что денег в мире давно не существует. Пусть люди пользуются моими машинами, мне не жалко. Я ем мясо, потому что оно мне нравится. Ем много мяса, и тебя угощу. Я проживу миллион лет на этом месте, и мне никогда не будет скучно, потому что у меня есть моя мастерская, мои станки и вездеходы, мои планеры, поднимающие меня в небо, есть мои плантации, мои облака, моя дикая природа. Я наблюдаю природу, понял? И я даже на полмизинца не приблизился к тому, чтобы понять ту красоту, которая меня окружает. Но я сделаю это — мне некуда спешить, у меня впереди вечность. Я ценю эту вечность, в отличие от тебя. Я знаю, что жизнь моя не бессмысленна. Я люблю эту жизнь.
— Ты не новус, — убежденно сказал Клаус. — Ты не такой, как все.
— Я — новус, — Беркут осклабился, показав длинные неровные зубы. — Больше того, я новус из новусов. Я овладел всеми известными рунами и изобрел парочку новых. О них знают уже многие, но я не уверен, что остальные доросли до того, чтобы научиться ими пользоваться. Впрочем, лет через пятьдесят дорастут. Я отдам им эти руны, я не жадный.
— Новусы не такие, как ты. Они занудные. Они чересчур правильные.
— Ничего ты не знаешь, Клаус. Новусы всякие. Мы какие угодно. Каждый из нас имеет свой характер, свою индивидуальность, свою судьбу. Мы — люди, Клаус. Просто люди.
— Я триста лет живу среди новусов. Я отлично знаю этих вежливых чистюль.
— Ты не знаешь нас вовсе. Ты не слышишь нас. Большая часть того, что мы хотим сказать, не произносится вслух. Язык людей изменился — он стал совсем другим. Но ты не хочешь слышать этого. Ты залепил свои уши воском и предпочитаешь ходить полуглухим. Тебе нравится играть тупого обиженного мальчика. Сколько ты еще сможешь выдержать эту роль?
— Ну и что же мне делать, великий Беркут? — спросил Клаус. — Может, посоветуешь что-нибудь дельное?
— Найди свое место. Думаешь, у меня никаких проблем нет и не было? Как бы не так! Я метался по всей планете, ненавидел людей, психовал, уходил в запои, даже подумывал о самоубийстве. — Беркут тяжело вздохнул, покачал головой. — Всякое бывало… Много лет прошло, пока я не убедился: в этом мире может реализовать себя каждый, в том числе и закоренелый индивидуалист-одиночка. Если тебе неприятно жить в обществе новусов, уйди от них. Построй свою личную резиденцию, такую, как эта. — Захаров махнул рукой, показывая на свои владения. — Обратись за помощью к людям, тебе помогут со строительством. Я сам тебе помогу.
— Покажи мне свой дом, — сказал Клаус. — Покажи мне все. Я хочу посмотреть. Хочу подумать.
Клаус и Беркут стояли на горном склоне, над крутым обрывом. Оба они были одеты в теплые непродуваемые куртки. Голову Клауса украшал круглый шлем. Беркут заявил, что самому ему шлем не нужен — мол, если что, он всегда сумеет «переправиться». То, что Алексей называл планером, лежало рядом на скалистой площадке. На планер, каким его представлял себе Клаус, это никак не походило. Это не было похоже вообще ни на что, предназначенное для полета — непонятный длинный куль, обтянутый брезентом, с лямками для того, чтобы нести его на спине.
Здесь, почти на километровой высоте, дул постоянный ветер — не холодный, но сильный. Беркут послюнявил палец, определяя направление атмосферных потоков.
— Отлично, — сказал он. — Самое то. Отнесет нас в сторону моей избушки — меньше будет потом пешком топать. В одиночку я люблю полетать против ветра, но вдвоем с пассажиром — тяжело.
— А мы как будем, — поинтересовался Клаус, — сидеть или висеть?
— Мы будем летать. — С этими словами Беркут поставил на попа свой куль и располовинил его застежкой-молнией сверху донизу. — Ты высоты не боишься?
— Не боюсь, — сказал Клаус, озадаченно наблюдая за конструкцией, со щелчками расправляющейся в руках Алексея. — Когда-то я даже летал на параплане — давно, когда люди еще не вымерли. Параплан — это такой парашют…
— Знаю я, что такое параплан, — ворчливо заявил Беркут. — Парапланы, дельтапланы — это не то, это, как костыли для ходьбы. Если хочешь научиться ходить по-настоящему, выбрасывай костыли и начинай ковылять на собственных ногах. А если уж решил летать, то что тебе нужно?
— Крылья! — выдохнул Клаус потрясенно, не веря своим глазам.
— Вот именно, — Беркут удовлетворенно, даже с любовью поглаживал черные кожистые перепонки, натянутые между многометровыми титановыми спицами. — Почему-то прочие называют это планером — наверное, не могут поверить в то, что кто-то из людей научился не просто планировать, а именно летать. А по мне — крылья, они и есть крылья.
— А почему они, как у летучей мыши, а не как у птицы?
— Это летние, для сухой погоды. На них летать попроще, но только медленно, и дождя они не переносят. А так-то у меня и птичьи есть — не с перьями, конечно, но со специальным покрытием. Есть орлиные, есть альбатросы для долгого аэропланирования, есть быстрые, голубиные. Здорово, правда? Птицы могут только позавидовать мне — у них крылья одни на всю жизнь, а у меня сменные, полный ассортимент: какие хочу, такие надеваю.
