Борислав с трудом оторвался от пластмассового стула и захромал к мистеру Славичу, чтобы обменяться с ним радостным рукопожатием. Молодой адвокат был умен и честен и поэтому не добивался результатов. Тем не менее Славич благодаря большому уму мгновенно уловил назревающие в его районе политические события. Он уже нацепил блестящую черную «пуговицу» молодых студентов-радикалов.
Демонстративно взмахнув полами верблюжьего пальто, мистер Славич соблаговолил сесть за столик Борислава. И одарил Туза холодным взглядом.
— Разве необходимо якшаться с этим сомнительным типом?
— Но вы ведь пытались добиться моего увольнения с работы в посольстве, — перешел в наступление Туз.
— Да, пытался. Хватит того, что в нашей правящей партии полно представителей преступного мира. И к тому же мы не можем допустить, чтобы вы получали жалованье от европейцев.
— Вот в этом вы весь, Славич: вечно сами присасываетесь к богатым иностранцам и предаете народ!
— Не льсти себе, жалкий выскочка! Ты не «народ». Народ — это люди!
— Ладно, вы устроили так, что люди вас выбрали. Вы заняли пост и сделали себе красивую стрижку. Теперь вы собираетесь еще и завернуться в наше знамя? Вы хотите украсть то последнее, что осталось народу?
Борислав откашлялся.
— Я рад, что у вас есть возможность поговорить откровенно. Насколько я понимаю, для того, чтобы руководить этим делом с фабрикаторами, потребуется ловкость и хитрость.
Двое собеседников уставились на него.
— Это ты зазвал нас сюда? — спросил Туз.
— Разумеется. Вы оба здесь не случайно, и я тоже. Если не мы дергаем за ниточки, тогда кто?
Политик уставился на гангстера.
— Знаешь, в его словах что-то есть. В конце концов, это Третий переходный период.
— Итак, — продолжал Борислав, — перестаньте разыгрывать из себя крутых и в кои-то веки подумайте по-новому! Вы говорите, как ваши деды!
Борислав сам удивился своей горячности. Славич, к его чести, выглядел смущенным, а Туз неловко почесал голову под шерстяной шапкой.
— Послушай, Бутсы, — наконец произнес Туз, — даже если ты, и я, и твой шикарный приятель адвокат дружески выпьем по вкусному пиву Переходного периода, вон там сидит тот «речной мальчик». Что нам с ним-то делать?
— Мне хорошо известно о преступном синдикате Северной реки, — беззаботно ответил мистер Славич. — Мой комитет по расследованиям занимается анализом деятельности их банды.
— О, значит, вы занимаетесь анализом, вот как? Наверное, «речные» просто умирают со страху.
— В этой стране существуют законы против рэкета, — заявил Славим, злобно глядя на Туза. — Когда мы возьмем власть и избавимся наконец от преступных элементов в нашем обществе, ничто не помешает нам арестовать этого мелкого панка в его дешевой красной обувке. Мы ликвидируем весь его паразитический класс: я имею в виду его, его подружку — певичку из ночного клуба, его отца, его босса, его братьев, его кузенов, весь его футбольный клуб… Пока жив хоть один честный судья — а у нас есть несколько честных судей, — мы не остановимся! Никогда!
— Слыхал я о ваших честных судьях, — презрительно ухмыльнулся Туз. — Их можно заметить по столбам дыма, когда взрываются их автомобили.
— Туз, перестань заноситься. Позволь мне внести ясность, что поставлено на карту. — Борислав сунул руку под стол, достал прозрачный пластиковый пакет и со стуком бросил его на стол.
Туз немедленно заинтересовался.
— Ты сфабриковал череп?
— Это мой собственный череп.
Киоск сканировал его каждый день. Поэтому череп Борислава был записан в файл.
Туз вытащил предмет из прозрачного пластикового пакета и передал политику.
— Это изделие просто превосходно! Посмотрите на четкую проработку швов!
— Согласен. Замечательное техническое достижение. — Мистер Славич повертел череп в руках и нахмурился. — Что случилось с вашими зубами?
— Они вполне нормальные.
— Вы называете эти зубы мудрости нормальными?
— Эй, дайте мне взглянуть, — попросил Туз. Мистер Славич перекатил угольно-черную сферу по крышке стола. Потом бросил взгляд через плечо на других политиков, раздраженный тем, что они веселятся без него.
— Послушайте меня, мистер Славич. Во время предвыборной кампании я повесил ваш плакат на стене своего киоска. Я даже голосовал за вас и…
Туз оторвал взгляд от пустых глазниц черепа.
— Ты голосовал, Бутсы?
— Да. Я уже немолод. Мы, старики, ходим голосовать.
Славич изобразил притворно-вежливое внимание.
— Мистер Славич, вы наш политический лидер, — нажал Борислав. — Вы радикальный либеральный демократ. И у нас тут сейчас довольно радикальная либеральная ситуация. И что нам теперь делать?
— Очень хорошо, что вы задали мне этот вопрос, — кивнул Славич. — Вы, наверное, понимаете, что могут возникнуть серьезные сложности с вашей машиной в вопросе об интеллектуальной собственности.
— Какие сложности?
