— Мне не нужно ничего особенного, — снова заговорила Джун. — Я хочу жить в доме с садом. Хочу вставать утром и ложиться спать вечером. Хочу поступить в школу, пока еще не поздно чему-нибудь научиться. Я вижу, ты сердит на меня. Что же, пусть так. Если ты до того сердит, что не оплатишь мне обратную дорогу, то и черт с тобой. Я сама закажу себе челнок.
Она встала, несколько неуверенной походкой вернулась в дом, по привычке мелко семеня ногами, как учат девочек (и мальчиков) в Доме Воссиявшей Любви.
Полчаса спустя Джун вернулась, одетая в дорожный костюм. Стеф, облокотившись о перила, смотрел вниз в черные глубины озера Бай.
Стеф сказал:
— Я беден. Я сам по себе. Я сижу на кифе.
— Иными словами, ты не можешь оплачивать меня, я тебе не требуюсь, и ты во мне не нуждаешься, потому что киф лучше. Правильно? Тогда прощай.
— А ты не можешь некоторое время подержать сенатора на крючке?
— Не очень долго. Он может купить все, что пожелает, и я не хочу его терять.
— Пожалуй, со ста тысячами я мог бы обзавестись своим домом, — задумчиво произнес Стеф. — Если мне не удастся выторговать больше.
Джун даже не села, а рухнула в кресло и испустила самый глубокий вздох в своей жизни. Она спрятала лицо в ладонях, словно заплакав, хотя разучилась плакать уже много лет назад, и лицо ее оставалось горячим и сухим. В голове вихрем пронеслось множество мыслей: в частности, о блистательном плане, который пришел в голову ее подруге Селене — замечательная выдумка про сенатора, которого, разумеется, вообще не существовало.
— Так, значит, сделаешь, — утвердительно сказал Яма.
— За миллион ханов. С предварительной оплатой. Я хочу, чтобы мои наследники что-то получили, если я не вернусь.
— Порядочная куча денег.
— Я хочу еще одного. Попытайтесь освободить двух ребятишек, которых я сцапал. Не то Катманн их обезглавит просто из «любви к искусству».
Яма нахмурился.
— Он ни за что их не отпустит. Они молоды, девушка красива, а поэтому он захочет их изуродовать. Думаю, он сберегает их для чего-то из ряда вон выходящего. Катманн — настоящий садист, тебе-то это известно.
— Все-таки попробуйте.
— Никаких обещаний. Но если у меня будет возможность их спасти, я ее не упущу.
Когда Стеф ушел, Яма начал вкручивать своего призового агента влиятельным особам. Он ожидал неприятностей с Катманном, но все обошлось: глава Службы безопасности Земли готовил группу уничтожения Дьевы и увидел в миссии Стефа возможность проверить работу червобура. Угайтиш, адмирал Хрка и Хиан были готовы испробовать любое средство и дали свое согласие. Возражал только прямой начальник Ямы Олеарий. Он не желал расходов.
— Почему бы вам самому не отправиться? — поинтересовался он.
— Это вышло бы много дешевле.
— Сударь, я отправлюсь, если вы прикажете. Но у меня жена и четверо детей.
— На два больше, чем разрешает экозакон.
— Для меня сделано исключение.
Олеарий, хмурясь, проглядывал досье Стефа.
— Здесь что-то не то… Он не вызывает доверия. Почему, собственно, он оставил службу?
— Сударь, он замечательный агент. Храбрый, стремительный, с большим умением приспосабливаться к обстоятельствам. Но у него есть одна слабость. Он сентиментален. Нельзя быть сентиментальным и служить в правоохранительной системе. Давным-давно он помог бежать женщине-воровке, которую должны были отправить в Белую Палату. Я узнал об этом, выполнил свой долг и сдал Стеффенса.
Олеарий все еще хмурился.
— Если он сентиментален с женщинами, так как же он убьет эту… как ее там, Дьеву?
— Сударь, с ней другое дело. Она угрожает всему его миру, включая шлюшку, в которую Стеф вроде бы влюблен.
— Ну, хорошо, — Олеарий пожал плечами. — Посылайте его. Большого вреда он не принесет. Но если он потерпит неудачу, потребуйте от него деньги назад.
— Отправляешься завтра, — сказал Яма. — Эти материалы изучишь вечером.
Стеф взял пакет, поймал казенный плавнолет и отправился прямо в Дом Воссиявшей Любви. Последовавшее долгое прощание оставило Стефа в слезах, а Джун (когда дверь за ним закрылась) расцвела улыб-.кой в предвкушении будущего, которое выглядело одинаково светлым, возвратится ли он со своего задания живым или нет.
Вернувшись к себе, Стеф устроился на балконе и углубился в документы: голограмма Дьевы, сведения о ее жизни на Ганеше и карта древней Москвы. Карта удостоилась лишь беглого взгляда — воспользоваться ею он мог только на месте. Другое дело голограмма. Стеф вглядывался в нее так, будто его возлюбленной была она, а не Джун, и запечатлел в памяти круглое скуластое лицо татарки и ничего не выражающие глаза.
После чего прочел ее биографию. К его удивлению, этот документ под грифом «ГОСТАЙНА. НЕ СНОСИТЬ ГОЛОВЫ» был написан професором Яном. Войдя во вкус полисайских денег, Ян начал работать на Яму как агент-доброволец, и его первым заданием было составить и аннотировать историю жизни Дьевы.
