Теперь игра не заканчивалась в позорный для Ксенона момент. Вместо этого, когда Ксенона охватывал стыд, игрок слышал: «Поздравляю. Ты только что обнаружил один из ключей к этой игре. Теперь ты готов подняться на следующий уровень». С этой точки сценарий мог развиваться во многих направлениях, но игрок — он же Ксенон — теперь понимал, что должен побеждать других воинов только в честной схватке — глядя им в глаза.
Теперь Шейле игра понравится намного больше. Честно говоря, Джеку в таком виде она тоже больше нравилась. Игра содержала позитивный эмоциональный контекст, но, кроме того, предлагала участнику некое вознаграждение, к которому он должен стремиться.
Прохладным зимним вечером Джек ехал по улицам Эйс Хай, городка с десятитысячным населением, где еще совсем недавно не было такого оживленного движения. Вокруг уже зажглись огни, но звезды над головой сияли так ярко, что Джеку показалось, будто он видит небо своего игрового мира.
Шейла ждала Джека в вестибюле «Римрока». Ее густые черные волосы были тоже слегка тронуты сединой, но аккуратно спускались на нарядную зеленую блузку, которую она специально надела для сегодняшнего вечера.
— Надеюсь, я не заставил тебя ждать? — спросил Джек.
— Я тут всего минуту. Что, снова охотился на мастодонта?
— Разве я так плохо выгляжу? — улыбнулся Джек и пригладил ладонью растрепавшиеся волосы.
— Как раз наоборот. Ты похож на человека, которого озарило вдохновение.
— Спасибо. Ты, как всегда, выглядишь замечательно. Как семья?
— Все хорошо.
Джек поймал взгляд Элис Мерриуэвер. Элис, одна из лучших менеджеров «Римрока», была чуть моложе Шейлы или Джека и хорошо знала их обоих.
— Ваш столик уже готов, — улыбнулась Элис. — Сегодня у нас бесподобные «релленос».
— Спасибо.
Джек и Шейла прошли следом за Элис к столику, за которым Шейла предпочитала сидеть, встречаясь с клиентами. Приходя в «Римрок» с мужем Сэмом и четырехлетней дочкой Аидой, Шейла садилась за другой стол. Профессиональная память Элис не могла не произвести впечатления на Джека.
Официантка Фрэнсис тоже знала и Джека, и Шейлу. Она принесла им тортилью и салсу, не забыв, что Шейла предпочитает воду безо льда. Шейла заказала «чили релленос», а Джек — сборное блюдо, куда входили и «релленос». К еде они заказали графинчик фирменного красного вина. Они даже не спросили, какой оно марки, зная, что Элис, само собой, не предложит им что-то неподходящее даже за такую невысокую цену.
— Итак, что у тебя есть для меня? — спросила Шейла, когда Фрэнсис ушла на кухню с их заказом, и макнула кусочек теплой хрустящей тортильи в салсу. В «Римроке» готовили свою салсу, каждый день свежую.
Джек рассказал Шейле о своем прорыве:
— Эмоциональный контекст. Мне удалось добиться, чтобы игра передавала участнику чувства персонажа, независимо от того, ощутил ли сам игрок эти эмоции…
Джек рассказал о Ксеноне, его луке и о том, как герой-игрок испытал чувство стыда.
— Царь Филандер! — рассмеялась Шейла.
— Я изменю и это. — Джек одновременно улыбнулся и покраснел. — Там еще многое надо усовершенствовать.
— Нет. Оставь все, как есть. Большинству игроков не доступны столь благородные чувства.
— А те, кому доступны, получат от этого особое удовольствие.
Джек немного застенчиво улыбнулся и стал снова рассказывать Шейле об эмоциональном контексте игры.
Фрэнсис принесла им вино.
— Фрэнсис, — спросила Шейла, — а где сегодня Гэри?
Джек знал, почему Шейла любила разговаривать с клиентами именно за этим столиком. Тут было спокойно и уединенно и в то же время отсюда можно было оценить обстановку ресторана: обшитые деревом стены, приятное освещение, неплохие картины здешних художников. Большинство посетителей «Римрока» были местными жителями, чья внешность подкрепляла присущую ресторану атмосферу юго-запада. Шейла любила этот столик еще и потому, что отсюда было хорошо видно Гэри Камминса, который играл в «Римроке» на классической гитаре с октября по апрель, каждый вечер со среды до субботы. Расстояние тоже было в самый раз: достаточно близко, чтобы слышать музыку, и достаточно далеко, чтобы спокойно поговорить.
— О, так вы не знали? Ему пришлось уволиться. Он ведь ходит пешком, сами знаете. И в прошлую пятницу его ограбила и избила банда подростков. Да, было уже темно, но всего лишь половина шестого. Они сломали ему гитару.
— Какая подлость! — воскликнула Шейла. — Мерзкие трусы!
Джек согласился. Новость потрясла и его.
Десять лет назад Эйс Хай был сонным шахтерским городком. Четыре года назад он был раем для местных художников. А три года назад его «открыл» весь остальной мир. Вместо четырех галерей стало сорок. Появилось целых шесть новых супермаркетов. Число «навороченных» дорогих «тойот» и «вольво» почти сравнялось с парком стареньких «фордов» и пикапчиков «шевроле», после чего на бамперах машин некоторых старожилов появились наклейки «Убей яппи для Иисуса».
