аково тебе придется, когда ты увидишь размазанные по стенам внутренности? Кстати, сгореть на медленном огне — что может быть естественней на пожаре? Но и это еще не все. Ты забыл про леди Рэндол. Ее страдания, а вместе с тем и твои, тоже можно усугубить. Скажем, отдать ее в самый дешевый и грязный бордель. Да, ей уже не пятнадцать лет, но она хороша собой, кроме того, у нее имеется титул. Французы говорят, что герцогине не бывает больше сорока, а прекрасной Беатрис и до сорока еще далеко, так что она вполне сгодится для притона. Что касается ее безумия, то оно лишь добавит похоти ворам и бродягам, жаждущим необычных любовных утех.
— Я понимаю, — очень тихо ответил Рэндол. — Тебе хочется, чтобы я попытался тебя убить или хотя бы ударил. Тогда у тебя появится возможность применить в отношении меня магию. Так вот, у тебя не появится этой возможности. Еще два дня я буду кроток, как священник бедного прихода. Поверь, у меня хватит на это силы, ошибки я не сделаю. А вот ты только что сделал ошибку. Все твои заявления, будто ты собирался исправить содеянное — ложь! Правда в том, что ты заранее сладострастно изобретал, как усугубить мучения. Так что уходи. Разговора у нас не выйдет.
— Да, — произнес Эхоу, поднимаясь с кресла, — сегодня у нас разговора не получится. Он получится завтра. А сегодня я полюбуюсь, каким новым способом сдохнут твои пащенки.
Рэндол, переменившись в лице, вскочил на ноги. Казалось, сейчас он все-таки ударит Эхоу, расплескав усмешку россыпью кровавых брызг. Колдун, ухмыляясь, глядел в лицо лорда и ждал. Но, словно спохватившись в последнюю секунду, Рэндол саданул не по роже врага, а по костяку виверны, стоявшему в углу. Хрустнули скрепленные медной проволокой кости, череп, нависавший над головой чародея, рухнул, словно убитый столетие назад монстр вздумал пожрать мага или, по меньшей мере, отгрызть ему голову. Нечленораздельно рыча, Эхоу попытался содрать со своего черепа череп болотного дракона.
— Ай-я-яй! с фальшивым сокрушением в голосе произнес Рэндол. — Какая досадная случайность! Но тебе такая обновка идет. Можно сказать, внутренняя суть наружу проступила. Кстати, ты помнишь, что зубы виверны сохраняют яд даже после вываривания? Так что я не советовал бы так резко дергать череп. Еще поцарапаешься, а потом будешь говорить, что я пытался тебя прикончить прежде времени… Да не хрипи так, я же сказал, что два дня буду кроток. И учти, ты наверняка заговорен против неприятных случайностей, а заодно и яда виверны, но у меня дома твое колдовство временно бессильно. Эй, куда ты?… Верни череп! Он денег стоит, воровать нехорошо! — Рэндол свистнул и на прощание закричал: — Держи вора!
Потом на его лицо сошло выражение усталой муки. Пока враг был рядом, у Рэндола доставало сил на бесшабашно-издевательский тон, а теперь предстояло думать о вечере, который неуклонно приближался. Нужно придумывать способ спасать детей без малейшей надежды спасти их… вариантов очень много и каждый из них исключает другие. Можно соорудить лестницу, которая достанет до третьего этажа, — она подломится, едва дети ступят на нее. Можно привезти с болота сто телег влажного мха — он не спасет. Можно встретить эфемерное возрождение замка, сидя на стене в уцелевшем оконном проеме, чтобы на треть сократить путь в детскую… Да мало ли что еще можно! — но следом произойдет что-нибудь непредусмотренное, и оно погубит детей.
Иной стратег скажет: «А стоит ли так стараться? Ясно ведь, что хоть в лепешку расшибись, но еще две ночи мальчики будут погибать.
Все определит третья ночь, когда будет решаться судьба чародея. Возможно, черный маг погибнет, хотя не исключено, что Эхоу добьется своей цели, и тогда уже ничто не будет иметь смысла. В любом случае, две ближайшие ночи дергаться бесполезно».
А теперь попробуйте сидеть и, не дергаясь, рассеянно слушать крики погибающих детей. Человек на такое не способен, для этого нужно быть сродни магу Эхоу.
Перепуганный народ в окрестных селениях ждал, что за провинность сеньора и на их головы падут всевозможные кары, однако, не смея ослушаться, мужчины принялись спешно сколачивать осадную лестницу. Отчаянный парень Том Брэдли, готовый подраться на дубинках хоть с самим чертом, полный день возил мох с болота, где эти самые черти водились, и раскидывал его толстым слоем под окнами.
Конечно, Рэндол не надеялся обмануть колдовскую силу проклятия, но все же… — а что еще оставалось? — все же надеялся вопреки всему.
Удар колокола за полчаса до полуночи он встретил, сидя на выкрошенном подоконнике своего кабинета, выгадав таким образом несколько секунд, по сравнению с прошлой ночью, когда он лез в это окно с земли по приставленной лестнице.
Дополнительные секунды никого не сумели спасти. Как странно!
Рэндол ждал, что с утра явится Эхоу, опять будет что-то говорить: грозить и улещать, но колдун не появился.
«Может быть, сдох, — выразил надежду Босуэл. — С ядом виверны даже магам шутить не стоит».
