Что поделаешь, ростом я не слишком удался, да и кости отовсюду выпирают. Даже несмотря на некоторую приобретенную с годами солидность, я все же больше похож на тощего подростка.
Самое печальное во всем этом, что если люди видят меня без мундира, то сразу навешивают ярлык «книжный червь», если же встречают в мундире, думают, что я спешу на маскарад. И хотя я справляюсь с задачами наравне с лучшими, перетащить что-то тяжелее коробки дискет с места на место для меня непосильный труд.
Зато женщина, державшая меня сейчас за шиворот, кроилась по совершенно иным лекалам. Как многие уроженцы Америки, я не пользуюсь метрической системой мер. Рост мисс Олдейб, по моим прикидкам, был, ну, может, на волосок поменьше семи футов, а нормальные весы вряд ли смогли бы выдержать ее тяжесть. Но, несмотря на это, жирной ее не назовешь: соблазнительность изгибов ее гигантской фигуры была понятна даже мне. Кожа отливала цветом темного шоколада, на голове высилась беспорядочная копна светящихся фиолетовых локонов. Макияж явно накладывался рукой человека, не обремененного привычными понятиями о моде. Вокруг шеи обмотано несколько фунтов дешевых бус, в мочке левого уха болтается красный пластмассовый чертенок, в мочке правого — белый безголовый ангел.
Грудь, которая спасла меня от падения, и ее равно впечатляющий двойник более или менее поддерживались серебристым нагрудником мешковатого комбинезона — весьма скромный туалет по сравнению с теми нарядами, что мне доводилось видеть. Пальцы унизаны кольцами, ногти на ногах выкрашены всеми цветами радуги в тон тем, что на руках (как вы поняли, она ходила босой).
В тускло-серой обстановке изолятора она сияла разнообразием оттенков и красок, как новенький цирковой фургон. И пахло от нее довольно забавной смесью роз и пива.
— Вы испачкали мой чудесный чистый пол, шериф, — сообщила она низким гортанным голосом с непонятным акцентом, казалось, менявшимся в зависимости от ее настроения.
Она приступила к работе всего две недели назад и в первый же день стала величать меня шерифом. Уже на третий я понял, что поправлять ее — дело безнадежное.
— Простите, — пробормотал я со всей возможной искренностью.
— И успели пощупать мою сиську, — добавила она, гладя этот жестоко опозоренный орган, словно успокаивая его.
— Досадная случайность, — с истовым раскаянием заверил я.
С моего наблюдательного пункта можно было легко заглянуть за чашечки нагрудника. Если бы я посмел, разумеется. Но вместо этого я так преданно пялился ей в лицо, что глаза заболели.
Она призадумалась, явно прикидывая, стоит ли мне верить.
— Что же, надеюсь, это было именно так, — заявила она наконец, гордо вскинув голову. — В конце концов, я все-таки леди, знаете ли!
— Знаю, мисс Олдейб, — заверил я, пытаясь пустить в ход самую обаятельную из своих улыбок, хотя при этом наверняка имел вид человека, у которого заело молнию на ширинке. — И очень милая леди. Нежная и всепрощающая.
— Я вовсе не обязана выносить ничьи приставания только потому, что работаю на вас! Не забывайте, у нас еще есть законы!
— Разумеется, мэм, еще бы! Умоляю, извините меня.
Я из кожи вон лез, чтобы распрямиться и принять величественный вид: нелегкая задача, если твои ноги беспомощно болтаются в добрых двух футах от пола.
— Поверьте, мне бы в голову не пришло так вольно обращаться с дамой.
Оставалось надеяться, что лицо мое светится правдивостью, а глаза честны, как у младенца: во-первых, потому, что она, вероятно, смогла бы вывинтить у меня руки и ноги так же легко, как я отрывал крылышки у цыпленка, которым поужинал накануне. И во-вторых… не хватало еще, чтобы она догадалась, как часто я мечтал о грубых домогательствах по отношению к мисс Олдейб. Честно говоря, великанши всегда возбуждали во мне противоречивые чувства: что-то вроде ужаса и особенного рода влечения, забавно смешанного с пугливой застенчивостью. Мисс Джинни Олдейб вызывала во мне и то, и другое в степени, пропорциональной ее размерам.
— Ах, — вздохнула она, — все вы мужчины одинаковы!
Судя по тону, она сию минуту вынесла суровый приговор всем представителям моего пола.
— Как вам будет угодно, мисс Олдейб, — покорно согласился я.
— Вот именно! — рявкнула она, ставя меня на пол. — А теперь вам пора приступить к делам, шериф, и никаких нападений на бедных беззащитных девушек! Договорились?
— Разумеется.
— И осторожнее с моим только что вымытым полом!
Я почувствовал себя в куда большей безопасности, очутившись в камере Тимоти Во. Парнишка поднял голову от своего слейта[13], откинул локон, старательно обернутый в серебряную фольгу, с глаз, густо обведенных «Пиксел Даст», и улыбнулся, но тут же, спохватившись, нацепил на свою худую рожицу подобающую случаю маску подросткового безразличия. Слишком малорослый для своих пятнадцати лет, он, казалось, тонул в мешковатом свитере, доходившем до узловатых коленок, в свою очередь, затерявшихся в белых виниловых штанах. В таком возрасте все болтается на тебе, как на чучеле, и ничто не приходится впору — ни одежда, ни жизнь.
