воевать вместе: «они как псы» (это метафора) сражаются в единой битве. Женщины, может быть, чуть слабее мужчин, но они — на равных правах с мужчинами. Во многих культурах существовало женское жречество — институт пифий, весталок, пророчиц и т. д. В христианстве — это женское монашество.
Я считаю, что линейно иерархизировать женщину и мужчину нельзя. Но нельзя и уходить в матриархат. Иногда на вопрос, а можно ли уходить в патриархат, хочется сказать «да». Но здесь должны быть особые оговорки. Это должен быть не материалистический патриархат («приготовь мне немедленно»), это должно быть органичное и гармоничное взаимодействие, сотрудничество. Поэтому мне больше всего из течений феминизма нравится именно standpoint feminism, то есть постановка женщины и мужчины на разные плоскости, не подчиненные друг другу. Это два полноценных автономных мира.
Есть еще версия феминизма, которая мне очень нравится. Есть такой философ — Татьяна Михайловна Горичева. Она живет во Франции, так как была вынуждена покинуть страну во времена СССР. Она здесь создавала православный журнал «Мария», занималась разработкой православного феминизма. Татьяна Горичева говорит, что у женщины есть особая миссия. Если у мужчины, например, миссия Христа, апостольская миссия, служение как высшая реализация мужчины, то у женщины есть свой особый образ женской миссии. Ее архетип — Богородица и рождение ребенка. И служение, подобное служению жен-мироносиц, которые последовали Христу.
И есть третий вариант — Мария Египетская. Яркий образ мученичества, преодоления греха, монашеская аскеза. Горичева говорит, что есть разные модели, и у каждой своя миссия. Говорить, что в православии женщина должна слепо подчиняться мужчине, нельзя. У нее есть свое предназначение.
Ризома и автономные сети
Вопрос: Не могли бы вы немного углубиться в вопрос о ризоме и о том, что в некоторых группах локальные инициативы теперь становятся более предпочтительными, чем корпорационные, гигантские? Хотя корпорация — это достаточно строгая вертикаль. А ризома, мне кажется, связана с локальными мелкими инициативами.
Дарья Платонова: У Делеза в работе «Тысяча плато» ризома понимается метафизически, как преодоление иерархии. У него она противопоставляется идее дерева, то есть идее фундаментального вертикального Логоса, у которого есть корни и крона. То, что вы сказали, интересно и более связано с идеями сетевого общества, то есть социальной организации общества, в котором централизованное управление уступает место различным локальным и автономным пространствам. Это интересно, это мне нравится. Речь идет об определенной автономии регионов, в том числе даже на уровне политическом. Потому что крупные корпорации, даже государственные, не всегда могут справляться с регулированием слишком мелких вопросов.
Но Делез говорит именно про метафизику. Он утверждает, что дерево пронизывает наш ум, углубляя тоталитаризм. И нам необходимо от вертикальной структуры «корни-ствол-крона» прийти к горизонтальной разрозненности. Локальные инициативы как модель общества — это интересно, но это рискованно, потому что иерархия — это то, что собирает человеческий разум каждый день, когда он просыпается. У русского философа Н. Федорова была формула о том, что человек, каждое утро вставая с кровати, осуществляет акт консолидации своего сознания, собирается вокруг стержня своей внутренней иерархии, как бы прилипает к нему. А когда человек ложится, спать (это тождественно смерти), он как будто разваливается на маленькие части. Поэтому ризома Делеза — это существование человека, философа в состоянии дефрагментации, несобранности. В то время как сетевое общество — это интересная модель, она может быть отчасти имплементирована.
Конец иерархии и вопросы веры
Вопрос: Как-то в эфире программы «Русский ответ» Андрей Афанасьев общался с Красовским. Красовский такой тезис задвинул, что любая иерархия, любая Империя обречена распасться, развалиться. Пророчил, что Россия распадется. Как вы считаете, действительно ли это так?
Дарья Платонова: Когда мы сегодня говорили об индуистской модели общества, мы упоминали, что касты связаны с манвантарами и югами, то есть с космическими циклами. В каком-то смысле, неизбежна и Кали-юга, темный век. Да и в христианстве так — неизбежен Конец Света. Видимо, сам ход истории от рая к аду заведомо предполагает когда-то, в ее финале, и конец иерархии. Но, в отличие от либеральной версии, этот конец иерархии не закончится царством равенства, победой антииерархии. Это может быть лишь эфемерным моментом, иллюзией воцарения темного начала. На самом деле просто закончится цикл и дальше будет установлена новая свежая иерархия. Но я не думаю, что мир живой способен существовать без иерархии.
Вопрос: Вы верующий человек?
Дарья Платонова: Да, верующий. Я единоверка. Единоверческая Церковь располагается между старообрядчеством и господствующей Церковью Московского Патриархата. У нас старый обряд, но при этом мы часть МП РПЦ, находимся под омофором Патриарха Московского и Всея Руси. Я из верующей семьи.
Опасности просветления
Вопрос: Как вы относитесь к нынешним идеям и тенденциям — таким, как просветление? Сейчас очень много об этом говорят, распространено это знание. Это какой-то духовный фазовый переход для общества в целом?
Дарья Платонова: Здесь есть две стороны. С одной стороны, просветление и практики, к которым люди апеллируют, очень часто бывают ловушками. Это — симулякр сакрального. Об этом как раз предупреждал Рене Генон, когда анализировал неоспиритуализм и тенденции повального увлечения мистическими учениями. Генон говорил, что люди понимают их слишком плотски — как некий алгоритм, инструкцию, как сделать жизнь веселее и легче. Это в какой-то степени симулякр подлинной Традиции.
С другой стороны, желание просветления и тяга к освобождению — это очень хорошо. «Просветление» — термин из буддийской философии. Это достижение внутренней ясности, выход из субъектно-объектной топики, плоскости, попытка разорвать повседневное функционирование жизни, это выход по ту сторону, обращение к чему-то иному. Это хорошо. В период последних времен это очень важно. Главное, чтобы люди обращались к правильным тенденциям. Если православие и некоторые другие традиционные религии имеют четкий ритуал, то есть остаются иерархичными, то другие стратегии, которые сегодня предлагаются как «просветленческие» (шаманские практики и так далее) на неадаптированную душу, непроработанное сознание могут очень пагубно повлиять. Поэтому и нужно оставаться в Традиции, сохранять ее и сохранять в ней себя. Она веками существовала, в ней отлажен полный алгоритм адаптации человека к тем или иным сложностям, даже физическим. Есть посты, физически все распланировано — 4 больших поста в год. Есть молитвы утренние и вечерние, до еды и после еды. Это все способствует консолидации человека — как внутреннего, так и внешнего.
Запрос на просветление — это очень благой показатель. Главное — чтобы человек не попал в капкан искусственного просветления. Порой страшно становится от того, куда человека может занести в поисках этого просветления.