— А вот колибри умеют зависать в воздухе, а также летать задом наперед, — заявил Клаус. — Ты такие крылышки еще для себя не сделал?
— Такие не будут функционировать, — уверенно заявил Алексей. — У них восьмеркообразная траектория движения крыла, и частота взмахов — от восьми до восьмидесяти в секунду. Не получится из меня колибри, да и ни к чему это.
— И как же ты летаешь?
— А очень просто — сейчас увидишь. Знай себе культяпками машу, хвостом подруливаю, клювом пощелкиваю да каркаю, как ворона…
— Не пудри мне мозги, — сказал Клаус. — Махать с такой частотой, как птица, ты не сможешь. И подъемной силы этих крыльев никак не хватит на твою тушу. Страусы, насколько известно, не летают.
— Ну, допустим так, — Беркут склонил голову, хитро прищурил глаза. — И что из этого?
— Руна. Ты наверняка придумал руну. Одну из тех, которые не хочешь отдавать прочим новусам. Предположим, она делает тебя невесомым. А крылья нужны тебе для маневрирования в воздухе, это всего лишь дополнительное оборудование, как ласты у подводных ныряльщиков.
— Ты удивительно догадлив, друг мой, — похвалил Беркут. — Ставлю тебе пятерку за сообразительность. К сожалению, Роб Бракен, придумавший телепорт, застолбил название «руна Полета» раньше меня. Не по делу, прямо скажем, он это название употребил. Ну да ладно, я выкрутился. Угадай, как я назвал свое детище?
— Руна Беркута, — произнес Клаус, нисколько не сомневаясь.
— В самую точку! — удовлетворенно кивнул Захаров.
— Хорошо звучит. Простенько, но со вкусом.
— Еще бы!
— Ну что, полетели? Мне тоже крылья положены?
— Тебе — нет. Что ты с ними делать будешь?
— А как же я тогда?
— Пассажиром полетишь. Потащу тебя в могучих когтях, словно горный орел — барана.
— А если надоем — бросишь?
— Зачем же? Орлы, как известно — умные птицы. Хорошими баранами не разбрасываются.
— Ты кого-нибудь уже катал так?
— Конечно, и не раз. Ко мне заглядывают друзья со всех концов света. Любят попорхать под облаками — с визгом, с воплями. Восторгу нет предела.
— А мясом ты их угощаешь? — Клаус сглотнул слюну, вспомнив отменнейший медвежий копченый окорок.
— Некоторых угощаю. А что тут такого? — Захаров пожал плечами. — В Сибири почти все новусы едят мясо. И в Канаде, насколько я слышал.
— А Патрик… Он тоже?..
— Патрик мяса не ест, — отрезал Беркут.
— Ты его лично знаешь?
— Знаю. — Беркут усмехнулся. — Как же его не знать — мы ведь соседи. Всех, кого он принимает, я к нему на вездеходе отвожу. Переправа в его резиденции не работает. Аномалия…
— Ну и как он? Что за человек?
— Хороший человек, — сказал Беркут.
— А почему же он остальных новусов чурается, живет отшельником? Аномальную зону себе выбрал, чтоб добраться до него тяжелее было. Так же не любит остальных людей, как и ты? Ему-то вроде бы положено любить всех поголовно.
— Ты Патрика не трожь, — тяжеловесно сказал Захаров. — И намеки свои оставь, понял? А то я тебе собственными руками таких затрещин надаю, что мало не покажется.
— Понял, — быстро произнес Клаус. — А ты катал его, Патрика? В смысле, на крыльях.
— Его — нет. Патрика не надо катать.
— Почему?
— Смотри туда, — палец Захарова показал в небо. — Видишь, большая птица летает? Породу угадаешь?
— Гигантский хищный какаду, — сказал Клаус.
— Сам ты какаду. Это Патрик. Патрик Ньюмен собственной персоной. Он знает все руны, в том числе и мои. Он умеет летать. Крылья ему делал я.
— Он что, видит нас сейчас?
— Само собой. Он наблюдает за нами. Точнее, за тобой. За мной ему наблюдать неинтересно — он и так все про меня знает. Сейчас он слушает наш разговор.
— Так почему бы ему не спуститься к нам сюда и не потолковать?
— Если не спускается, значит, так нужно. Значит, время еще не пришло.
— А когда оно придет?
— Надоел ты мне своими вопросами, — заявил Беркут. — Пожалуй, я тебя все-таки уроню. Нечаянно. Патрик мне это простит.
Восторг — не то слово. Не существовало в человеческом языке слов, чтобы выразить то, что чувствовал Клаус Даффи, когда со свистом рассекал плотный воздух, взмывал в призрачный туман облаков, пикировал до самой земли и снова возносился вверх в теплых восходящих потоках. Он хохотал, он взвизгивал, он выкрикивал ругательства. Он пел.
Беркут молчал — знай себе работал крыльями, закладывая головокружительные виражи и пируэты. Беркут молчал, но Клаус догадывался, что адреналиновая эйфория распирает и его — телепат-новус пил радостные эмоции Клауса, как самое изысканное вино. Алексей Захаров подпитывался сейчас положительной энергией Клауса, но Клаусу не жаль было поделиться радостью. Будь его воля, он одарил бы своим удовольствием всех людей в мире — и хватило бы на всех. Обидно, что человечество не дожило до такого. Обидно… Бедные сапиенсы…