— А узнаем ли мы когда-нибудь их истории?
— Не раньше, чем ступим на Большую Дорогу, Маленький Медведь.
Как я уже сказал, оба гостя оказались толковыми и быстро овладели нашим языком. Я предоставил им несколько недель, чтобы оправились после странного появления в нашем мире и залечили синяки и ссадины.
Я подумал, что весной они захотят отправиться с нами на охоту.
Они сидели в уголке, занятые жарким разговором на своем языке. Таксист говорил спокойно и открыто, стараясь в чем-то убедить Боба. Тот отвечал резко и задиристо, явно не соглашаясь, и был очень расстроен.
Заметив меня, оба умолкли и перевели глаза на меня.
— Hi, Вождь! — сказал Таксист, пользуясь своим любимым словцом.
— Я подумал, что вы захотите принять участие в охоте.
— Да, — ответил Таксист. — Только, Вождь, мы не знай охоты. Ну, как охота. Как это сказать?
— Вы не знаете, как охотятся. Скажи так: я не знаю, как охотятся.
— Я не знаю, как охотятся.
— Хорошо. Не беспокойся. Вы люди смышленые. Я научу вас. Пойдемте со мной.
Я учил их тихо ступать, подкрадываться, заходя против ветра, ударять копьем, словом, всему, чему у нас учатся мальчишки.
Однако, привыкнув учить малышей, я был слегка озадачен отсутствием уважения ко мне как к учителю со стороны Боба. Не понимая моих наставлений, он, кажется, отпускал ехидные реплики на своем языке. Это явно смущало Таксиста, говорившего ему: «Тихо, ты. Слушай Вождя».
Через несколько недель оба узнали примерно столько, сколько должен знать подросток накануне своей первой охоты.
— Ну, Вождь, теперь готовы охота? — спросил меня в тот день Таксист.
Боб что-то сказал ему.
— По-моему, вы готовы, — сказал я. — Только поначалу не слишком усердствуйте и не рискуйте, пока не наберетесь опыта. Опробуем вас в охоте на бизона, потому что она не требует мастерства в стрельбе из лука или владении копьем, хотя и более опасна. Бизоны — это не безжалостные хищники, однако они такие громадные, и если их испугать, бросаются наутек, ничего не замечая под своими копытами.
— Ужас-то какой, — проговорил Боб задиристым тоном.
— Мы быть осторожный, Вождь. Надо учиться тащить свой собственный вес.
Таксист умел самым странным образом изложить свои мысли. Я даже не сразу понял, о чем он говорит. Он явно хотел сказать, что некоторые любят взять больше, чем отдают, и что сам он не принадлежит к таким людям. Впрочем, мне было ясно, почему такое пришло ему в голову.
Наконец весна явилась и в нашу долину. Запахи цветов и молодой травы наполняли воздух. Жизнь воскресала повсюду. Гуси, распевая свои песни, вновь пролетели над нашими охотничьими угодьями, вернулись и малиновки. Появилась на свет всякая новая пушистая малышня, и их родители вовсю занимались кормлением и обучением потомства.
Получив сообщение о небольшом стаде бизонов, приближавшемся с запада и находившемся уже в нескольких днях ходьбы от наших охотничьих земель, я объявил, что пора выступать на охоту, чтобы встретить стадо неподалеку от скал. Я всегда радовался, когда говорил слова, приводившие племя в предвкушение и восторг. Охотники занялись проверкой и переделкой оружия, дети — игрой в охоту; умелые мастерицы, знавшие все о приготовлении пищи и ее заготовке впрок, взволнованно трещали, обсуждая разные травы; дубильщики точили скребки и ножи, и повсюду звучали повествования о доблести и умении, проявленных на прежних охотах.
Боб стал более разговорчивым. Однажды утром, когда он отлучился из вигвама, я вышел следом за ним и, изображая случайную встречу, сказал:
— Боб, ты сегодня кажешься счастливым. Взволнован первой охотой?
— Наверное, Вождь. Боб скучает, он устал сидеть.
— А чем ты занимался в родном мире, Боб? Ты охотился?
Он ненадолго задумался.
— Нет, не охота, нет. Немного собирал, немного ремесленник, немного воин. Нет. Не знаю, как сказать.
— Ты менялся?
— А что это такое?
— У тебя есть нож, мне нужен нож. У меня есть мех, тебе нужен мех. Дать друг другу. — Заметив, что непроизвольно сбился на их примитивную речь, я поправился. — Обмен, это когда двое людей дают друг другу вещи, и у каждого есть то, что нужно иному человеку. Как говорит Шаман: «Мужчина выполнил свою роль наилучшим образом, когда каждый получил свое и каждая вещь нашла свое законное место». Он говорит, что обмен — это лучшее из того, на что способен человек, потому что так обогащается каждый, и все мы заботимся о нуждах другого.
— Гм. Не совсем, — сказал он, — но близко. Хорошо сменялся, больше получил. Боб очень хорош в обмен, хорошо торговал.
— Понимаю. Ты больше озабочен собственной выгодой, чем общим благополучием. Так?
— Правильно.
— Ты рассказывал об этом Шаману?
— Нет.
— Послушай, Боб. На охоте нужно будет во всяком поступке действовать вместе со всеми другими людьми; делать именно то, что тебе сказано. Охота — занятие сложное, и каждый должен правильно исполнить свою роль.
