Сегодняшний бизнес устроен в соответствии с законами дарвиновской теории эволюции. Крупная рыба заглатывает мелкую рыбешку. Корпорация Аспар-Нагои, по всеобщему признанию, была кашалотом. Если расти быстро и достаточно долго, то очень скоро потребуется целая армия одаренных людей, чтобы понять, чем вы владеете и как это все взаимодействует. Она была частью этой армии.
– Ну, и над чем еще вы работаете? – спросила она.
Я обернулся на голос Вероники – ее симпатичное лицо не выражало никаких эмоций, улыбка ушла с ее губ.
– Хорошо, – кивнул я. И на этот раз показал ей свои настоящие фокусы. Я показал ей, на что способен. Потому что она попросила об этом.
Мартенсит – своего рода искусство. Мягкое пламя – медленное, плавное разворачивание оригами.
Мы вместе смотрели на это. Огонь и металл, вещь, которую я никому ранее не показывал.
– Красиво, – прошептала она.
Я показал ей бабочку, моего маленького голема – тонкие стальные крылышки мотылька медленно сгибались, проходя фазовые изменения.
– Это сделали вы? Я кивнул.
— Тут нет механических частей, – пояснил я. – Единый лист стали.
— Похоже на магию, – она тронула бабочку тонким указательным пальцем.
– Всего лишь наука, – ответил я. – Продвинутая наука.
Мы следили за тем, как бабочка остывала, медленно взмахивая крыльями. Затем она начала сворачиваться, превращаться в кокон.
– Прорывом стало использование сдвигов на микроуровне, – пояснил я. – Это дает больший контроль над формой.
— А почему именно эта форма? Я пожал плечами.
— Нагреваешь медленно, и получается бабочка.
— А что произойдет, если нагревать быстро? Я посмотрел на нее:
— Будет дракон.
Той ночью, когда я пришел к ней, она медленно снимала одежду, и ее губы были очень сообразительными. Хотя я был выше ее на полголовы, я обнаружил, что ее ноги такой же длины, как мои. Сильные, стройные ноги бегуньи, пучки мускулов на икрах напоминали кулаки. Затем мы распластались на темных простынях и наблюдали за тем, как уличные огни, проходящие сквозь занавески, рисуют узор на стене.
– Останешься до утра? – спросила она.
Я подумал о своем доме, о пустых комнатах и тишине.
— Ты хочешь, чтобы я остался? Наступила пауза.
— Да, хочу.
— Тогда останусь.
Вентилятор над ее кроватью мягко жужжал, гоняя воздух и охлаждая пот на моем голом теле.
— Я изучала тебя последнюю неделю, – сообщила она. – Вернее, то, чем ты занимаешься.
— Наводила обо мне справки?
Она проигнорировала этот вопрос и положила руку мне на плечо.
— У Нагой есть лаборатории в Азии, которые работают в параллельном с тобой направлении. Ты знал об этом?
— Нет.
— Умные сплавы с химическими переключателями вместо тепла. И всякие еще более странные вещи. Специальный медно-алюминие-во-никелевый сплав, формой которого можно управлять удаленно определенной частотой. Нажимаешь кнопку на передатчике, и происходит изменение фазы благодаря какому-то резонансу. Впрочем, большую часть объяснений я не поняла. Это еще какие-то разновидности твоей волшебной стали.
— Не волшебной, – поправил я.
— Современная химия выросла из искусства алхимии. С какого момента она снова становится алхимией?
— В душе она всегда была алхимией. Просто теперь мы достигли в этом больших успехов.
— Должна сказать тебе, – начала она, запуская пальцы в мои волосы, – что я не верю в межрасовые связи.
Тогда она произнесла это в первый раз – а затем часто повторяла на протяжении следующих полутора лет, как правило, когда мы лежали в постели.
— Значит, не веришь?
— Нет, – ответила она.
В темноте она была силуэтом, причудливой тенью на фоне лившегося из окна света. Она смотрела в потолок, не на меня. Я изучал ее профиль – округлый лоб, линия подбородка, расположение рта, – рот располагался не просто между носом и подбородком, но еще и выступал вперед, будто что-то в архитектуре ее лица тянулось наружу. Она носила серое стальное ожерелье с логотипом Аспар-Нагой. Ожерелье блестело на темных изгибах ее груди. Я прикоснулся пальцем к ее нижней губе.
— Ты не права, – сказал я.
— Как это?
– Я их видел. Они существуют. Я закрыл глаза и уснул.
Дождь стихал, создавая лужи на чикагских улицах. Мы припарковали машину на стоянке. Когда мы подошли к ресторану, Вероника сжала мою руку.
Войчека я увидел сразу. Он оказался моложе, чем я ожидал – бледный, широколицый, с бритой головой, в темных очках. Он стоял у входа в ресторан, скрестив руки на груди. Парень больше походил на вышибалу, чем на ученого.
– Вы, должно быть, Войчек, – произнесла Вероника, протягивая руку.
На мгновение он заколебался.
– Не ожидал, что вы черная. Она лишь слегка сощурилась.
– Да, некоторые люди этого не ожидают. Знакомьтесь, мой помощник Джон.