Рэндол покивал незамысловатой фантазии слуги, но продолжал готовиться к ежевечернему аутодафе. Внезапное озарение, подсказавшее мысль опрокинуть остов ядовитого гада на голову врага — это хорошо, но не следует слишком много требовать от внезапных озарений. Они слишком часто приносят разочарования.
То, что Эхоу не погиб, стало ясно за полчаса до полуночи. В положенное время замок родился из руин, вспыхнул и вновь в руины обратился. Чудовищная осадная лестница из-за неумелых действий собравшейся толпы опрокинулась и разлетелась на части.
Рэндол ожидал чего-то подобного, поэтому сам он заранее влез на подоконник второго этажа, откуда руководил неудачным подъемом осадной дуры, а когда вместо закопченного провала объявился его собственный кабинет, целый и невредимый, с деловыми бумагами разбросанными по столу, и недочитанной книгой, лежащей вверх корешком на диване, Рэндол соскочил в комнату и побежал к детям, предоставив помощникам самим совершать все ошибки при установке лестницы.
И хотя, казалось, все прошло, как задумано: злое колдовство обманулось и было растрачено на бессмысленное разрушение ненужной лестницы, — детей все равно вытащить не удалось. Как странно!
Эхоу объявился на следующий день утром. Вид у него был потрепанный, но торжествующий.
— Ну что, мой милый лорд, — объявил он, столкнувшись с Рэндолом у входа в башню, — наступил твой последний денек. Уже завтра в твоей жизни кое-что изменится. Основательно я займусь тобой попозже, первыми на очереди стоят некоторые из бывших соперников-магов, но поскольку полночь я собираюсь встретить здесь, то самый первый подарок от Моего всемогущества достанется тебе.
— Да, это замечательный подарок — возможность вздернуть тебя на одной из этих лип, — согласился Рэндол, кивнув в сторону дороги, обсаженной старыми деревьями. — Смею полагать, что позавчерашний обрывок веревки тебя выдержит.
— Не пугай, — усмехнулся Эхоу. — Твой блеф на меня не подействует. Конечно, вначале я переволновался. Письмо конклава — не шутка, оно пострашнее магических битв. Но где они могут спрятать его?… Спрятать так, чтобы я не мог туда добраться? Единственный вариант — отдать его тебе. Ты сильный человек, и у тебя есть серьезная причина меня ненавидеть. Поэтому я и появился у тебя в первый же день. Мне не удалось ни уговорить тебя, ни запугать, но это и не важно. Меня интересовало другое: у тебя письмо или это ложный ход моих противников? К несчастью, в первый день именно этого я и не узнал. Применять магию я не мог, а ты оставался для меня загадкой. Ты сказал, что письма у тебя нет, но все в твоем поведении просто кричало, что письмо есть. Я знаю, ты никогда не лжешь, но ложь в глаза врагу — не вранье, а военная хитрость. Вот и гадай… Да, ты заставил меня поволноваться, и ты за это больно заплатишь. А вдруг письма не было вообще, и я напрасно трачу время и силы, в то время как остальные маги готовятся к войне? Я попытался прощупать конклав, но они закрылись от меня намертво. Пока у них еще есть такая возможность. Это был сильный аргумент, что письма попросту не существует. Конклав блефует, пытаясь заставить меня пойти на попятный. Но если я разгадаю блеф, это будет означать мою немедленную победу! И я его разгадал! Что качаешь головой? Самое последнее дело — подыгрывать уже проигравшим. Слушай, как все было. Есть лишь одно место, где письмо может храниться в безопасности — у тебя! Не надо выворачивать карманы, я просмотрел их в самый первый день и знаю, что там ничего нет. Но я опасался, что письмо хранится у тебя на груди… И не торопись расстегивать камзол, на такую дешевку я не клюну. Вытащить бумагу из-за пазухи — что может быть легче? А вот если оно вшито под кожу… тут вся моя магия была бы бессильна. По счастью, кроме магии есть еще сила денег. Два десятка наемников на всякий случай ожидают неподалеку, а вместе с ними несравненный мастер — палач, вывезенный из сказочной Хивы. Дюйм за дюймом он содрал бы с тебя кожу, а ты при этом оставался бы жив, и значит, мое первое колдовство — сотворить с тобой нечто худшее смерти — осталось бы в силе. Признай, это изящный выход. И все же меня мучили сомнения. Сдирать с тебя кожу допустимо, только зная наверняка, что письмо там. Но всей моей магии не хватит, чтобы заглянуть в твою грудь. Мало ли, что на коже нет шрамов, скотина Максон способен на такое, и ему есть за что мне мстить. А ты слишком правдоподобно показал, что незнаком с Максоном. Значит, опять ложь! Вот как тут быть, а?
— Бедняга, — сказал Рэндол. — Мне почти жаль тебя. Стараясь перехитрить других, ты так заврался, что теперь не веришь даже самому себе. Где уж тебе совладать со всемогуществом?
— Ничего… — зловеще пропел Эхоу. — С этим я как-нибудь разберусь. А с письмом я уже разобрался. Не бойся, доблестный лорд, сегодня я не стану сдирать с тебя кожу, это веселое занятие мы отложим на потом. А сегодня — живи. Я знаю, что письма под кожей нет. Я не мог применять колдовство в отношении тебя, это запрещает закон, с которым я покуда вынужден считаться. Но я сумел обойти его! Ведь никто не может запретить мне применять чары в отношении письма. Конечно, весь конклав занят сейчас тем, что противодействует мне, но если они написали письмо, их усилия ничто