— Младший при смерти. Белая лихорадка.
— И… — разбойник нахмурился. — А вы-то тут при чем? Какое вам дело до сына этого чудовища, нашего драгоценного короля?
Всадник тяжело вздохнул.
— Да, король — чудовище! — гордо провозгласил разбойник. — Да, я это утверждаю. Теперь казните меня, негодяя. Вам, господину, положено. Указ такой. Ага?! Нет, это что за безобразие — вы требуете от простого грабителя соблюдения «правила пяти слов», придуманного непонятно кем в незапамятные времена! А я вот настаиваю, чтобы в отношении меня господин исполнил свеженький указ! Королем подписанный, оглашенный на всех площадях — и?…
— Ты где учился? — спросил всадник тоскливо. — Метрополия, Острова?
— У меня три университета, — гордо сказал разбойник.
— А дурак… — всадник покачал головой. — Я под «пятью словами» и обязан с тобой говорить, но мое терпение кончается. Истекает время Младшего. Хватит ерничать. Пропусти меня к Диннерану. Пока я сам не прошел к нему.
— Детишки нынче мрут от болезней, как мухи, — отчеканил разбойник. — Потому что лечить их некому. Драгоценный наш постарался. И вы явились просить за его наследника?
— Значит, так надо. Для блага королевства. Всего королевства, и твоего в том числе. Ясно? Теперь уходи. Ты мне больше не нужен. Дорога прямая, доберусь сам.
— Между прочим, как вы ее нашли? — заинтересовался разбойник. — Здесь чужие не ездят. Мы эту дорогу называем «вход для прислуги».
— Вот ты и ответил. Прислуга всегда болтлива.
— Разбере-емся… — протянул разбойник. — Получается, вы ехали так… Потом так… Потом через перевал… Свернули… Неделя пути. Знаете, Эгберт, а больной-то ваш уже того.
— Сам ты того. Я выехал третьего дня утром. Спустился по реке на плотах.
— По реке? Через пороги?! — разбойник вытаращил глаза.
— Для плотогонов это всего лишь работа. А мое золото сделало их смелее, и река потекла очень быстро.
— Но… С конем?!
— Он тоже военный, как и я. Ему не привыкать к шуму и брызгам.
— Ну и ну! Уму непостижимо. Ладно, опишите больного. Когда вы его видели?
— Ты разбираешься в целительстве?
— Что за слова! — почти вскричал разбойник. — Какие мы знаем слова! Целительство! Вы при дворе тоже кидаетесь такими словечками?! Наверное, нет. А то бы наш драгоценный вам устроил! Исцеление!
Всадник закинул поводья коню на шею и огляделся по сторонам. Дорога была узкой щелью в вековой чаще, зелень росла стеной.
— Четверо пошли за нами? — спросил всадник без выражения. — Или все-таки трое?
— Вы мне тут не угрожайте!
— Уйди, — попросил всадник неожиданно мягко. — Мальчику осталось совсем немного. Надо успеть.
Разбойник опустил глаза и ссутулился.
— Вы безумец, Эгберт, — пробормотал он. — Допустим, я вас ненавижу, но вы не обязаны расплачиваться жизнью за ошибки своего отца. А за безумства короля тем более.
— Главное, мне есть, чем платить, — сказал всадник. — Остальное не твое дело.
Разбойник сунул руку под накидку и шумно почесался.
— Простите, — сказал он с вызовом. — Блохи!
— Надеюсь, они не попрыгали с тебя на моего коня.
— Конь станет моим еще до захода солнца.
— Хорошая новость, — всадник посмотрел на солнце, висящее над узкой щелью дороги. — Значит, я успею добраться к Диннерану.
Разбойник тоже бросил на солнце короткий взгляд.
— Никто еще ничего не решил.
— Дурак, — сказал всадник. — Смешной дурак, ты хоть понимаешь, что я мог убить всех твоих людей еще на входе в лес?
— Ну вот, начинается… — протянул разбойник недовольно.
— Дурак! — голос всадника зазвучал странно, глухо, будто сквозь толстое одеяло. Воздух над дорогой помутнел. Разбойник замотал головой. Всадник раскинул руки и слегка присел. Свободные рукава обнажили браслеты, собранные из широких пластин. На въезде в лес одного такого браслета оказалось достаточно, чтобы сильно обеспокоить мечников.
За деревьями щелкнуло, тренькнуло, и мимо всадника в обе стороны пролетело по две стрелы. Раздался шум падающих тел, кто-то выругался.
— Ах, чтоб вас! — разбойник по-прежнему мотал головой. — Эгберт, зачем?! Не надо! Эй, вы там! Всем стоять! Стоять, я кому говорю! Тихо!
Дорога снова была ярко освещена полуденным солнцем, а всадник сложил руки на груди.
— Они не стоят, — сообщил всадник. — Они лежат и боятся. Потому что умнее тебя. Хотя не кончали университетов.
— У-у… — разбойник потер глаза тыльной стороной ладони. — Признаю, у домашнего образования есть свои преимущества!
— Ирония, — всадник хмыкнул. — Ирония мне по душе. Ты ведь из мастеровых, дурак?
— Папа был сапожник… А что?
— Это хорошо, — сказал всадник, делая шаг к разбойнику и отвешивая ему оплеуху, от которой тот полетел наземь.
— Мне нельзя бить несвободного, — объяснил он разбойнику, барахтающемуся в пыльной колее. — Даже если он сбежит и побывает в трех университетах. А пощечина — за то, что ты меня разозлил.