— Я имею в виду патенты и авторские права. Законы инженерного анализа. Торговые марки. Мы в нашей стране всех этих законов не соблюдаем… говоря откровенно, мы вообще не соблюдаем почти никаких законов. Но остальной мир живет в соответствии с правовыми нормами. И если вы будете пиратским способом делать свадебные сервизы, производители, несомненно, когда-нибудь об этом пронюхают. И могу заверить, вам вчинят судебный иск.
Понятно.
— Вот так работает мир. Если вы наносите ущерб чьим-то доходам, на вас подают в суд. Там, где деньги, там и судебные иски. Простой принцип. Хотя у вас тут очень милая обстановка… Киоск действительно сделал нашу округу ярче…
В кафе появился профессор Дамов в обществе жены. Госпожа Дамова, профессор социологии, любила подразнить общество марксистскими и феминистскими высказываниями. Она носила шубу, солидную, как банковский сейф, и шляпу из вздыбленного меха.
Дамов указал на черную табличку на столе Борислава.
— Извините, господа, но этот столик зарезервирован для нас.
— Ох, — вырвалось у Борислава. Он не заметил изготовленную фа-брикатором табличку, такая она была черная.
— У нас сегодня маленький праздник, — заявил Дамов. — Годовщина свадьбы.
— Поздравляю, господин и госпожа! — произнес мистер Славич. — Почему бы вам не разделить наше общество всего на минутку, пока не прибудут ваши гости?
Бутылка сухого вина от Мирко восстановила всеобщие дружеские чувства.
— В конце концов, я адвокат района Искусств, — сказал Славич, обходительно наполняя до краев бокалы. — Итак, Борислав, на вашем месте я назвал бы этот фабрикатор художественной инсталляцией!
— Правда? Почему?
— Потому что когда эти скучные иностранцы со своими исками пытаются устроить скандал по поводу искусства, это никогда не срабатывает! — Славич подмигнул профессору и его жене. — Мы ведь получали от него удовольствие, а? Мы же наслаждались превосходным шоу?
Туз сорвал с себя темные очки.
— Это «художественная инсталляция»! Браво! Вот блестящая находка!
Борислав нахмурился.
— Чему ты так рад?
Туз нагнулся к приятелю и зашептал, прикрываясь рукой:
— Потому что именно это мы скажем «речным мальчикам»! Мы им объявим, что это просто художественное шоу, а потом закроем акцию. Они останутся в своем промышленном районе, а мы сохраним свою территорию. Все здорово!
— Это твое ноу-хау?
— Ну да, — ответил довольный Туз, откидываясь на спинку стула.
— Да здравствует искусство!
Гнев Борислава поднялся из глубины колодца и обжег ему затылок.
— Вот как? Вот что вы, двое жалких мерзавцев, желаете предложить людям? Вы просто собираетесь избавиться от этой штуки! Вы хотите погасить ее одним плевком, как свечку! И это вы называете переходным периодом? Да ситуация в точности повторяет прежнюю! Не меняется ничего!
Дамов покачал головой.
— История развивается по спирали. Мы меняемся. Мы все стали на год старше.
Заговорила госпожа Дамова:
— Не могу поверить в вашу фашистскую, технократическую чепуху! Вы действительно воображаете, что сумеете улучшить жизнь людей, просто-напросто установив какую-то нелепую машину на их улице? Без зрелого размышления о более глубоких социальных проблемах? Я хотела сегодня вечером купить молока! Кто работает в вашем киоске, вы, саботажник? Ваша лавка совершенно пуста! Мы что, должны стоять в очереди?
Мистер Славич осушил свой стакан.
— Ваш фабрикатор — замечательная штука, но пиратство незаконно и аморально. Что правда, то правда, это надо признать.
— Прекрасно, — ответил Борислав, — если вы так считаете, тогда идите и скажите об этом людям. Скажите людям прямо сейчас, что вы хотите погубить их будущее! Давайте, сделайте это! Скажите, что они недостаточно созрели и должны все обдумать. Сообщите людям, что они должны за это проголосовать!
— Давайте не будем спешить, — предложил Славич.
— Ваша убогая железяка бесполезна без социального изобретения, — чопорно произнесла госпожа Дамова.
— Моя жена совершенно права! — расцвел Дамов. — Потому что социальное изобретение — это нечто гораздо большее, чем шестеренки и цепи, это… ну, нечто, похожее на киоск. Киоск когда-то был местом, где пили чай в царском саду. Теперь здесь покупают молоко! — Он чокнулся своим бокалом о ее бокал.
Туз помолчал, а потом задумчиво произнес:
— Где же нам украсть социальное изобретение? Как вы их копируете?
Это были волнующие вопросы. Борислав почувствовал, что его мысли пронзил луч яркого света.
— Та европейская женщина… как ее?… Она купила мой киоск. Кто она? На кого работает?
— Ты имеешь в виду доктора Грутджанз? Она посредник по экономическим связям Комитета по расследованиям Европейского парламента.
— Правильно, — тут же подхватил Борислав, — именно так. Я тоже! Скопируйте мне это! Я посредник по каким-нибудь связям дурацкого парламентского чего-нибудь.
Славич в восторге расхохотался:
— Занятно, занятно!
— Послушайте, господин Славич. У вас ведь есть Парламентский комитет по расследованиям, — сказал Борислав.