Поселенцы отправились в систему Шивы под водительством благочестивого индуса, который надеялся создать приют для всех, кто исповедует старые веры — мусульман, христиан, иудеев и буддистов вдобавок к своим единоверцам, — чтобы там, вдали от коррупции и безверия, навеки воцарились мир, справедливость и служение Богу.
«Реальные результаты этого благородного эксперимента, — писал Ян, — иначе как ироническими назвать нельзя». В процессе заселения системы были уничтожены три вида разумных существ, а дальнейшая история системы Шивы слагается из религиозных войн между людьми и ожесточенных сектантских свар.
Ахматова Мария родилась в глубоко верующей семье на Ганеше, третьей планете. Они были христианами, членами русской православной церкви, и истово ненавидели как своих соседей-иноверцев, так и растленные безбожные цивилизации остальных планет. Со временем она утратила веру в Бога, сделав своей религией судьбу человечества. Ее личная жизнь оставалась аскетичной. У нее не было ни любовников, ни любовниц, и имя, взятое ею в движении, созданию которого она много способствовала, на русском, ее родном диалекте, означает «девственница» — Дьева.
Она училась в академии, и там известие о технических достижениях, приведших к созданию червобура, подсказало ей великую цель ее жизни. Она вошла в группу людей, так или иначе связанных с академией, которые разработали план предотвращения Времени Бедствий, для чего требовалось вернуться в прошлое. Некоторые члены ее группы перевелись в Университет Вселенной в Уланоре, где вербовали сторонников, намереваясь создать, — а узнав, что он уже создан, — украсть червобур.
Дальше следовала часть, которую Яма отчеркнул красным. Теория Дьевы о возможности предупреждения Бедствий опиралась на устную легенду, бытовавшую среди русских христиан на Ганеше: будто человек по фамилии Разруженье, министр обороны древней России, в преддверии Бедствий отдал распоряжение о первом термобиоударе по Китаю, и это положило начало Времени Бедствий. Убийство этого индивида вполне могло предотвратить ту войну, а с ней и всю последовавшую цепь катастроф.
— Вот, значит, что! — пробормотал Стеф.
Ему показалось несколько странным, что Дьева, верующая в абсолютную ценность жизни, вернулась в прошлое убить кого-то. Но Ян в примечании напомнил, что подобное случалось прежде много-много раз: люди, веровавшие в свободу, бросали в тюрьмы противников свободы; те, кто веровал в жизнь, убивали всех, кто, по их мнению, ей угрожал.
Покончив с документами, Стеф перекусил, а потом бросился на кровать. Проснулся он от звонка масшины. Наспех умывшись, он занялся большим ящиком с нелепыми одеяниями, которые были изготовлены по эскизам профессора Яна, сделанным им по мозаикам московского метро.
В семь семьдесят пять административный плавнолет забрал Стефа с крыши и доставил его в квартал, слишком хорошо ему знакомый: скопление огромных безликих зданий. Они тянулись по ту сторону ступенчатого Дворца Правосудия и Центральной Каталажки, в подземных помещениях которой он изведал все прелести допроса.
На этот раз целью был пятиугольник Земли Центральной. Плавнолет спустился в колодец внутреннего двора, который остряки окрестили «Пупом Земли». Яма встретил Стефа, едва он сошел в сумрачный двор, выложеный черными восьмиугольными плитами, и провел его по узким коридорам мимо вооруженных темнооборотников в сводчатый зал, посреди которого в лианах толстых серых кабелей высился сверкающий аппарат.
— Вот он, значит, какой, — сказал Стеф, заинтересованный полным отсутствием у себя хоть какого-то интереса. В центре червобура помещался двухметровый куб с круглым отверстием в одной грани, назначение которого угадать особого труда не составляло.
Техи в синих халатах помогли ему надеть тяжелое пальто с широкими лацканами и большими карманами, сунули взрывной пистолет в правый карман, а в левый положили черный аккумуляторчик с маленьким контрольным ящиком. Кто-то засунул холодную металлическую кнопку в его левое ухо.
— Обрати внимание на систему контроля, — сказал Яма. — Возьми ее в руку. Вот так. Красная кнопка: дело сделано, верните домой. Оке? Белая кнопка: нуждаюсь в помощи, пришлите подкрепление немедленно. Черная кнопка: хватайтесь за задницы, Дьева своего добилась, и вашему миру капут… В систему встроен крохотный магнитпространственный передатчик, который в течение одной микросекунды испускает, так сказать, космический писк. Этот сигнал пересекает время точно так же, как пространство… не спрашивай меня, каким образом. Мы будем готовы его принять. А тогда вернем тебя, пошлем помощь или…
— Схватитесь за задницы. Понимаю. Но ведь это значит, что вы можете просто бросить меня там, сэкономив миллион.
— Верно, можем, но не станем. — Он улыбнулся. — За какой-то паршивый мильончик, к тому же не мой?
Они уставились друг на друга, и Стеф выжал из себя жалкую улыбку.
— Вот и ладно. Какие-нибудь проблемы?
— Да, — ответил Стеф. — И много. Я не говорю по-русски. Я понятия не имею, как мне отыскать Дьеву, даже если я попаду в Москву в нужное время. Я…