— Понимаю.
— Надеюсь на это. А ты знаешь, Боб, что на юге есть такие огромные ящерицы, которые откладывают яйца в грязь и уходят, забывая про них?
— Нет.
— А потом, когда первый детеныш выбирается из яйца, он остается на месте и поедает всех своих сестер и братьев, как только они появятся на свет. Эти ящерицы не умеют делать вигвамы, они не способны вместе охотиться, пользоваться орудиями, воспитывать детей, дружить, приручать коней и собак, вообще вести достойную жизнь, как это делаем мы.
— Вождь говорит, как Шаман.
— Вовсе нет. Долг Шамана — знание и существование; я же занимаюсь деланием. Но хороший человек управляет собой примерно так, как мы с Шаманом направляем жизнь племени.
— Понимаю, Вождь, — сказал он, отходя. — Понимаю. Я не ребенок.
В тот же самый день я заметил Таксиста, упражняющегося с луком.
— Таксист! — воскликнул я. — Как дела? Ты становишься более метким?
— Не очень-то, Вождь; однако теперь я понял, как это делается.
— Не особенно старайся поразить мишень на расстоянии. Сперва добейся точности и легкости, а сила придет потом.
— Ага, понятно. Попробую.
— Пусть промахи тебя не смущают, — заметил я. — Просто делай все медленно и старательно, прочувствуй, а там придет и меткость. Скажи-ка, Таксист, предстоящая охота радует тебя?
Он положил лук, и мы опустились на упругую траву, наслаждаясь закатным солнцем и сладостным вечерним ветерком.
— А знаешь, Вождь, я никогда не был таким счастливым как здесь, у Пиу Хоков. Посмотри, тебе нравится моя новая одежда? Это Легкая Бабочка сшила ее своими руками и подарила мне.
Я даже растрогался. Он был настолько горд.
— Ты, наверное, понимаешь, Таксист, что нравишься ей?
— Надеюсь, что так.
— Таксист, это не совсем то, что я имею в виду. Я хочу сказать, что ты нравишься ей особенно. Она часто говорит о тебе и всегда очень хорошо.
Было забавно видеть зарю понимания на этом по-детски открытом лице. Ну, словно бы прямо на твоих глазах младенец осознает нечто новое — такое, что полностью меняет его представление о жизни.
— Ты хочешь… Ты говоришь, что она… Меня? Легкая Бабочка?
— Да. Ты нравишься и ее отцу, и матери.
Он покраснел, смутился, однако я выручил его, переменив тему.
— А что ты делал в своем мире, Таксист? Шаман не смог сказать об этом ничего понятного.
— Ох. Ну, я работал в такси. В той красной штуковине, которую вы называете вигвамом.
— Работал?
— Такси — это повозка; на ней везут, как на волокуше или коне. У эскимосов есть санки с собаками, верно? Ну вот, вроде того. Только она едет сама. С помощью силы огня.
— Трудно понять.
— Трудно. Но управлять ею легко. Я возил в ней людей.
— Как проводник?
— Да, именно. Очень похоже.
— Наш народ очень уважает проводников.
— У нас было иначе. В моем прежнем мире.
— Лишь самым искусным охотникам позволяют сопровождать путешественников.
— Да, понимаю. Дело это было нелегким и в наших краях. Путешествовать в таких штуковинах трудно и утомительно, особенно в людных местах.
— Что ты имеешь в виду?
— Наши селения огромны, их наполняют толпы людей. Представь себе деревню величиной во всю вашу охотничью землю, из конца в конец набитую людьми, тесно-тесно, как бывает в вигваме в конце зимы.
— Какая неприятная жизнь.
— Это же Пекло! И всюду такси, многочисленные, быстрые и теснящиеся друг к другу, как стадо бизонов, только рвущиеся в разные стороны.
— Смертоносное зрелище.
— Правильно. И мое умение позволяло мне провести такси сквозь этот хаос.
— И такое искусство не считалось уважаемым?
— Нет. Не знаю почему. Дело в том, что для этого нужна уйма… не знаю, как сказать. Тебе нужно знать, что случится, еще до того, как событие произойдет. Тебе приходится быстро изменять направление движения, чтобы объехать вдруг возникшее препятствие, и ты должен сделать это так, чтобы не слишком помешать остальным. Во всяком случае, я так считал. По-моему, некоторые из нас, таксистов, не слишком-то обеспокоены подобными заботами. Наверное, поэтому нас не очень уважают. Но я считал себя обязанным провезти своих путешественников самым быстрым путем, не помешав никому другому. Это как балансировать на шесте или переходить ручей по камням.
— У тебя талант к языку. Видишь, как хорошо ты стал говорить.
— Благодаря тебе, Вождь, твоему умению учить.
— А скажи мне, Таксист, сможет ли твое такси возить людей в нашем мире?
— Нет. Оно разбилось при падении. Наверное, в этом месте в моем мире земля была выше, чем здесь. Повреждены его мягкие лапы; да и на такой земле оно все равно не могло бы работать. Такси нужна ровная почва — как замерзшее озеро.
— Далеко на Западе можно отыскать такие края.
— Раз уж ты напомнил об этом, Вождь, в такси можно найти кое-что полезное: факел, дающий свет, но не греющий. Найдется и кое-что, чем можно украсить вигвам.