с выбирать что-то одно и забыть все остальное». Среди множества планов есть только один, который «содержит в себе то, чем мы должны быть». Однако большинство людей стремится заглушить этот голос. «Они, — продолжает Ортега, — поднимают в своей душе большой шум, пытаясь оглушить себя, отвлечь душевное внимание от этого голоса, не слышать его; подменяя свое подлинное бытие ложной жизненной ориентацией». Выходит, что не может быть единого эталона для разных людей. В известной степени, «совершенная жизнь» каждого человека — полная его реализация, жизнь в истинном смысле, совпадение с собственной «самостью».
Популярными становятся среди специалистов взгляды французского мыслителя Пьера Тейяра де Шардена, учение которого оказалось созвучно ряду идей В. И. Вернадского. Ученый рассматривает феномен человека, накопление им духовных богатств исходной тенденцией в развитии природы. В эволюции живых существ он видит реализацию восхождения сознания. Вся одушевленная часть мира движется к предопределенному «высшему состоянию». По Тейяру, жизнь усложняется не случайно, а согласно определенным закономерностям. Исторически жизнь и есть восхождение сознания. Поэтому должно быть ясно, к чему человеку стремиться, какой образ жизни избрать. «Ведь решение уже принято, и мы давно в пути. Вот уже более 400 миллионов лет на нашей Земле (точнее будет сказать: всегда во Вселенной) необозримая масса существ, частью которых мы являемся, упорно и неуклонно поднимается к большей свободе, к большей чувствительности, к большему внутреннему видению. А мы? Мы все еще себя спрашиваем, куда нам двигаться…»
Далее Тейяр обозначает три основных позиции человека перед лицом жизни: пессимистический возврат к Прошлому, упоение Настоящим, порыв к Будущему. Две первые он называет абсурдными и бессмысленными. Остается единственный выход — двигаться вперед. Для этого человек должен пройти процесс внутреннего становления или персонализации. Чтобы стать самим собой, Человеком с заглавной буквы, на Протяжении всей жизни надо Постоянно формировать свою личность, организовывать себя, стремясь «к предметам более возвышенным». И далее говорит вовсе созвучное Ортеге: «Каждый из нас… должен постоянно возобновлять и воспроизводить тяжкий труд Жизни по своему индивидуальному лицевому счету. Быть — это прежде всего найти себя и осуществиться».
(^огласитесь, что далеко не каждый человек готов обречь себя на столь длительную и кропотливую «работу». Что ж, в XX веке есть множество способов изменения человека в требуемом направлении и даже возможность — пока, к счастью, теоретическая — его воспроизведения (об этом недавно заявили английские исследователи, которые по одной единственной клетке, взятой у овцы, создали ее точного двойника. А могли бы — и двойника человека). Научно-техническая революция, принявшая на наших глазах перманентный характер, дала человеку невиданные ранее средства самопознания. Философы размышляют о совершенном человеке, но есть о нем и другое знание — оно математично и технично. По М. Хайдеггеру, доминирование подобного типа мышления обусловлено способом отношения западного человека к миру. Отношение деятельное, когда знание о предмете обязательно приводит к мысли о его трансформации.
Вспомним поэтическое порицание похожего подхода, характерного для науки XVIII–XIX веков, которое находим в «Фаусте» Гете:
Кто хочет что-нибудь живое изучить,
Сперва всегда его он убивает.
Потом на части разнимает,
Хоть связи жизненной, увы,
там не открыть!
Мефистофель, в чьи уста вложена сентенция, несколько пессимистичен: в конечном счете наука открыла множество «жизненных связей». Это несомненно расширило возможности медицины, готовой спасать жизнь в ситуациях самых сложных и исправлять, если потребуется, погрешности самой природы. Однако уже сегодня остро стоит вопрос о границах вмешательства человека в те самые «жизненные связи». И трансплантология, и генная инженерия постоянно сталкиваются с разными табу, которые ставит общественность на их пути. Появилась специальная отрасль знаний — биоэтика, в задачу которой входит как раз установление границ допустимого вмешательства науки в жизненные процессы. Забили тревогу и философы, предостерегая от соблазна создания роботообразного человека. Впрочем, он уже почти реальность. Во всяком случае в литературе существует и другой ряд определений человека: техногенный, компьютерный, мультипликационный, человек Скиннера, человек Тьюринга и т. п. Есть и такой термин — постчеловек. Как своего рода метафора компьютера. Не сбывается ли понемногу мрачноватое пророчество Ницше: познавший себя — собственный палач?
Обратившись к отечественным реалиям, заметим, что пока ничто подобное нам не грозит, возможно, в силу несколько иного отношения к миру, чем замеченное Хайдеггером у западных людей. Не случайно, из возможных, по Тейяру, трех позиций мы готовы отдать предпочтение абсурдной и бессмысленной (с точки зрения философа): «пессимистический возврат к Прошлому».