Частные магазинчики, пять лет отчаянно пытавшиеся сохранить жизнь на Мэйн-стрит после появления на шоссе универмага (всего в полумиле от границы города, чтобы не платить городские налоги), в прошлом году разорились или лишились помещений, где они находились не один десяток лет. Их владельцы оказались не в состоянии платить подскочившую в шесть раз арендную плату.
Патриарх семьи испаноязычных старожилов сейчас сидит в тюрьме, ожидая суда, — за то, что избил мастерком городского инспектора. Старик возводил в нижней части своего покатого дворика двухфутовую каменную стеночку, чтобы ливни во время летних гроз не смывали землю. А инспектор явился к нему с ордером и потребовал снести стену, так как на ее постройку не получено разрешение.
Четыре года назад никому в Эйс Хай и в голову бы не пришло, что для обустройства своего дома или магазинчика требуется разрешение. Зарплаты были низкими. Стоимость жизни тоже невысокой. Соседи дружелюбны. В редких уличных потасовках участвовали люди, живущие по соседству, да и начинались эти драки по пьяной лавочке. Два года назад случилось всего два инцидента, связанных с бандами. Зато за последние полгода произошло столько случаев поножовщины, стрельбы, ограблений и нападений на людей и их собственность, что их число уже никто не мог подсчитать.
И это было страшно.
Когда Джек пятнадцать лет назад поселился в Эйс Хай, городок казался идеальным убежищем от свихнувшейся цивилизации. Пока цивилизация продолжала сходить с ума, Джек сумел более или менее устроиться здесь и зарабатывать на жизнь своим любимым делом, а городок показался ему еще краше. Джек ненавидел случившееся за последние несколько лет ускорение жизни. Он не мог спокойно относиться к тому, что скачок цен погубил бизнес его друзей и соседей. В то же время в городе появились некоторые весьма интересные культурные «точки», а вместе с ними и интересные люди, не говоря уже о хороших ресторанах. И хотя подобные Джеку беглецы от цивилизации вместе со старожилами поругивали «калифорникаторов», Джек стал одним из тех, кто нашел среди новичков друзей, а их приезд увеличил его профессиональные возможности. Шейла, которая и в самом деле переехала сюда из Калифорнии, стала для Джека лучшим шансом на пути к успеху. Но теперь!..
Джек ощущал ярость. И страх. Но Шейла была права! В чем проблема этих панков? Они трусы!
Гэри Камминс был старше Джека или Шейлы и соответственно выглядел. Джек немного знал историю Гэри. По рекомендации новоиспеченного сенатора, а ныне кандидата в президенты, Гэри поступил в Уэст-Пойнт. Во Вьетнам он попал армейским капитаном. Вернулся, утратив иллюзии и переполнившись разочарованием. «У нас вояки уважают тот принцип, что свобода Америки основывается на подчинении армии гражданскому правительству, — сказал как-то Гэри Джеку. — Я и сейчас считаю это нормой, но когда после Вьетнама политики погрязли в коррупции… я не смог больше служить».
Подробностей Гэри не рассказывал, но Джек знал, что после Вьетнама тот быстро ушел в отставку. Принимал ЛСД. Выращивал марихуану. В семидесятые несколько лет прожил в глуши, месяцами не видя людей. Много играл на гитаре. Сейчас Гэри чуть больше пятидесяти, но на вид он гораздо старше. В его волосах не только больше седины, чем, наверное, будет в таком возрасте у Джека, но и выглядят они неухоженными и нездоровыми. У Гэри не хватает нескольких зубов. Джек припомнил, как его бабушка, вспоминая свою молодость, рассказывала о беззубых стариках. Когда Джек был мальчишкой, он никогда не видел людей, у которых не хватало зубов. Если человек терял зуб, он шел к дантисту. Старые времена миновали.
В те вечера, когда Гэри выступал в «Римроке», его там хорошо кормили. Для выступлений он надевал приличную чистую одежду. Честно говоря, Джек не представлял, на что Гэри живет. Если чаевые в «Римроке» были его единственным постоянным доходом, то жил он очень скромно.
«Как могли подростки напасть на такого, как Гэри?», — подумал Джек. Если у них и были причины ненавидеть мир, а Джек верил, что таких причин имелось более чем достаточно, то виноват в этом был явно не Гэри Камминс. Да и ограбление не было правдоподобным мотивом. Гэри шел на работу, чтобы получить там свои жалкие крохи. Напавшие на него подростки наверняка знали, кто он такой. Гэри ходил пешком, а гитара, которую сломали, наверняка была его единственной ценностью.
— Какой позор! — сказала Шейла, когда Фрэнсис отошла к другому столику.
— Такое может испортить весь ужин, — проговорил Джек и покраснел — он подумал о себе, хотя Гэри потерял намного больше, чем хороший ужин.
Джек оценил интенсивность своей эмоциональной реакции. Потом подумал о Ксеноне, о своем опыте пребывания в облике Ксенона, о присущей этому персонажу агрессивности. Во многом благодаря этой агрессивности созданный электроникой персонаж казался реальным — настолько реальным, что Джек ощущал его своим «я» в виртуальном мире. И все же невежественный в отношении моральных последствий этой агрессивности Ксенон был способен к нравственному развитию. Но было ли это лишь особенностью виртуального мира? Или чертой, скорее присущей моральному облику Джека, нежели сконструированному характеру Ксенона, не говоря уже о другой реальной личности? Возможно. А может, и нет. Джек верил, что причина, способная побудить Ксенона совершить прыжок от слепой злобы к стыду за свои поступки, кроется в том, как он проявит эту агрессию.