Джейми Кассандра, отчаявшись предостеречь человечество, решил отправиться за бывшей женой, Челси, в Калифорнию, где та укрылась в ашраме у своего гуру. Следуя на запад дорогой солнца, империи и сумасбродов всех мастей, Джейми добрался до Мохавской пустыни и заночевал в крохотном захудалом мотельчике.
У. потрудился на славу, стремясь передать пустынное величие Долины Смерти: звенящая тишина; вкрадчивый шепот-шорох песка под ветром; палящий зной в дневные часы, когда мир состоит наполовину из солнца, наполовину из камня; холод ночи, в которой комнатка Джейми будто оторвалась от земли и парила среди звезд.
— Недурно, — нехотя признал Гро, дочитав до этого места. — Давно были в пустыне?
— Вообще не был, — ответил У. — Но это так здорово, что, пожалуй, съезжу.
Там, в Долине Смерти, под пылающим великолепием полночного неба шагал Джейми, погруженный в мечты о драгоценном камушке в пупке у Челси и о другой, большей драгоценности, спрятанной в ее теле ниже первой, в укромном местечке, там, пока мозг Джейми грезил о любви, чудовищный толчок внезапно сотряс пустыню и швырнул молодого человека на пыльную каменистую землю.
Он поднял голову. Вдали, серые в свете звезд, взбухали и стремительно катились к нему, как волны — предвестницы шторма, огромные сухие валы. Мотель вдруг погрузился во тьму и рассыпался фольгой и щепками. Машина Джейми встала на дыбы и нырнула в почву на манер песчаного червя Фрэнка Герберта.
За много миль от Джейми, в сердце долины, оболочка планеты треснула, и из бездны явилось исполинское сооружение, подобное приплюснутому Эвересту. Оно неудержимо поднималось: клин черноты, вгоняемый в Млечный Путь. Из свидетелей чудовищного рождения — пустынных крыс, рогатых гремучих змей и тарантулов — один Джейми знал, на что смотрит: на яйцевый зуб драконыша!
И, не слышимый ни единой живой тварью, Джейми за миг до гибели выкрикнул свои последние слова: «Безмозглые сволочи! Может, теперь вы мне поверите!»
— Достойный финал, — одобрил Гро. — Мелодрама — утешительная пища души. Так и оставьте.
— Видите ли, мне по-прежнему кажется: не хватает достоверности. Я хочу сказать, тут… не знаю… что-то все еще капельку не то. Но если, на ваш взгляд, такой вариант удачен…
— Несомненно. Попробуйте послать его в «Журнал фэнтези и научной фантастики». Я дам вам сопроводительное письмо к редактору, Гордону Ван Гелдеру. Мы с ним где-то сталкивались — по-моему, в каком-то баре.
В конце семестра Гро вывел У. «пять с минусом» (за усердие и прилежание), Иншалле — «пять с плюсом» (за торжество лжи), а прочим, кто еще ходил на занятия, «три с минусом» (за сносную посредственность). Тех, кто перестал посещать семинар слишком поздно, чтобы по праву войти в разряд «прослушавших неполный курс», он, глухой к мольбам о снисхождении, с треском провалил. Доктор Гроб дорожил своей репутацией.
Вечером после выставления оценок он наткнулся в «Винном погребке «Столица» на Горшина — тот сидел за столиком туча тучей.
— Что с тобой?
— Делия меня бросила. Сегодня. Есть же где-то здравомыслящая, уравновешенная женщина, с которой я мог бы провести остаток дней! Я ищу ее, ищу — и что же? Вечно попадаются психопатки.
— Что сделала Делия?
— Не сделала, а замышляла. Я знаю эти симптомы.
— Что же она замышляла?
— То, что сделала супруга с несчастным Уэйном Боббитом, то есть отхватила ему пенис… У меня развилась боязнь сна, а без восьми часов полноценного отдыха я не в состоянии сутками иметь дело с парадом умалишенных. — Глотнув вина, он прибавил: — Пришлось разориться на триста долларов и сменить замки, чтобы она не могла ночью прокрасться в дом и напасть на меня с бритвой из набора «Леди Элегантность».
— Горшин…
— Не утешай, — отрезал тот. — Слишком паршиво.
Ничего подобного у Гро и в мыслях не было. Он сидел, мелкими глотками пил вино и неспешно перебирал в памяти события минувшего семестра.
Чем больше он думал, тем большее уважение у него вызывала фантазия У. До чего, должно быть, приятно верить, что некое величественное первозданное чудовище, стремясь дать своему чаду кров и защиту, снесло яйцо — Землю, что этот простой и благородный поступок целиком определяет смысл бытия и назначение нашего мира и что люди со всеми их диковинными фанабериями всего-навсего микробы, заселившие оболочку-которая-скоро-будет-сброшена.
Смутно утешенный, он поднял глаза. Его взгляд пропутешествовал мимо уныло обмякшей туши Горшина и остановился на телеэкране в глубине погребка. Прямо в эфир транслировали последние данные с борта «Марс Орбитера» по мере их поступления в Хьюстон. Так Гро оказался среди миллионов тех, кому посчастливилось увидеть, как красная планета раскололась по швам пустынных долин без конца и края, и выклев начался.
Перевела с английского Екатерина АЛЕКСАНДРОВА
© Albert Cowdry. Revelation. 2006. Публикуется с разрешения журнала «The Magazine of Fantasy & Science Fiction».
