обратилась к Терезе: — Не забудь про наше запланированное занятие с последующим обсуждением.
— Я обязательно приду. Обещаю.
Когда Мягкая Скала и Дарагон ушли, Гарт спросил:
— Чем ты собираешься заняться, когда уйдешь отсюда?
Мысли о Канше все еще угнетали его.
— Там все так непривычно, — сказала Тереза. — Просто страшно.
— Или волнующе интересно! — Из них только Эдуард так оценивал свои возможности, и он последним посмотрел наружу, прежде чем они закрыли массивную дверь. — Да, я много чего достигну, если только проживу достаточно долго.
На пути в огромную библиотеку Тереза миновала монастырскую кухню, с ее стуком кастрюль и сковород. Она услышала веселую болтовню, вдохнула запах горячего кунжутного масла и нарезанных овощей. Есть ей не хотелось, но она подумала об овощах, о том, как приятно ухаживать за цветами и растениями на грядках во внутреннем дворе. Но она обещала Мягкой Скале, что сегодня посвятит свое время интеллектуальным занятиям.
Монахиня встретила ее на пересечении коридоров, скрестив руки на голубом одеянии. Тереза забыла о времени и, возможно, опоздала, однако старуха была терпеливейшим из педагогов.
— Твое сознание подготовлено, дитя? Подготовлено для восприятия новых знаний?
— Я хотела бы, чтобы вы помогли мне найти ответы вместо новых вопросов.
Мягкая Скала засмеялась.
— Ты полагаешь, что у меня есть для тебя готовые ответы?
Расщепленцы отдали свои заботы воспитанию брошенных детей, чьих матерей и отцов было невозможно определить, рожденных телами, покинутыми сознаниями, которые обитали в них в момент зачатия. Расщепленцы считали таких детей абсолютно новыми душами, новыми языками пламени, а потому чем-то особенным. Монахи подводили своих питомцев к полному раскрытию их потенциала, учили их, как просеивать эзотерические знания, погребенные в КОМ. В их глазах обмен сознаниями был замечательным доказательством, неоспоримым свидетельством того, что душа, личность вовсе не часть тела, а всего лишь пассажир.
Мягкая Скала первая призналась, что не знает, для чего Бог предназначил этих особых детей, и отказалась истолковать Божий Промысел.
«Вы хотите сказать, что мы предназначены для чего-то великого?» — спросила как-то Тереза.
«Кто мы такие, дитя, чтобы определять великое? Вы будете делать то, что будете делать — изменять мир… или менять только одну жизнь. Выбор принадлежит вам».
Тереза подумала о Канше, который как раз теперь пытался найти свой путь в непривычном, неведомом мире.
— А как с поисками работы? — спросила она.
— Это не наша задача, — в голосе Мягкой Скалы была растерянность.
Пока они шли по коридорам старинной пивоварни, Тереза неожиданно заметила сержанта в темной форме БРЛ у дверей Тополиного Пуха, старшего администратора монастыря. Тереза никогда раньше не видела представителей Бюро в стенах Опадающих Листьев и никогда прежде не слышала, чтобы кроткий, всегда говоривший негромко Тополиный Пух повысил голос, как теперь.
— Ни в коем случае! — сказал главный монах кому-то, кто находился в его кабинете. — Мы занимаемся тут важнейшей работой.
Терезе не было видно, с кем он разговаривает.
— Важность — понятие относительное, сэр. Многие скажут, что работа Бюро много важнее. — Голос был спокойным, мелодичным, каждое слово звучало четко. — И наши потребности приоритетны.
— Монастырь принадлежит нам, — настаивал Тополиный Пух. — Мы живем и работаем здесь более века. Найдите какое-нибудь другое место.
— Прошу вас, сэр… э… Тополиный Пух, будем реалистичны. У вас нет способа противиться БРЛ, если мы примем решение…
Вытянувшийся перед дверью сержант БРЛ не спускал глаз с Терезы и Мягкой Скалы.
Тереза посмотрела на лысую старуху с глубокой тревогой.
— Что происходит? Почему Тополиный Пух так расстроен?
Мягкая Скала вздохнула.
— Я одобряю любознательность, дитя, но некоторых вопросов лучше не задавать. — Она положила руку на плечо девушки и увлекла ее дальше. Небесно-голубое одеяние монахини и свободная удобная одежда Терезы тихо шелестели, касаясь пола.
Тереза попыталась вернуться к теме под другим углом.
— Но ведь странно, не правда ли? Тополиный Пух получил свое имя, потому что мягок и легок в общении, вы сами так говорили. Но голос у него был очень сердитым.
Толстенький администратор не отличался честолюбием, но свои обязанности исполнял умело. Он коротал время в ожидании следующего цикла жизни и не считал нужным тратить лишние усилия в нынешней своей ипостаси. Для этого ему представится еще множество случаев на Великом Колесе Жизни.
— Но ведь это не первое и не единственное его имя, дитя, — сказала Мягкая Скала, сухо улыбнувшись. Сама она получила имя из-за противоречивости своей натуры: она бывала нежной, как сливочное масло, или же твердой, как гранит.
— Я много думала о том, какое имя следует взять мне, — рискнула Тереза с неуверенной улыбкой. — Когда я через два-три года принесу свой обет.
