На вечеринке, устроенной в тот день, когда младенца привезли из роддома, кое-кто из гостей спросил Энтони, не заболела ли его жена.
— Она просто устала. Готовится к крупному судебному процессу, — отвечал он.
На следующий день у нее так сильно разболелась голова, что Энтони пришлось отвезти ее в свою клинику на обследование.
А еще через день она умерла. Убивший ее вирусный менингит сработал настолько быстро, что спасти несчастную оказалось невозможно. И лишь каким-то чудом ни Энтони, ни кто-либо из семьи не заразился.
Из Энтони словно высосали жизненные силы. Бродя по дому, он пытался набраться энергии, чтобы кое-как прожить очередной день. Ночью становилось еще тяжелее. Отец часто приходил и сидел с ним — молодой мужчина рядом с пожилым, — изо всех сил стараясь утешить.
Каждый день Энтони ходил на могилу жены. В годовщину ее смерти он рухнул на землю, срезая для нее цветы. После инсульта левую половину тела парализовало. Дети захотели поместить его в пансионат.
— Нет, — заявил его отец. — Теперь моя очередь присматривать за ним.
Так Энтони вернулся в родной дом, где был счастлив, пока не заболел его отец. За многие часы общения Энтони рассказал отцу (по его просьбе) множество подробностей о тех годах, когда он рос и взрослел, о ссорах с риэлтором, о двойных сменах, когда он работал официантом, о первом свидании с девушкой, которая потом стала его женой.
— Да, теперь я вижу всю твою жизнь, — сказал отец.
После второго инсульта Энтони возвратился в девятилетний возраст. Он не понимал, что компьютеру, на котором они играют, уже много-много лет. А игра эта была той самой, которую отец подарил ему на девятый день рождения, всего за две недели до роковой болезни.
Но в одно печальное утро он перестал быть даже девятилетним мальчиком.
— Его нервная система уже не выдерживает, — сообщил специалист.
— И ничего нельзя сделать?
— Мне очень жаль. При такой скорости… Через несколько дней…
Отцу Энтони показалось, будто у него в животе камень.
— Мы обеспечим наилучший уход, — добавил специалист.
— Нет. Мой сын должен умереть дома.
Отец сидел возле кровати, держа исхудавшую руку сына, и с болью вспоминал, как он ухаживал за ним в детстве, когда Энтони болел. В свои шестьдесят три года Энтони выглядел ужасающе старым. Дыхание было частым и неглубоким. Глаза оставались открытыми — остекленевшие, пустые.
Дети и внуки пришли с ним попрощаться.
— Наконец-то он обретет покой, — сказала вторая дочь.
— Эта теория уже дискредитирована, — сказал специалист.
— Она работает.
— В единичных случаях, но…
— Я один из таких случаев.
— Из немногих случаев. Пациент может не пережить процедуру.
— Так вы отказываетесь?
— Я пытаюсь объяснить, что после таких расходов и при таком риске…
— Завтра мой сын умрет. Криоген — единственный выход. А что касается расходов… Он упорно работал. У него есть сбережения. Мы можем себе это позволить.
— Но ведь нет гарантии, что когда-либо будет найден способ восстановления настолько поврежденных клеток мозга.
— Но нет и гарантии, что подобный способ не будет найден.
— Пациент не в состоянии дать разрешение.
— Ему не надо его давать. Я его душеприказчик.
— Все равно необходимо посоветоваться с его детьми. Есть наследство и риск судебного разбирательства.
— С его детьми поговорю я. А вы займитесь приготовлениями.
Они смотрели на него.
Отец Энтони не мог понять, почему они сопротивляются его идее.
— Послушайте, я вас просто умоляю. Ради любого из вас он поступил бы точно так же. Бога ради, не отказывайте ему в шансе на спасение!
Их взгляды стали жестче.
— Вам это не будет стоить ничего. Я ведь работаю… я буду работать еще больше… я заплачу за все. А право управления наследством перепишу на вас. Пожалуйста, не мешайте.
Отец Энтони стоял возле криокамеры, глядя на записочку, которую только что приклеил на дверь. Фамилия сына, год его рождения, дата, когда его поразил инсульт, и время, когда его заморозили. «Приятных тебе снов, — было приписано внизу. — Просыпайся скорее».
«Скоро», разумеется, понятие относительное. Энтони пролежал замороженным шесть лет, а медицина так и не нашла возможности ему помочь. Но ведь это не означало, что метод не будет найден завтра или через месяц. Надежда есть всегда, думал отец. Надо лишь подождать.
На длинном мраморном столе посреди коридора лежали вещи, оставленные родственниками других пациентов, например, семейные фотографии и бейсбольная перчатка. Отец Энтони оставил диск с компьютерной игрой, в которую играл вместе с сыном.
— Мы еще сыграем, — пообещал он.
Сегодня был день его рождения. Ему исполнилось сорок девять. Виски у него поседели, лоб прорезали морщины. «Скоро я буду похож на Энтони в тот день, когда очнулся после размораживания и увидел, как он склонился надо мной», — подумал отец.
Он не мог избавиться от удручающей мысли о том, что когда-нибудь ему исполнится столько же, сколько было Энтони, когда его заморозили. Но, если подумать, то, может, не все так плохо. Нам обоим будет по шестьдесят шесть. И мы сможем стариться вместе.
