Снизу донесся глухой стук, пришедшийся как раз между двумя ударами по клавишам, словно единственная диссонирующая нота, вклинившаяся в сухую трескучую мелодию. Хэммонд едва заметил посторонний звук, но он все же отложился в его сознании, оставив легкую неловкость.
Поэтому он перестал печатать и прислушался. Пространство дома, теплое и темное, окутывало Хэммонда; дождь пытался пробиться сквозь крышу и, звеня, скатывался по стокам, насыщая влагой воздух, переполненный грозовым электричеством.
Он почти успел убедить себя, что все это ему послышалось, когда внизу снова что-то грохнуло, на этот раз громче, и продолжалось дольше, словно кто-то спустил с лестницы целый сервиз вкупе со столовым серебром.
Хэммонд с сильно заколотившимся сердцем встал, схватил лежавший на столе конверт из оберточной бумаги, сунул рукопись под мышку и оглянулся на дверь спальни. Она была приоткрыта!
Хэммонд нерешительно помялся на месте, прислушиваясь к разгулу грозы. Внизу все стихло.
«Проклятый дом чересчур велик для меня. Слишком пусто, слишком одиноко».
Правда, во время работы ему обычно удавалось убедить себя, что одиночество — штука хорошая.
Но не в такие ночи.
Хэммонд сунул ноги в туфли и открыл дверь спальни. Внизу, в ночных тенях, снова возобновился шум, правда, на этот раз потише: легкое царапанье, бренчание, слабый звон металла о металл.
Хэммонд стал спускаться вниз. Ступеньки поскрипывали под тяжелыми шагами. У подножия лестницы он ощупью поискал выключатель. Наверху вспыхнули светильники, безжалостно обнажив старую мебель и телевизор, собиравший пыль в углу.
Втайне Хэммонд надеялся, что при свете шум прекратится.
Не прекратился.
Звуки раздавались из кухни. Хэммонд набрал в грудь воздуха и огляделся в поисках оружия, но, отдавая дань условностям, взял из камина кочергу. Кухонная дверь оказалась закрытой. В щелочке между дверью и косяком зияла темнота. Негромкое царапанье стало казаться почему-то почти привычным.
Хэммонд вскинул кочергу и хотел было толкнуть дверь, но сообразил, что до сих пор держит рукопись. Перехватив конверт поудобнее, он распахнул кочергой дверь.
Все та же темнота. И царапанье.
Хэммонд ступил через порог и зажег свет.
Большая стопка тарелок упала со стола на пол. Осколки фарфора усеяли линолеум, хрустя под ногами.
Хэммонд замер и огляделся.
По столу ползла винная бутылка. Упорно кралась вперед: изящное горлышко выступало змеиной головкой, извиваясь, подобно дождевому червяку. Хэммонд вполне мог прочесть этикетку на бутылке, мог даже увидеть свое отражение в гладком изгибе зеленого стекла, пока бутылка упорно продвигалась к раковине, едва слышно царапая кафель. Потом она вдруг замерла, словно отдыхая, и скользнула вперед дюймов на шесть. И опять остановилась.
В раковине возвышалась гора посуды и столового серебра. На глазах у Хэммонда бутылка приладила к себе две тарелки, коснувшись их кончиком пробки, и, прикрепив на «спине», стала размахивать ими, словно крыльями. До Хэммонда донеслось ритмичное позвякиванье фарфора. Импровизированные крылья махали все быстрее и быстрее, пока не слились в расплывчатое белое пятно, а позвякиванье превратилось в назойливое жужжание.
И тут бутылка взлетела.
Хэммонд едва успел увернуться. Бутылка просвистела над его головой, сделала петлю вокруг светильника. Хэммонд еще успел увидеть, как тень от нее пляшет по стенам в безумном танце. Минуты через две бутылка притормозила под потолком. Хэммонд осмелился поднять глаза. Сквозь стекло просвечивал свет, вино плескалось внутри.
Но тут бутылка снова облетела светильник и заметалась по комнате. Хэммонд распластался на полу и едва не свернул шею, пытаясь разглядеть, что будет дальше. Бутылка приземлилась на холодильник, сбила на пол груду салфеток, вылетела в столовую и исчезла.
Полежав еще немного, Хэммонд встал и взвесил на руке кочергу. Голова кружилась. Снова сунув рукопись под мышку, он устремился за бутылкой и лениво отбросил ударом ноги подвернувшуюся разбитую тарелку.
В соседней комнате тоже было темно, Хэммонд включил свет и увидел, что бутылка стоит на обеденном столе, этикеткой к нему. Ей каким-то образом удалось отыскать штопор и приладить к своей мордочке, точно хоботок. Штопор был большим и очень острым: стержень из нержавеющей стали был длиною со средний палец мужчины.
Хэммонд уставился на бутылку. Та, в свою очередь, уставилась на него…
…и полетела прямо ему в голову.
Хэммонд с воплем повалился на пол. Бутылка ударилась о стену в том месте, где еще мгновение назад находился его лоб, на полдюйма вогнав в штукатурку штопор. Вся конструкция безнадежно застряла. Бутылка отчаянно хлопала крыльями, пытаясь освободиться. Хэммонд, пошатываясь, поднялся, схватил кочергу и размахнулся как раз в тот момент, когда бутылка ухитрилась вырваться на волю. Бутылку он не задел, зато отколол кусок крыла, и снаряд нелепо завертелся в воздухе. Бутылка врезалась в горку с фарфором; оглушенная, она упала на ковер, однако довольно скоро пришла в себя и снова ринулась на Хэммонда. Тот пустил в ход кочергу и снова промахнулся: бутылка пролетела мимо, развернулась и устремилась на него, как пикирующий бомбардировщик, поблескивая на свету штопором.