Мягкая Скала остановилась посреди коридора, ведущего к библиотеке.
— Не говори необдуманно! — сказала она с упреком. — Выбор имени монаха — это торжественный обряд, а не веселый праздник. Сначала мы краткой поминальной службой прощаемся с тем, кто решил отвергнуть внешний мир, и лишь потом празднуем второе рождение того, кто остается в стенах монастыря. — Рубленые черты ее лица посуровели, лоб наморщился, и она смерила Терезу строгим взглядом. — Мы горячо надеемся, что наши ученики не останутся у нас, но отправятся в мир и станут частью соединительной ткани общества. Ваша цель — сделать жизнь благом для как можно большего числа людей. А достигнуть этого, оставаясь в наших стенах, невозможно.
Горячие слезы обожгли глаза Терезы.
— Но я думала, будет лучше, если я…
— Мы не ищем пополнения, дитя. Здесь остаются только те, с кем мы потерпели неудачу. Только те из нас, кто не смог исполнить свое предназначение во внешнем мире.
Тереза не поверила своим ушам.
— Но вы же не потерпели неудачи!
— Я немало лет прожила снаружи, экспериментируя, проверяя, перепрыгивая. Назови это опрометчивостью юности, болью неразделенной любви, но я бежала назад, сюда, и с тех пор виню себя в трусости. Теперь мой единственный успех — мои ученики. Я надеюсь, что они уйдут в широкий мир и совершат то, что не удалось мне.
Она поглядела на Терезу. Ее ясные синие глаза увлажнились.
— Я не хочу, чтобы ты избрала мой выход. Ты — новая душа, особый ребенок. Тебя впереди ждет столько важного! Найди свои ответы где-то еще, Тереза.
Тереза любила библиотеку. Монахи полностью переделали одно помещение под музей старинных книг, храня их более как произведения искусства, нежели источник познания. Великолепные картины, гобелены и статуи украшали ниши. Монахи верили, что их ученики, изучая произведения искусства, приобретают не меньше знаний, чем из энциклопедий.
Впрочем, для занятий главным образом служил лабиринт экранов и терминалов КОМ, которые включались голосом и были взаимозависимы. КОМ представляла собой замкнутую систему, пронизывающую общество. Она исполняла функции, которыми пользовались все, не замечая этого: включала уличные фонари, вентилировала воздух в помещениях, регулировала воздушные коридоры, обеспечивая бесперебойную работу и безопасность планолетов, поддерживала регулярную смену погоды с помощью систем, контролирующих климат, КОМ вела финансовые счета, составляла картотеки, управляла справочными бюро. Здесь, в библиотеке, несколько дежурных монахов трудились в поте лица, выполняя черновую компьютерную работу для клиентов извне, зарабатывая деньги, пополнявшие кассу Опадающих Листьев.
Учащимся рекомендовалось исследовать редкие связи, взаимоотношения между людьми и событиями, историю и будущее. Расщепленцы верили, что с каждым новым поколением человечество должно становиться сильнее, должно развиваться к лучшему. Но как мышцы укрепляются благодаря упражнениям, так и люди должны активно стремиться стать лучше, постигать Вселенную вокруг них.
Однако любые данные сами по себе были бесполезны. Их следовало обработать, переварить и усвоить. Монахи ввели режим, согласно которому за каждым часом, отданным розыскам в КОМ, должен следовать час медитации и еще час дискуссий и приобщения других к новым знаниям. «Информация и знание — это две разные вещи», — часто повторяла ей Мягкая Скала.
Монахиня подвела Терезу к молочно-матовому сенсорному экрану, прозрачному интерфейсу всепроникающей информационной системы. Мягкая Скала коснулась поля кончиками пальцев, и молочный экран стал перламутровым, затем на нем развернулась сложная карта тематических данных.
— Ну вот, дитя.
Даже Мягкая Скала смотрела на карту с благоговением.
— Может КОМ дать мне ответ на вопрос, зачем я здесь? — спросила Тереза. — Что все это означает? Что мне следует сделать с моей жизнью?
Компьютерно-Органическая Матрица была колоссальным пассивным разумом. Ее мыслительные способности равнялись миллиардам человеческих, а глаза могли следить за самым малым воробышком. Расщепленцы видели в КОМ подобие бога, сошедшего на Землю — сеть нейронов, населенную неисчислимыми душами, которые вошли в нее и не вернулись, потому что остаться внутри было слишком большим соблазном.
Мягкая Скала прикоснулась к сенсору выхода.
— Разумеется, дитя. Здесь ты можешь обрести Небеса.
Чердак, пыльные тени, запах гниющих балок, будто сырого валежника в лесной чаще. Старинные документы, коробки, набитые тайнами…
Монастырь был таким обширным, что Эдуард сумел себя убедить, будто монахи попросту забыли о существовании этого помещения. Он не мог представить себе, чтобы Мягкая Скала или толстенький Тополиный Пух протиснулись в люк над гладильней. В кое-как оштукатуренную кирпичную стену были вделаны друг над другом крашеные металлические скобы, достигавшие карниза. В Опадающих Листьях таилось много забытых уголков — кладовок, запертых чуланов, — а монахи были слишком малочисленны или слишком нелюбопытны, чтобы исследовать все.