«Я буду сражаться за тебя, Энтони. Ты можешь на меня рассчитывать, клянусь. Я не позволю тебе умереть у меня на глазах. Потому что нет ничего ужаснее для отца, чем пережить сына».
Перевел с английского Андрей НОВИКОВ
Интервью
Борис Стругацкий«Если хочешь, чтобы что-то произошло через сто лет, начинай прямо сейчас», интервью
15 апреля — юбилей фантастики: Борису Стругацкому 70 лет! Да, именно так — юбилей будет праздновать фантастика, а не сам Мастер. Ибо все друзья Руматы и Максима, все собеседники Горбовского и Виконта, расслабившись и забыв о времени, поднимут бокал за неназначенные, но состоявшиеся встречи, тогда как сам юбиляр вместо здравиц и тостов будет выслушивать вопросы о новом произведении С.Витицкого, пытаясь утишить страждущих и утешить обиженных… А знаете, может быть, так и следует встречать свой юбилей настоящему писателю?
Редакция: — В романе С.Витицкого «Бессильные мира сего», опубликованном в первом номере журнала «Полдень, XXI век»[6] за этот год, на равных правах существуют три повести. Стоит в момент чтения изменить систему координат — и возникнет совсем другая история. Нет ли опасений, что читатель просто запутается в меняющихся смыслах, так и не добравшись до авторского послания?
Борис Стругацкий: — Такая опасность есть всегда. И как всегда, автор надеется прежде всего и в первую очередь на читателя, умеющего и любящего не только читать, но и перечитывать.
— Роман создавался не один год. Менялось ли повествование? Автор вносил коррективы в первоначальный замысел, в готовый текст?
— Скорее нет, чем да. Менялись отдельные сцены, появлялись герои, которых не было в первоначальном замысле, концовка переписывалась несколько раз. Но никаких существенных трансформаций сюжета и фабулы не происходило.
— Можно ли усмотреть в повести библейские мотивы?
— Если принять, что тема «Учитель и его ученики» может быть рассматриваема как библейская, тогда — да, библейские мотивы в повести имеют место быть.
— Мы имели в виду не только линию «учитель-ученики», но и образы двух детей (мальчика и девочки), которые представляются нам антагонистами. Так ли это?
— Они, разумеется, в известном смысле антагонисты («вода и камень», «лед и пламень»), но ничего сугубо библейского в этой линии нет. Это не Христос и Диавол. Ни в какой мере. Скорее уж это метафора обычной житейской коллизии: позарез нужен Учитель, а судьба подсовывает очередного тирана.
— Это произведение, как и первый роман С.Витицкого, насквозь пронизано современностью, фантастический элемент лишь оттеняет острую реалистичность повествования. Помнится, писатель под именем «братья Стругацкие» ответы на злободневные вопросы искал (и находил) в космосе или на Земле будущего. Автор считает, что сейчас это уже не «работает»?
— Времени прошло — без малого полвека. Тот антураж, который казался в конце 50-х ярким, свежим, новым, фантастически интересным, давно уже сделался скучным, молью траченным, облезлым каким-то, словно старая монета, почти уж вышедшая из употребления. Время «космических одежд» (о которых еще Лем некогда писал) ушло, и ушло, на мой взгляд, безвозвратно. «Главное — на Земле». Стругацкие поняли это в начале 60-х и всю дальнейшую свою жизнь актуализировали этот тезис. По мере сил своих и возможностей.
— Скажите, пожалуйста, Горбовский был или его не было? Был ли Атос-Сидоров? Хотя бы «человек нового времени» — Максим Каммерер? Если да, то как же они почти в одночасье исчезли? В повести С.Витицкого ни одного «наследника». Даже «кукушата» — люди лишь «как бы приличные», да и то на фоне времени.
— У каждого мира — свои герои. У нынешнего — свои. Да и потом, между названными Вами героями и «кукушатами» С.Витицкого — такая ли уж большая разница? И не есть ли, в конце концов, жестокий психократ Тенгиз — тот же Максим Каммерер, только прочно уже обосновавшийся и окончательно освоившийся в мире Неизвестных отцов?
— Многие работы АБС и первый роман С.Витицкого «Поиск предназначения» исследуют (в том числе) проблему соотношения цели и средств. Но никогда она не решалась столь жестко, как в новом романе. Автор раздвинул для себя границы возможного? Жестокое время требует жестоких решений? Началась эрозия традиционной морали? Что происходит?
— Жестокие цели требуют жестоких решений. Жизнь вообще довольно жестокая штука. Можно быть довольным своей жизнью, многие довольны — особенно те, кто «хорошо устроился». Но достаточно ли этого? Не означает ли это, что ты отдал себя на съедение жадно-прожорливой «свинье жизни»? Хорошо, если ты доброжелательно-спокойный наблюдатель этого зрелища (довольства-удовлетворенности) со стороны. А если ты — Учитель, демиург, творец, несущий бремя ответственности за свое творение?.. Что более жестоко тогда: стать жестоким хирургом — или позволить себе оставаться равнодушно-спокойным педиатром? Для подавляющего большинства из нас все это — вопросы сугубо риторические, ибо мы бессильны что-либо изменить, даже если бы и пожелали того. А если это в наших силах? Как тогда?.. Не знаю. Сила всегда в каком-то смысле жестока, бессилие — никогда.