Герой повести Нарсим, мучимый мыслями о множественности обитаемых миров, строит «космический экипаж» в соответствии с представлениями того времени: «С каждой стороны ящика расположил он по два крыла, привязав к ним проволоку и приведши оную к рукояти, чтоб можно было управлять четырью противу расположенными двух сторон крылами одною рукою; равномерно и прочих сторон крылья укрепил к особливой рукояти». Вот так выглядел первый отечественный «планетолет», на котором левшинский герой и отправился в путешествие на Луну. По прибытии на наш спутник, Нарсим с восторгом обнаруживает не просто разумных обитателей, но высокоорганизованное и высокоморальное патриархальное общество «лунатистов», которые к тому же давно овладели способом межпланетных путешествий и вовсю странствуют по ближайшим планетам. Есть у них и свой местный герой-«кос-моразведчик» Квалбоко, некогда улетевший в разведывательную экспедицию на Землю и, видимо, так долго отсутствовавший, что Нарсима аборигены приняли за своего «блудного» соплеменника. Лунные приключения героя выписаны вполне в традициях литературной утопии того времени: установив доброжелательный контакт с селенитами, «первый русский космонавт» путешествует по утопическому государству инопланетян, знакомится с тамошними нравами, достижениями в культуре и науке, ведет философские и научные споры, некоторые из которых до смешного наивны (например, о несостоятельности гипотезы о безвоздушном пространстве), но многие рассуждения выглядят для своего времени прогрессивно. Ближе к концу утопическое сочинение Левшина приобрело черты социальной фантастики — критика земного общества (читай — российского) помешала повести увидеть свет отдельным изданием.
Многие десятилетия повесть В. А. Левшина оставалась едва ли не единственным сочинением космической фантастики в русской литературе. Лишь во второй половине XIX века Космос «легализовался» в произведениях отечественных фантастов. Но обратить свою фантазию за пределы Солнечной системы решились далеко не сразу. Справедливости ради заметим, что не одни мы были столь консервативны — зарубежная НФ подготовиться к первому звездному старту тоже осмелилась только в начале XX века. Пожалуй, мы даже на несколько лет опередили их. В числе первенцев межзвездных путешествий и контактов стоит назвать пенталогию Веры Крыжановской-Рочестер «Маги» (1901–1916), герои которой — некая каста бессмертных магов — вовсю странствуют по временам, в параллельные и инозвездные миры. Кстати, впервые в мировой НФ здесь был описан метод телепортации. Крыжановская-Рочестер первой освоила и популярную в фантастике XX века тему прогрессорства. В заключительной книге пенталогии, «Законодатели» (1916), бессмертные маги покидают гибнущую Землю на заблаговременно построенных космических кораблях и отправляются к Новой планете, где человечество едва вышло из первобытного состояния. Там-то земные прогрессоры и создают новое общество, воспитывая аборигенов по своему образу и подобию.
Ну, а как насчет собственно Контакта с пришельцами из межзвездных глубин? Увы, в отечественной НФ первая встреча землян с цивилизацией другой звездной системы закончилась плачевно. Для землян. Вышедший в 1922 году в берлинском «Русском универсальном издательстве» роман эмигрировавшего после Октябрьского переворота Н. Тасина (Н. Я. Когана) «Катастрофа» был посвящен вторжению на Землю негуманоидных монстров и почти полному истреблению нашей цивилизации.
Конечно же, живописуя кошмары инопланетной агрессии, автор недвусмысленно предупреждал европейских читателей об угрозе иного рода, исходившей отнюдь не из космических глубин. Свидетелю революционных «преобразований» вероятность большевистской экспансии представлялась синонимичной истреблению Земли космическими чудовищами.
Многие образцы молодой советской НФ, рассыпанные на журнальных страницах, так и затерялись в песках времени. Рассказу «Чужие», единственному сочинению безвестного Алексея Волкова, повезло. Впервые опубликованный в журнале «Мир приключений» в 1928 году, он неоднократно переиздавался и в послевоенные годы. И дело не только в том, что «Чужие» — первый образец в отечественной НФ «позитивного контакта» с представителями цивилизации другой звездной системы. Рассказ положительно выделялся на общем уровне неопытной советской фантастики и литературным мастерством, и изобретательностью сюжета. Два советских ученых-биолога после кораблекрушения оказываются на пустынном берегу западной Африки, где и встречают экипаж потерпевшего аварию звездолета чужих (между прочим, это первый в НФ корабль дисковидной формы, или попросту — «летающая тарелка»!). Описание внешности пришельцев впечатляет: «Казалось, нет ни лба, ни щек, ни скул — одни глаза! Два белых шара на шее, стержнем выдвинувшейся из плеч. Блестяще-белую эмаль выпученных бельм раскалывали пополам горизонтально, от края до края, тонкие трещины — щели сильно суженных зрачков. Жесткая складка плотно сомкнутого, безобразно громадного лягушачьего рта в грязнозеленой коже, сухо обтягивавшей всю голову и свободную от глаз часть лица, придавала голове невыразимо свирепое выражение. Разрез широкой пасти, загибаясь кверху, заканчивался в дряблых складках кожи под ушами. Выдающаяся вперед, узкая и тупая, без подбородка челюсть нависала над жилистой шеей настороженной ящерицы».