ПУБЛИЦИСТИКА
Вадим НестеровКессонная болезнь, или Страдания молодого автора
Наверное, не осталось в стране критика (а возможно, и просто любителя НФ), который с разной степенью иронии не воспользовался бы аббревиатурой МТА — «молодые талантливые авторы» — в разговоре о творчестве молодых фантастов и их амбициях. Меж тем новая генерация уже начинает оказывать влияние на состояние нашей НФ-прозы. Учитывая, что серьезного разговора о творчестве «сверхновой волны» еще не было, мы предложили это сделать традиционному составу оппонентов: критику и писателю. Первым выступает обозреватель сетевого издания «Газета.ru», постоянный ведущий литературного конкурса «Рваная Грелка» и признанный защитник молодежи.
Однажды известный критик, редактор, да и просто любитель фантастики с большим стажем Андрей Чертков выложил у себя в «Живом журнале» любопытный документ — обсуждение итогов Малеевского семинара, который состоялся в декабре 1989 года в доме творчества «Дубулты» под Ригой. Там они с не менее известным критиком Сергеем Переслегиным бурно обсуждали молодых авторов, «семинаривших» в Дубултах, и всячески размышляли на тему, что же с ними будет.
Этот родившийся на сломе эпох документ примечателен даже не характеристиками начинающих фантастов… Хотя, согласитесь, забавно сегодня читать: «Лукьяненко — молодой человек из Алма-Аты, студент-медик. На семинар он привез несколько рассказов и две повести — общим объемом около десяти листов, целая книга». Или: «Владимир Васильев из Николаева на обсуждение представил несколько рассказов, явно ученически-школярских, а также повесть под названием «Вояджер-раз». Успел посидеть едва ли не на всех секциях, и на всех его побили». Проехались и по нынешним фронтменам мейнстрима: «Да, чуть не забыл о москвиче Викторе Пелевине. Я думаю, что Пелевин — явление весьма незаурядное. Вообще-то он, как мне кажется, больше сатирик, чем фантаст. Сейчас Пелевин начинает понемногу публиковаться, и я советую всем обратить на него особое внимание». А вот Алексей Иванов собеседникам (как впоследствии и редакторам) не показался: «Алексей Иванов из Свердловска — парень лет девятнадцати, которому внушили, что он — большой талант, после чего он немедленно ушел из института и засел дома за рукописи. В результате те две повести, которые он привез на семинар, были оценены довольно низко».
Можно, конечно, запараллелить ситуацию и глубокомысленно заявить очередное «нам не дано предугадать…». Можно долго сокрушаться о том, что восьмая Малеевка оказалась последней. Мол, традиция подобных литературных смотрин прервалась на долгие годы, фантастам следующего поколения учиться было негде и прочесть нечто подобное о себе уже не суждено… После чего перейти к привычному — осмеянию нового поколения.
Поиронизировать, конечно, можно, благо поводов для критики молодые фантасты дают предостаточно. Это и отсутствие оригинальных идей, и неумение выстроить сюжет, и чудовищные ляпы в книгах, и огромные проблемы с авторским стилем — список можно множить и множить. Однако попытаемся ответить на вопрос: почему они такие?
Первое, что просится на язык — им пришлось развиваться совсем в иных условиях, в условиях свободного книжного рынка. Для того, чтобы понять (или вспомнить), насколько сильно изменились условия для авторов-фантастов, достаточно просмотреть вышеупомянутый отчет. Вот люди с предвкушением обсуждают анонсированные, но еще не начавшиеся «рыночные преобразования»: «Наша фантастика живет без связи с рынком уже Бог знает сколько лет. Неплохо было бы пожить хоть немного и с рынком — посмотреть, что это такое. Может, не так уж и плохо? Может, и у нас будет выходить по шесть книг в месяц, из которых четыре новых, одна перепечатка и один перевод?»
Каково, а? Самые смелые мечты о темпах издания фантастики — четыре новинки в месяц!
Впрочем, чему удивляться? «Малоиздательство» действительно проехалось по поколению 1980-х тележным колесом.
А. Чертков: «Этот семинар (Малеевка) сыграл очень важную роль в формировании нового поколения советских фантастов, поколения 80-х. Это поколение, будучи по уровню нисколько не хуже предыдущих, в издательском плане, увы, испытало гораздо больше трудностей. Поэтому во времена застоя Малеевский семинар сыграл роль «искусственного сердца», вынужденно заменившего собой реальный литературный процесс. Обсуждение на семинаре — хоть и устная, а все ж публикация. Критика и «обратная связь» — тоже устные, зато «не отходя от кассы». Вот только в настоящей кассе получать было нечего».
А теперь я осмелюсь повторить то же самое и о своих героях, слово в слово: «Поколение «нулевиков», будучи по уровню нисколько не хуже предыдущих, в издательском плане, увы, испытало гораздо больше трудностей». И это святая правда. Всей-то разницы, что «издательские трудности» сменили знак на противоположный — с «не хочу ничего издавать» на «хочу издавать как можно больше».
Минус на плюс — звучит броско, но на деле нам еще предстоит осознать последствия этого тектонического сдвига. Ясно одно: истоки практически всех проблем нашей сегодняшней фантастики — там, в этой смене знака. Очень точно заметил Сергей Переслегин, характеризуя «восьмидесятников»: «Дело в том, что прежнее поколение малеевцев — это люди, закаленные ожиданием. Но именно потому, что они писали для Вечности, не рассчитывая особо на публикацию своих вещей еще при жизни, они могли отрабатывать свои книги годами. Делать три-четыре, пять-шесть вариантов — и думать только о том, как сделать эту книгу хорошо, а не о том, как ее тут же продать. Резкое снижение давления на автора… Плохо не т