Хэммонд позорно бежал. Повернулся и выскочил на кухню. Оскальзываясь на разбитых тарелках, бросился к двери. Вроде бы успел запереться, но бутылка ухитрилась юркнуть в щель. Хэммонд пустил в ход кочергу, нанес бутылке удар по касательной, краем глаза увидел входную дверь, не дав себе труда задуматься, распахнул ее и оказался на крыльце. Стоило ему захлопнуть дверь, как дерево вокруг петель треснуло. Дверь выгнулась, едва не сломавшись, и дом пошатнулся, будто какая-то страшная сила снова и снова колотилась в не слишком толстые доски. Вряд ли это была винная бутылка… тут что-то покрупнее…
Петля рассыпалась в прах. Дверь начала поддаваться — и внезапно с силой ударилась о стену. Что-то страшное с ревом вырвалось в ночь, но Хэммонд уже без оглядки мчался по улице, почти ослепленный бурей, не сознавая ничего, кроме присутствия за спиной гигантского невидимого чудовища.
Но так продолжалось недолго. Хэммонд упал и покатился вниз по ступенькам, возникшим, казалось, ниоткуда. Полетел, беспомощно взмахивая руками в поисках опоры, и почти без чувств приземлился на бетон, где лежал, похоже, целую вечность под нависающим грязным потолком. Лежал, не ощущая ничего, кроме неровного стука сердца и ноющей боли в боку.
В поле зрения вплыло чье-то лицо.
— Как вы? Не расшиблись, когда падали?
Над ним склонился старик в желтовато-серой униформе. В голове Хэммонда немного прояснилось. Он узнал облицованные коричневым кафелем стены, промозглый запах, турникеты, маячившие всего в нескольких футах справа от него. Он провалился в метро!
И никакого шума. Ничто за ним не гонится. Только стоящий на коленях дежурный по станции участливо моргает добрыми глазками.
«Галлюцинация, — подумал он. — Сон».
Дежурный нахмурился и осторожно потряс Хэммонда за плечо.
— Эй, с вами все в порядке? Вы могли разбить голову. Может, вам лучше походить немного… убедиться, что ничего не сломано. Эти скользкие ступеньки…
Дежурный вдруг осекся. Глаза его заволокло дымкой, словно бедняга мучился над сложнейшим алгебраическим уравнением. Еще секунда, и дежурный осел на пол, прежде чем повалиться вниз лицом. Хэммонд испуганно отодвинулся. Дежурный дернулся и застыл. Приглядевшись, Хэммонд увидел, что из затылка старика что-то торчит.
Изогнутая ручка…
Хэммонд схватился за ручку и вытянул непонятный предмет, оказавшийся штопором, скользким от крови.
Хэммонд вскочил и огляделся. Вокруг уже собралась толпа. Хэммонд растерянно поднял штопор и, не соображая, что делает, показал на труп у своих ног.
— Я… — начал он растерянно. — Я… не…
Какой-то турист навел на него камеру, и Хэммонд, зажмурившись от ударившей в глаза вспышки, неожиданно для себя бросился бежать. Штопора он так и не выпустил. Расталкивая людей, он пробирался к турникетам, за которыми было спасение: платформа и поезда. Он бежал, и только в правой стороне груди тяжело бухало сердце.
Маргарет Лайм держала в руках «Бостон Глоб», с первой страницы на нее смотрел Хэммонд: лоб ярко блестит в беспощадном сверкании вспышки, лицо растерянное, в левом кулаке — окровавленный штопор. Огромные буквы заголовка кричат:
ДЕЖУРНЫЙ ПО СТАНЦИИ УБИТ ШТОПОРОМ. ПОДОЗРЕВАЕМЫЙ СКРЫЛСЯ.
Маргарет пробежала глазами статью и откашлялась.
— Что же тебя заинтересовало? — спросил Натан Хуанг, наблюдая за реакцией аналитика.
«Похоже, дело закручено штопором», — подумала Лайм, но, будучи невысокого мнения о собственном остроумии, решила держать шутку при себе.
— Далеко не идеальное убийство, верно? — спросила она, протягивая ему газету.
Хуанг покачал головой.
— Турист сделал этот снимок за секунду до бегства Хэммонда. И поскольку убийца живет почти напротив станции метро, опознание проблемы не представило.
— И когда вы к нему пришли…
— Увидели все это.
Лайм огляделась.
Они стояли в гостиной Хэммонда. Мебель разбросана, стулья и журнальный столик перевернуты, в углу щерится черным зевом взорванный кинескоп телевизора. Эксперты, наступая на осколки керамики и фарфора, снимали отпечатки пальцев со всего, что еще не успело разбиться.
Лайм тряхнула темными волосами, стянутыми в конский хвост, и потянулась к сумке, где держала все необходимое на случай неожиданного вызова. Встав на колени, она отстегнула боковой карман и вынула блокнот.
— Давай-ка еще раз воспроизведем картину случившегося, — предложила она, снимая колпачок с карандаша.
Мускулистый, коренастый, похожий на профессионального альпиниста Хуанг принялся в очередной раз повторять свой рассказ. Лайм отметила характерный рисунок мозолей у него на ладонях. Она знала, что многие копы азиатского происхождения специально накачивают мышцы: очевидно, срабатыва