Он поднялся из архива в семь вечера.
— Ваши бумаги привезли, — сказала девушка-служащая.
— Какие?
— Не знаю. Целый контейнер. Поставили в грузовом, он там все загромождает… Подпишите сейчас доставку, а?
В грузовом отделении в самом деле стоял железный ящик со штемпелями Верхнего Крота. Игрис сломал печать: изнутри контейнер был заполнен желтыми папками, книгами, увязанными бечевкой стопками бумаги. «Методика преподавания истории, шестой класс общеобразовательной школы…»
— Вы это все будете читать? — с ужасом спросила девушка.
Игрис захотел пошутить, как-то развеселить ее — девушка была милая. В этот момент зазвонил телефон.
— Почему тебя нет на связи, я сотый раз звоню!
Голос Елены звучал непривычно взвинченно.
— Я был в архиве, а там… Что случилось?
— Ничего. Агата сообщила мне, что ждет ребенка от тебя.
— Что?!
Девушка уставилась на Игриса с огромным интересом.
— Послушай, — он заставил себя приглушить голос, — это дешевая мыльная опера. Скажи ей, что если к моему возвращению домой они с семейством еще не уедут — я вышвырну их на улицу!
— Вместе с близнецами? На ночь глядя?
— Хорошо, — он снова покосился на девушку, которая, разинув рот, слушала разговор. — Скажи им, что завтра с утра они отправляются домой.
— Почему ты сам с ними не поговорил?! Я просила тебя… Давным-давно!
— Хорошо. Я скажу им сам… Послушай, жена. Имеет место обыкновенный шантаж, неумелый, жалобный и от этого особенно возмутительный. Успокойся.
— Приезжай домой! Пожалуйста!
— Я постараюсь побыстрее. Честное слово.
На улице накрапывал дождик. Во дворе огромного здания, где кроме прокуратуры размещалось множество разных учреждений, в крохотном открытом кафе прятали под навес мягкие стулья. На невидимой со двора реке прогудел пароход. Игрис взял шоколадный батончик и, разом откусив половину, вспомнил, что не обедал.
Пароход прогудел еще раз. Ему ответил низкий бас — наверное, баржа.
— Господин Трихвоста?
Он обернулся, с портфелем в одной руке и батончиком в другой.
Перед ним стояла женщина, незнакомая, темноволосая, очень красивая. Игрис даже растерялся, такой отстраненной, нездешней красотой веяло от ее бледного, неподвижного лица.
— Э-э-э… Да.
— Меня зовут Илона Каменный Берег. Я все жду, когда вы меня вызовете на допрос.
Игрис опустил руку с недоеденным батончиком. Куда бы его поаккуратнее выбросить.
— Одну минуту… Вы ждете вызова на допрос?
— Да.
— До сих пор в этом не было необходимости.
— Почему? Что, дело слишком ясное, совсем нет вопросов?
Игрису не понравилось, как она с ним разговаривает.
— Прошу прощения. В моей компетенции принимать решения, кого вызывать на допрос, а кого нет.
— Да, — она опустила глаза, будто каясь, напоказ признавая его правоту. — Вы уделите мне несколько минут?
— Сейчас?
— Если можно.
— Ну, — он лихорадочно соображал. — Может быть, мне в самом деле оформить вызов…
— Дело отберут у вас, может быть, завтра с утра. Тогда вы уже не сможете официально… А неофициально — почему не сейчас?
— Неофициально?
Он повторял слова, как попугай. Эта женщина с ее манерой вести разговор мешала ему думать, как назойливый стук метронома.
«Почему нет?»
— Почему нет, — повторил он вслух.
Она тут же вытащила тонкую сигарету и закурила.
— Здесь есть скамейка под навесом. Всего несколько слов. Совершенно неофициально. Никто ни в чем вас не посмеет обвинить.
Игрис сдержался и промолчал.
Они уселись на влажную скамейку. Женщина курила, почти не выпуская сигареты изо рта, говорила отрывисто, между затяжками:
— Я восемнадцать лет живу с магом. Они видят мир не так, как мы. Нам их нелегко понять. Я привыкла.
Она отвернулась и выпустила длинную струю дыма.
— Алистан моложе меня на четыре года. Что, трудно поверить? Это так, я поздно вышла замуж. Наш сын не маг, к счастью. Я хотела вам сказать…
Она на секунду замерла, будто забыв, а что, собственно, хотела.
