Он взял бумажки с явной неохотой и проворчал:
— Да будь они прокляты.
Мона не сдержалась:
— Большинство людей сказали бы «спасибо».
— Большинство людей не оказались бы в долгу у вас, — ответил он.
— Извините.
— За что?
Мона заморгала.
— Я хотела сказать, что не понимаю, почему вы теперь у меня в долгу. Всего-то за два доллара?
— Тогда зачем извиняться?
— Я и не извинялась. Да, конечно, прозвучало так, но… — Она совсем запуталась. — Я просто пытаюсь сказать, что мне взамен ничего не нужно.
— Поздно. — Он засунул бумажки в карман. — Ваш подарок был сделан от чистого сердца, а это значит, что теперь я у вас в долгу. — Он протянул девушке руку. — Нэки Уайлд, к вашим услугам.
Ту самую руку, с помощью которой он высморкался. Мона решила обойтись без ритуала вежливости и засунула руки в карманы комбинезона.
— Мона Морган, — ответила она.
— Родители склонны к аллитерациям?
— Что-что?
— Вам следует показаться доктору. Вроде бы проблемы со слухом.
— Слух у меня в полном порядке, — уведомила она.
— Какая разница? Ну, ведите. Куда мы идем?
— МЫ никуда не идем. Я иду домой, а вы можете вернуться к тому, чем занимались до нашего разговора.
Он покачал головой.
— Не выйдет. Я обязан оставаться при вас, пока не верну свой долг.
— Нет уж.
— Но это так. И, собственно, в чем дело? Стыдитесь показаться в моей компании? Могу стать невидимым, если пожелаете, но у меня такое чувство, что вас это еще больше расстроит.
Нет, конечно, она перепила. До чего абсурдный разговор.
— Невидимым, — повторила она.
Человечек посмотрел на нее с раздражением.
— То есть недоступным человеческому зрению. Суть вам понятна?
— Вы шутите.
— Ну, разумеется. Изощряюсь, чтобы заинтриговать вас. Высоченная крупная полуглухая баба вроде вас всегда была моей мечтой.
Рабочий день за кульманом оставлял Моне меньше времени для физических упражнений, чем ей хотелось бы, и она болезненно реагировала на любой намек на несколько лишних фунтов, которые ей не мешало бы сбросить.
— Я вовсе не крупная.
Он вытянул шею.
— Зависит от ракурса, ангелочек.
— И я не глухая.
— Это элементарная вежливость. Мне казалось, так будет тактичнее, чем сказать, что вы умственно отсталая личность.
— И уж во всяком случае домой вы со мной не пойдете.
— Как скажете, — молвил он. И исчез.
Вот сейчас он стоял тут — два фута омерзительной грубости, а теперь Мона оказалась на улице в полном одиночестве. От внезапности его исчезновения, полного жути, у нее подкосились ноги, и она оперлась рукой о стену, пока головокружение и слабость не прошли.
«Да уж, нализалась, так нализалась», — подумала она, отталкиваясь от стены.
Мона заглянула в проулок. Никого. Снова ткнула ногой ворох газет. Ничего. Наконец она пошла по тротуару вперед, но нервничая, прислушиваясь к любому шороху, ощущая незримую слежку. Мона была уже почти у своего дома, когда вспомнила, что человечек говорил о способности становиться невидимым.
Невозможно.
Но что, если…
В конце концов она вошла в телефонную будку и позвонила Джилли.
— Мне уже поздно передумать? — спросила она.
— Вовсе нет. Возвращайся.
Мона прислонилась к стенке и сквозь стекло осмотрела улицу. Проехало два-три такси. В дальнем конце улицы она углядела парочку и проводила ее взглядом до угла.
Насколько она могла судить, человечка, сопливого или нет, нигде не было.
— Ничего, если я приведу с собой невидимого друга? — спросила она.
Джилли засмеялась.
— Конечно. Я ставлю чайник. Твой невидимый друг пьет кофе?
— Я его не спрашивала.
— Ну, что же, — сказала Джилли, — если у тебя или у него глаза слипаются, как у меня, кружка кофе будет в самый раз.
— Не помешает и что-нибудь покрепче, — пробубнила Мона, повесив трубку.
Иногда я думаю о Боге, как вот об этом коротышке: сидит где-нибудь в открытом кафе и понять не может, каким образом все это вышло из-под Его контроля. Намерения у Него были наилучшие! Однако все, кого Он сотворял, имели свое собственное мнение, и Он обнаружил, что не способен укрощать их противоборствующие устремления. Попробовал сотворить рай, но тут же убедился, что свободная воля и рай несовместимы, так как каждый твердо знает, каким именно должен быть рай. На собственный вкус, конечно.
Но чаще, когда я думаю о Нем, мне представляется кот: чуть-чуть таинственный, чуть-чуть в стороне и надо всеми, и он никогда не приходит, когда его зовут. И еще, по моему мнению, Бог всегда «он». Новый Завет не оставляет никаких сомнений, что мужчины — деятели, а женщины могут быть только девственницами или блудницами. В глазах Бога нам дано существовать только где-то в промежутке между двумя Мариями — Матерью Иисуса и Магдалиной.
Так что это за религия? Что это за религия, игнорирующая права половины земного населения только потому, что у этой половины якобы вместо пениса одна зависть? Религия, управляемая мужчинами. Сильными, смелыми, безупречными. Клубом старых выпускников, написавших этот Завет и установивших законы.