«Типичная восточно-европейская бестактность», – подумал я, а затем кивнул и пожал ему руку. Войчек не был расистом. Просто люди, приезжающие в эту страну, не знают, чего не следует говорить. Они не понимают контекста. На одном сталелитейном заводе в Чикаго русский ученый как-то спросил меня, довольно громко, как я отличаю мексиканских рабочих от пуэрториканцев. Ему действительно было любопытно.
– Их не различают, – ответил я ему. – Никогда.
Хозяйка провела нас по темному ковру, мимо рядов растущего в горшках бамбука, и усадила за стол. Официантка принесла напитки. Войчек снял очки и потер переносицу. Темные стекла, как я заметил, были корректирующими линзами. За последние десять лет хирургия в штатах стала настолько дешевой и доступной, что сейчас очки носили только иностранцы и любители старины. Войчек сделал большой глоток своего коктейля и перешел прямо к делу.
— Давайте условимся о цене. Вероника покачала головой.
— Сначала мы должны узнать, как это изготовить.
– За эту информацию вы и будете платить, – у него был сильный акцент, и он разговаривал достаточно медленно для того, чтобы его поняли. Он раскрыл кулак и показал нам маленькую серую флешку, которая стоит тридцать долларов в «Бест Бай» note 9 . Его пальцы снова сжались в кулак. – Эти данные здесь. Вы сможете их понять.
— А вы? – спросила Вероника. Он улыбнулся:
— Я понимаю достаточно, для того чтобы знать, чего это стоит.
— Откуда это?
– Изначально из Донецка. Затем лаборатория в Кишиневе. Сейчас разработкой владеет компания, которая предпочитает скрывать свое название. Работа совершенно секретная. Всего несколько людей в компании знают об этом прорыве. У меня есть все файлы. Теперь давайте обсудим цену.
Вероника молчала. Она знала, что лучше не делать предложение первой.
— Сто тринадцать тысяч, – объявил Войчек.
— Довольно точная цифра, – усмехнулась Вероника.
— Да, это ровно в два раза больше, чем я получу, сделав предложение первому встречному.
Вероника моргнула.
— Значит, вы возьмете половину?
— Вы предлагаете пятьдесят шесть с половиной тысяч? Мой ответ: нет. Но тут я почешу подбородок и, чувствуя себя щедрым, скажу, что мы можем разделить разницу. Мы же ведем переговоры, не так ли? Затем один из нас проведет расчеты, и мы придем к восьмидесяти пяти тысячам. Эта цифра для вас достаточно круглая?
— Пятьдесят шесть тысяч мне нравились больше.
— Восемьдесят пять минимум.
— Это слишком много.
— Вы что, хотите меня разорить? Вы уже отговорили меня от ста тринадцати тысяч…
— Мы не сможем заплатить… Войчек поднял руку.
— Восемьдесят пять в течение трех дней.
— Не знаю, сможем ли мы достать эту сумму за три дня.
— Если не сможете, я исчезну. Все просто. Вероника посмотрела на меня. Впервые за всю встречу я подал голос:
– Откуда нам знать, что мы покупаем? Вы хотите, чтобы мы заплатили восемьдесят пять штук за какую-то флешку?
Войчек посмотрел на меня и нахмурился.
— Нет, конечно же, – он раскрыл второй кулак. – Еще и за это, – он уронил что-то на стол. Что-то, похожее на маленькую красную проволочку.
— Люди погибли из-за этой вещицы, – он указал на проволоку. – Можете взять себе.
Я посмотрел внимательнее. Это была не одна проволока, а два отдельных куска. Два проводника, покрытых резиновой изоляцией, вроде тех, что можно найти под выключателем. Войчек заметил наше с Вероникой замешательство.
– Изоляция нужна для защиты и для того, чтобы сделать ее видимой, – пояснил он.
– Зачем ей защита?
— Не ей. Вам. Изоляция защищает вас. Вероника встала и посмотрела на меня.
— Пойдем. Он просто тратит наше время впустую.
– Нет, подождите, – сказал Войчек. – Смотрите, – он взял одну из проволочек и аккуратно поднял ее за конец. Другая проволочка тоже поднялась, оторвалась от поверхности стола, словно это был трюк фокусника.
Тогда я понял, что ошибался. Все же перед нами была одна проволока, а не две.
– В середине не хватает десяти сантиметров покрытия, – объяснил Войчек, – вы должны видеть, что находится под ним.
Но в слабом свете видеть было нечего. Я наклонился поближе. Совсем ничего. В том месте, где покрытие было удалено, проволока оставалась невидимой.
– Что это? – спросил я.
– Одна из форм углерода, из структурного семейства фуллеренов. Забирайте, – предложил он. – Проводите тесты, подтверждайте. Но помните, что без этого проволока – всего лишь игрушка, – он достал флешку. – Здесь рассказывается, как производятся углеродные нанотрубки. Как из них можно делать листы, какая лаборатория ведет исследования и прочее.
Я уставился на собеседника:
— Самая длинная углеродная нанотрубка, которую когда-либо удавалось сделать, была длиной всего в сантиметр.
— Вплоть до нынешнего момента, – ответил Войчек. – Теперь их длина может достигать многих миль… Возвращайтесь через три дня. Вы даете мне восемьдесят пять тысяч, я даю вам информацию о том, где была сделана эта графеновая веревка.