— Ничего себе пощечина… — невнятно оценил разбойник, садясь и хватаясь за челюсть. — Слушайте, Эгберт, идите к нам в шайку. Мне здесь дежурить пару дней осталось, а потом мы с вами на большой дороге таких дел наворочаем…
— Сейчас еще получишь.
— Нет, спасибо, не хочется.
Разбойник поднялся на ноги и отряхнул накидку.
— Эй, ребята! — крикнул он в лес. — Хватит тут, идите к нашим! Балаган окончен!
В лесу не раздалось ни шороха.
— Ушли, — заявил разбойник уверенно. — Теперь можно и поговорить.
— Не ушли, — сказал всадник.
— М-да? Эй, друзья мои! Не бойтесь, наш гость меня не обидит. Он сегодня не в настроении убивать.
За зеленой стеной по-прежнему ничего не происходило.
— Он в настроении умирать… — добавил разбойник негромко, потирая челюсть.
— Теперь уходят, — сказал всадник.
— Знаете, Эгберт, говорите, что хотите, а я вас к Дину не поведу. Вы, кажется, славный малый, поэтому я против. Предупреждаю — впереди две засады.
— Такие же бездарные?
— Эгберт, сударь мой, ну что у вас за причуда? Ладно, если бы заболел ваш родной сын…
— Надоел, — сказал всадник.
Разбойник снова потер челюсть.
— Ну, вы и врезали мне! — сообщил он примирительно. — А я понять хочу. У вас своих детей мало, что вы готовы платить жизнью за чужих?
— Еще скажешь о моих детях…
— Виноват.
— Забыл, перед кем стоишь?
— Виноват, господин. Господин Эгберт, я ведь много о вас слышал. Вы, между прочим, все еще под «пятью словами». Хотя бы ради этого древнего правила объясните, зачем такому человеку жертвовать собой? И ради кого?!
— Уходят, уходят… — всадник будто принюхался. — Ушли… Да. Вот теперь, дурак ты этакий, я тебя очень тихо зарежу.
Лицо разбойника побледнело и вытянулось. Он даже челюсть отпустил.
— Граби-итель, — протянул всадник. — Разбо-ойник. Философ! Философы сейчас не нужны королевству. Нам целители нужны. И много. Хм, слышал бы меня наш драгоценный… Но он не услышит. Уже никогда.
Разбойник нервно озирался. Попытался крикнуть, но только захрипел.
— Ты говорил о правилах? И об указах? — всадник снял с пояса кинжал и шагнул к разбойнику. — Я всегда исполнял правила и требовал этого от других. Правила, дурак, они правильнее указов. Указы придумывают короли. Сегодня один указ, завтра совсем другой. А вот правила — их рождает мир. И мир на них держится. Но специально для тебя я могу исполнить указ. О смертной казни за словесное неуважение особы крови — вроде так он называется…
За спиной всадника конь лениво объедал придорожные кусты.
Разбойник стоял, почти не дыша, глядя, как приближается к шее лезвие кинжала.
— Что молчишь, философ? Горлышко перехватило? Ножки не бегут? Не удивляйся. Это, хм… Тоже из домашнего образования.
Разбойник дернулся было и чуть не упал — словно его ноги приросли к земле. Перевел круглые глаза с кинжала на всадника и медленно поднял руку с растопыренными пальцами.
— Дину… Это… Не… Понравится… — выдавил через силу разбойник.
— Надо же, в четыре слова уложился. А чем ты ценен для Диннерана? У него учеников была целая… Кафедра? Да, кафедра. И с тех пор, как мой отец спалил университет, все они шляются без дела. Бери любого, ставь на входе в лес…
— Лучший… — разбойник по-прежнему держал руку перед собой. И, выхрипев пятое слово, гордо расправил плечи. С трудом, но ему это удалось.
Всадник задумчиво щекотал кинжалом горло разбойника.
— Лучший у Диннерана? — переспросил он.
Разбойник одними глазами кивнул.
— Зачем Диннерану философ? Да еще глупый?
— Я не философ… — прошептал разбойник.
— Вот и мне показалось, — всадник убрал оружие, — что для философа ты слишком болтлив. Ладно, дурак. За мной!
— Слушаюсь… — разбойник осторожно потрогал горло.
— Значит, ты бывший целитель, — всадник подошел к коню, ласково потрепал его по холке и полез в седло. — Неделю дежуришь здесь, потом уходишь с шайкой на север, к большой дороге. Босяки твои промышляют мелкими грабежами, а ты противоуказно лечишь больных по деревням. А тут караулит другой горе-разбойник из учеников Диннерана. И так по очереди.
— Совершенно верно, — разбойник на глазах оживал.
— Отсюда рукой подать до приграничных крепостей, но их командиры делают вид, будто вашей лесной школы целителей и лечебницы не существует.
— Ну, как бы… Да.
— Не так уж плохо вы устроились для изгоев, а? Все могло обернуться гораздо хуже, верно?
Разбойник неопределенно хмыкнул.
— Все должно было обернуться гораздо хуже! — бросил всадник сверху вниз, пуская коня шагом. — Если бы указы короля исполнялись в точности. Эй, философ! Держись за стремя.
— Ага, а чуть что не так, вы меня сапогом по морде…
— Как они быстро понимают свое место… — сказал всадник в сторону. — Не бойся, дурак, я два раза не бью.
— В метрополии говорят «второй раз бью по крышке гроба», — сообщил разбойник, заметно веселея.
— У них дерева много, хватает на гробы. И не ври, господа так не говорят, даже в метрополии. Мы не стучим по гробам. Мы в них загоняем.