— Привет, Джон, как поживаешь, — промямлил он, не в силах скрыть удовольствия от появления гостя. Несмотря на целый год постоянных арестов и предупреждений, мы были друзьями.
— Так-сяк, Тим, — ответил я и ткнул пальцем в слейт.
— Какое злонамеренное антиобщественное дерьмо ты задумал сейчас, парень?
Ухмылка Тима, на мгновение возникшая снова, сменилась жалобной гримаской.
— И вовсе я не антиобщественное… как его там… просто не могу… иногда это место…
Не в силах выразить свои мысли яснее, он просто пожал плечами.
— Знаю, сынок.
Хуже всего, что приходилось выступать в роли карающей руки.
— Я пытался еще раз поговорить со старейшинами. Но они настаивают на том, чтобы депортировать тебя.
— Все равно спасибо за заботу, — вздохнул мальчишка, мгновенно обмякнув и съежившись жалким комочком. Окончательно расстроившись, я сел рядом с ним на нары. Жаль, что не удалось ничем помочь! Из всех обитателей Идена я, вероятно, лучше других понимал порывы и побуждения, так часто вовлекавшие беднягу в неприятности. В пятнадцать лет я сам был таким вот прикольщиком с прической «ирокез» и куда лучше разбирался в аппаратном и программном обеспечении (не говоря уже о дерущей уши музыке), чем в огромном пугающем мире девушек и занудном — взрослых. Те штуки, что запускал в компьютер Тим, показались бы абсолютно безвредными детскими вывертами почти в любом месте мира, кроме Идена.
Но это был Иден, живущий согласно своим особым правилам и ожиданиям. Тим нарушал правила и не оправдывал ожиданий, как квадратная затычка, которую пытаются вбить в круглое и к тому же чрезвычайно узкое отверстие бочки.
ЛCOH — Лунная система оперативного надзора — владеет, управляет и присматривает за всеми сферами жизнедеятельности лунных поселений. Ее чиновники основали большие поселения на Амброзии Даун и родственных ей колониях. Но ЛСОН действует под эгидой Объединенных Наций, и в своей неизъяснимой мудрости эта августейшая организация приняла КАРС — Колонизационный акт религиозной свободы. Этот акт, в свою очередь, вынудил ЛСОН разрешить создание нескольких меньших по размеру автономных колоний, таких, как Мохаммед Даун, небольшая община, поддерживаемая суннитами, Хай Лласо, ставшая пристанищем сосланного шестнадцатого далай-ламы, внеземного убежища иезуитов, и, разумеется, Идена.
Иден Даун был выстроен членами секты лунаритов, полурадикальной ветви меннонитов, по крайней мере, на взгляд посторонних. Что-то вроде эмишей, только вооруженные высокими технологиями. Группа протестантов, отвергающих современные достижения науки и техники: телефон, радио, трактор и т. п. Целью их было славить Господа, одновременно возделывая лунную почву. Хорошие люди. Честные, трудолюбивые, довольно терпимые и по-своему жизнерадостные. И к тому же, подобно меннонитам, смирившиеся с достижениями науки, презираемыми эмишами. Но разве без этого выживешь на Луне?!
Однако они так и не смогли заставить себя смириться с этим безнадежным мутантом, вышедшим из их же среды: поклонником рока, рэпа, одержимого страстью к граффити, хулиганским проделкам и стилистическим выражениям, которые находились в прискорбном противоречии с языком консервативных лунаритов. Его богобоязненные родители Джебедия и Марта Во грозили лишить сына наследства и выгнать из дома, когда после длиннейшего списка предыдущих проступков оказалось, что лихое перепрограммирование системы поддержания жизнеобеспечения ферм-тоннелей привело к тому, что собрание женского клуба по случаю окончания жатвы превратилось в нечто вроде праздника Нептуна.
Правда, сами женщины смеялись до упаду, но мужчинам, особенно старейшинам, было не до веселья. К тому времени парень помешался на граффити. Началось с непонятных фраз и образов, подобранных из столетней антологии рок-н-ролльной поэзии и намалеванных в самых неожиданных местах поселения. Вскоре после этого такие же слова и фразы стали появляться в море пыли, окружавшей Иден. Последним достижением Тима было создание рисунка, занявшего невесть сколько квадратных километров.
На мой взгляд, парнишка создал истинный шедевр. Уж не знаю, как ему удалось воплотить в пыли обнаженный торс звезды софтпорно Филомены Сун. На левом соске красовался шпиль иденской церкви. Изображение оказалось достаточно большим, чтобы видеть его из космоса, и достаточно талантливым, чтобы попасть в выпуск глобальных новостей. Сун даже предложила дать концерт в Идене. Но, по мнению родителей и старейшин, это оказалось последней каплей. Мне пришлось арестовать его — для дальнейшей депортации.
— Послушай, — предложил я, — у меня есть знакомые в Тихо. Может, мне удастся уговорить их устроить тебя в полицейский колледж.
— Хотите, чтобы я стал копом, который целыми днями занимается тем, что перекладывает бумажки с места на место, как…