Неудивительно, что поначалу земляне не симпатизировали гостям со звезд, да и пришельцы не сразу разглядели в наших ученых наличие интеллекта. Непростым оказался путь к взаимопониманию. Завершается повествование на оптимистической ноте: один из землян отправляется в длительное путешествие на корабле чужих к их родной планете. Автор, к сожалению, не успел написать продолжение этой увлекательной истории… Но «школы Левшина птенцы» все же сделали свое благое дело — Контакт был установлен.
Джордж Зебровски
ХРАНИТЕЛИ ВРАТ И ХАНЖИ ОТ ЛИТЕРАТУРЫ
Если читатели полагают, что все споры по поводу фантастики происходят лишь у нас, а за рубежом все давно решено, успокоилось и устоялось, то публикация полемической статьи ведущего теоретика жанра и признанного писателя их несказанно удивит. Хотя чему удивляться: не единожды было сказано — фантастика не знает границ.
Фэндом, объединяющий писателей и читателей, может гордиться двумя вещами.
Во-первых, это десятки, а может, и сотни романов и рассказов, созданных на протяжении столетия и считающихся непреходящей ценностью (будем называть их Каноном).
Во-вторых, это императив: «Научная фантастика есть литература идей, в основе которой лежит мысль, как научная, так и философская».
Итак, Канон. Но прежде чем рассуждать о нем, следует разобраться с критериями, согласно которым мы «канонизируем» то или иное произведение. Это несложно сделать — достаточно проанализировать уже существующий и общепринятый Канон: наличие вдумчиво проработанной темы, развитие оригинальной идеи. Ну, например, роман Альфреда Вестера «Звезды — мое назначение»: большинство придерживающихся самых различных взглядов профессионалов и любителей научной фантастики согласятся с тем, что это произведение обладает непреходящей ценностью. Но мы можем взять за основу иную систему ценностей, и тогда получим Канон совершенно иной, непривычный. Поговорим об этом подробнее.
Литературная критика научной фантастики тоже существует в рамках общепринятого обычая комментирования и толкования. Не последнюю роль здесь играют конкуренция и культурная борьба «за место под солнцем». Иными словами, борьба за то, кому будет дано определять, что есть что и кто есть кто. Эти самозваные «хранители врат» зачастую стремятся (хотя сами это отрицают) помешать свободному и независимому суждению как читателей, так и писателей, навязывая публике определенные ценностные модели. Размышляя о НФ, можно прийти к выводу: следовать стоит не «тому, что есть», а только «тому, что должно быть»; при этом последнее подразумевает самобытность и оригинальность художественных произведений. Какое поле деятельности открывается в научно-фантастическом произведении? Сколько возможностей, сколько путей здесь еще не открыто? Сколько еще не обнаружено ценностных моделей? Вот логичные вопросы, которыми должны задаваться проницательный читатель и умеющий мыслить писатель. Вопросы эти еще далеки от разрешения и настолько важны, что для дальнейшего адекватного рассмотрения требуют некоторых предварительных выкладок.
Разумеется, чисто литературный подход к НФ не слишком эффективен, поскольку почти всегда эстетику ставит превыше требований оригинальности и мысли. Кроме того, приверженцы этого подхода отказываются от обсуждения «опыта» прочтения индивидуального автора, чья мимолетная магия может ускользнуть от одного читателя и предстать во всей красе перед другим.
Карту мира художественной литературы хороший теоретик расчертит на континенты жанров, впишет множество стран хороших книг (а таковые существуют даже на неисследованных им территориях). И тогда он может заявить: «Вот они, апробированные критерии хороших книг!» И снять перед ними шляпу. Но если теоретик честолюбив, он отправится на поиски терра инкогнита. Он будет выискивать, описывать и систематизировать известное, не упуская возможности открыть и новые острова.
Дискуссии вокруг НФ в последние годы утратили прежнюю простоту, когда они сводились к наблюдениям и констатации факта — ив результате оправдывали все, что появлялось на фантастическом рынке. Теперь дискуссии, напротив, утратили чувство реальности — особенно в том, что касается различных тем НФ. Можно вспомнить все озарения, каковые когда-либо посетили лучших теоретиков НФ, и обнаружить, что тот или иной их катехизис оказывался исключительно гибким. «Научная фантастика пишет о воздействии человеческого фактора на будущие Изменения в науке и технологиях», — с неоспоримой убедительностью утверждал Азимов, эхом вторя неопровержимым выводам Кэмпбелла, Блиша и Тенна. Позже к ним присоединился и Лем — к великому негодованию многих. «Человеческий фактор» делает НФ литературой, внимание к изменениям в области науки или в технологиях делают ее научной фантастикой. При желании можно обойтись изменениями лишь в «человеческом факторе», но это существенно сузит границы НФ.