Я бы хотела отыскать Его и спросить: «Значит так, Бог? Нас действительно клонировали из ребра, и раз мы созданы готовенькими, то не можем быть сильными, смелыми, безупречными?»
Но это лишь часть неполадок в мире. Еще следует спросить, зачем нужны войны, страдания, болезни?
Или никакого объяснения не существует, а Бог недоумевает, как и все мы? И Он, наконец, махнул на все рукой и просиживает все дни в кафе за чашечками крепчайшего «эспрессо» и наблюдает, как мимо движется мир, а Он к нему больше никакого касательства не имеет? Навсегда умыл руки?
У меня к Богу тысячи вопросов, но Он и не думает на них отвечать. Может, Он все еще прикидывает, какое место я занимаю между двумя Мариями, и не ответит, пока не выяснит. А может, Он не видит меня, не слышит и вообще обо мне не думает. Может, в Его версии мира я вообще не существую.
Или, если Он похож на кота, значит, я птица, и Он просто выжидает минуту, чтобы меня сцапать.
— Но ты, правда, мне веришь, ведь так? — спросила Мона.
Они с Джилли сидели на диванчике в оконной нише чердачной мастерской Джилли и прихлебывали кофе из толстых фаянсовых кружек под тихую фортепьянную музыку, льющуюся с пластинки Мицуко Ушиды. Мона еще никогда не видела, чтобы мастерская была так тщательно прибрана. Полотна, которым не нашлось места не стене, были аккуратно составлены в сторонке. Книги вернулись на свои полки, вымытые кисти лежали рядками на рабочем столе, тюбики с красками уложены по цвету в деревянные или картонные коробки. Даже тряпка под мольбертом выглядела так, будто ее недавно выстирали.
— Весенняя чистка и уборка, — сочла нужным объяснить Джилли, едва Мона вошла.
— Чего-чего? Сейчас сентябрь.
— Просто я слишком долго откладывала.
Кофе уже ждал Мону, как и внимательная слушательница, когда гостья начала рассказывать о странном происшествии, которое подстерегало ее на пути домой. Джилли, конечно, очаровал рассказ подруги.
— Меня вот что удивляет, — говорила Мона, — почему он не появляется сейчас? — Она обвела взглядом обескураживающе прибранную мастерскую. — Ну? — сказала она, адресуясь к комнате в целом. — В чем тут секрет, мистер Нэки Уайлд?
— Вообще-то понятно, — сказала Джилли. — Он знает, что я тоже могу ему что-нибудь подарить, а тогда он окажется в долгу и у меня.
— Но я не хочу, чтобы он был у меня в долгу.
— Поздновато спохватилась.
— Он сказал примерно то же самое.
— Ему виднее.
— Ну, ладно. Поручу ему вымыть посуду или еще что-нибудь такое.
Джилли покачала головой.
— Сомневаюсь, что этого достаточно. Вероятно, это такая услуга, которую никто, кроме него, тебе оказать не может.
— Полная нелепость. Я дала ему всего-то пару долларов. Ничего не значащих.
— Для тебя деньги ничего не значат?
— Джилли, какие-то два доллара…
— Неважно. Это все равно деньги. В конце концов, наша жизнь зависит от того, сможем ли мы платить за квартиру и покупать краски. Ты по собственной воле дала ему нечто, что имеет для тебя значение, и теперь он обязан отплатить тем же.
— Но кто угодно мог дать ему денег.
Джилли кивнула.
— Кто угодно мог бы, однако не расщедрился. А ты расщедрилась.
— И как я сумела так запутаться!
— Куда важнее, как ты сумеешь выпутаться.
— Но ты же в этом поднаторела. Так посоветуй.
— Дай мне подумать.
Нэки Уайлд объявился лишь на следующее утро, когда Мона вернулась в свою квартиру. Едва она успела сообразить, что Пит заезжал за своими вещами — книжные полки зияли пустотами, а стопка кассет на стерео уменьшилась вдвое, — как перед ней возник грязный человечек. Он расположился на ее диване, и при свете дня вид у него был еще омерзительнее, хотя настроение улучшилось — несомненно от удовольствия, которое ему доставил ее испуганно-удивленный возглас.
Она села на мягкий стул так, чтобы стол оказался между ними. Прежде стульев было два, но Пит, очевидно, один забрал.
— Ну, вот, — сказала она. — Я протрезвела, а ты здесь, из чего следует, что ты, видимо, реален.
— Вам всегда требуется куча времени, чтобы признать очевидное?
— Грязные человечки, способные возникать из воздуха, а затем бесследно исчезать, как-то не вяжутся с моей будничной жизнью.
— Когда-нибудь бывали в Японии?
— Нет, но причем…
— Но вы верите, что она существует, ведь так?
— Не надо, а? Это же совсем другое. Затем ты потребуешь, чтобы я поверила в похищения, устраиваемые инопланетянами, и в зеленых человечков с Марса.
Он злоехидно ухмыльнулся.
— Они не зеленые, и они вовсе не с…
— Не желаю этого слышать, — объявила она, затыкая уши. Убедившись, что он замолчал, она продолжила: — Так значит, Джилли права? И мне от тебя не избавиться?