Тем не менее социальный заказ на нового, более совершенного человека, в стране существует. И, похоже, неторопливое, по «собственному лицевому счету», индивидуальное движение к «восхождению сознания» общество не устраивает. Отсюда интерес к различным психотехникам, разговоры о перепрограммировании, изменении сознания, в том числе и посредством эзотерических практик. На этом фоне обращает на себя внимание возвращающийся интерес к психоанализу, который только что отметил столетие со дня своего рождения (если таковым считать появление в печати первых психоаналитических работ Фрейда в 1896 году). Летом прошлого года вышел Указ президента РФ «О возрождении и развитии философского, клинического и прикладного психоанализа», который вызывает сложную гамму чувств. Странный указ… не генетику, не кибернетику, ничто иное из упраздненных советской властью наук не возрождали по столь высочайшему «велению». Да и как такое возможно — разрешить то или иное научное направление указом главы государства?
Углубление в историю психоанализа, ставшего из клинического метода явлением универсальным, без которого нельзя представить вообще культуру XX века, дает какие-то ключи к отгадке. В России начала века, уже «беременной революцией», психоанализ был воспринят крайне активно, хотя и подвергся деформациям. Поначалу Фрейд оценивал вклад русских коллег в развитие направления как весьма незначительный. Однако второе пришествие психоанализа в Россию, связанное с революцией 1917 года, обещало стать триумфальным.
Одной из главных идей правящей верхушки страны была переделка человека, коренное изменение его природы. Автор уникального труда по истории психоанализа в России Александр Эткинд объясняет «привлекательность» учения Фрейда для большевиков присущим им культом сознания — ему Фрейд придавал большое значение в изменении человеческого поведения. Фрейдизм воспринимался здесь «как научно обоснованное обещание действительной, а не литературной переделки человека».
В 1922 году в России было создано Русское психоаналитическое общество, в учредительных документах которого психоанализ назван «методом изучения и воспитания человека», помогающий бороться с «примитивными асоциальными стремлениями личности». Как известно, борьба с примитивными стремлениями требовала порой изменения самой человеческой природы. Без этого не могло бы существовать тоталитарное — противоестественное, по Эткинду, — государство. Поэтому советский психоанализ был крайне политизирован и находился под непосредственным патронажем власти. Работы в этом направлении курировал непосредственно Лев Троцкий, романтик коммунизма, мечтавший о «переработке» всего человеческого рода в результате искусственного отбора и психофизической тренировки. Известно, что в Москве в 20-е годы действовал Государственный психоаналитический институт (на зависть самому Фрейду, направление которого подвергалось вполне нормальной критике, в том числе его учениками). А специально для детей высших партийных функционеров был открыт специализированный Психоаналитический детский дом — лаборатория «нового человека». Известно, что одним из воспитанников дома стал сын Сталина Василий.
Наверное, смесь фрейдизма с марксизмом оказалась довольно гремучей, если судить хотя бы по финалу спившегося Сталина-младшего. То, что получилось в результате создания «нового массового человека», известно. Похоже, оправдалось недоброе предвидение писателя Андрея Платонова, который писал в романе «Счастливая Москва» (он остался в рукописи): «Либо социализму удастся добраться во внутренность человека до последнего тайника и выпустить оттуда гной, скопленный каплями во всех веках, либо ничего нового не случится и каждый житель отойдет жить отдельно, бережно сохраняя в себе страшный тайник души».
Последние следы психоанализа теряются в середине 30-х годов, когда вышло постановление ЦК ВКП(б) «О педологических извращениях в системе Наркомпросов» (психоанализ был положен в основу педологии). Основоположник науки о «новом массовом человеке» Арон Залкинд умер от инфаркта, не пережив осуждения своего детища. Можно счесть это своего рода карой, которая всегда настигает героев греческих трагедий. Ведь в свое время, «подправляя» Фрейда, доктор Залкинд писал: «Необходимо, чтобы коллектив тянул к себе больше, чем любовный партнер» и даже такое — «Укрепление диктатуры пролетариата вбивает — и навсегда — осиновый кол в могилу советского фрейдизма». Залкинд же был автором пародируемых впоследствии 12 заповедей половой жизни, что превышает число моисеевых и новозаветных. Трудно удержаться от цитирования последней: «Класс в интересах революционной целесообразности имеет право вмешиваться в половую жизнь своих членов».
Насчет «осинового кола» мученик догмата оказался неправ. Начинается третье пришествие психоанализа в Россию. И вполне оправданы опасения относительно его дальнейшей судьбы при виде аналогий с пришествиями предыдущими. Снова — острый социальный заказ на создание еще одного нового, очищенного, человека. Снова — высочайший патронаж и заинтересованность власти. И это все на фоне торжества полузнания, под сенью которого высшие награды страны получают прорицатели и целители, пользующие первых лиц в государстве. Есть уже и нечто похожее на детский дом-лабораторию: например, известная коммуна доктора Столбуна, попасть в которую ребенку без соответствующей «родословной» невозможно. Какого «совершенного» человека примутся строить на этот раз, призвав на помощь психоанализ?