— У Алистана есть психологическая особенность. Маги очень легко верят во всякие там предначертания, предназначения… Они вообще легковерны. Это к слову. Алистан всегда был убежден, что стоит на страже мира. То есть мира вообще — всех людей, нашей жизни… У него имелись основания, можете поверить. Вы знаете его дела? Хотя бы самые громкие? Нет, наверное, вас не посвятили. Два или три раза Алистан, наверное, в самом деле спас мир. То есть не просто меня и вас, а вообще всех. От вырождения, от катастрофы… Но предназначение, великая цель — это его фетиш. Это та самая особенность, пунктик. Я думаю… я уверена, что, убивая эту бабу Словом погибели и оставляя под Словом свою подпись, он тоже… спасал мир. Я хочу вас попросить, господин Трихвоста, Алистан очень хорошо о вас отзывался…
Она наклонилась, дыша сигаретным дымом.
— Я прошу вас, господин следователь. Раскрутите это дело, чего бы это ни стоило. Я хочу, чтобы мир хлебнул сполна из той чаши, которую Алистан так заботливо от него спрятал.
Она замолчала и прикурила новую сигарету — от предыдущей.
— Вы хотите, чтобы я отыскал и обнародовал информацию, ради которой Алистан пошел на преступление? — тихо спросил Игрис.
Она кивнула:
— Да. Именно.
— Вы хотите, чтобы его жертва…
— Алистан никогда не был жертвой и никогда никем не жертвовал.
— Но ведь он убил ни в чем не повинную женщину. Хорошую женщину…
— А хоть бы и плохую. Он втемяшил себе в голову, что таким образом спасает мир. А я хочу, чтобы мир наконец-то получил, чего заслуживает.
Она в истерике, подумал Игрис. Истерика эта длится день за днем.
— Госпожа Илона, я обещаю вам сделать все, что в моих силах…
— Вы бы с удовольствием вкатили мне успокоительное, — пробормотала она с горечью. — Скажите мне: его посадят?
— Я не знаю. Скорее всего, да.
— Пожизненно?!
— Не могу сказать, — Игрис отвел глаза.
— Он всего лишь желал всех спасти, — прошептала женщина. — Если бы не хотел… Все было бы в шоколаде. И он был бы другим человеком.
Игрис зашел к себе в кабинет на секунду — забрать компьютер. Контейнер, только что доставленный из грузового, стоял в углу, неприятно похожий на многоместный гроб. Игрис поглядел на контейнер, на часы…
«Дело отберут у вас, может быть, завтра с утра». Святую правду говорила Илона Каменный Берег. Игрис мысленно попросил прощения у жены: еще полчаса. Хотя бы поверхностный осмотр, хотя бы понять, есть ли среди ожидаемых бумаг неожиданные.
Он снял верхнюю стопку бумаг и выложил на стол. Не стал просматривать, взял следующую, потом еще; интуиция вела его или просто судьба — но в скоросшивателе, помеченном как «Внеклассные задания», обнаружились пособия по магии.
Он поднял на лоб очки и кулаками протер глаза.
Выдранные страницы. Перепечатки, сделанные на пишущей машинке: такие шрифты выходили из употребления еще во времена Игрисового детства. Бумага пожелтела; насколько Игрис мог судить, это не были пособия для начинающих. Больше походило на статьи из профильного журнала — разрозненные, пронумерованные невпопад. Были пометки на полях — птички, мудреные значки, подчеркивания, сделанные фиолетовым карандашом.
Игрис отыскал среди методичек позапрошлогоднюю статью «Особенности преподавания истории в старших классах» с пометками Алисии. Разумеется, совсем другие обозначения, мелкие, аккуратные, красная шариковая ручка. Неужели Герман Жёлудь, ветеран войны и химзавода, был магом?!
Кабинет понемногу обрастал бумажным хламом, папки и стопки загромождали стол, стулья, пирамидами высились на полу. Книг и пособий по магии больше не попадалось — все они были собраны в единственной папке-скоросшивателе, правда, довольно объемистой. Маркировка «Внеклассные занятия» — случайность? Или конспирация?
У кого бы из магов проконсультироваться относительно этих бумаг, думал Игрис. Если официально — мне дадут человека из «Коршуна», и он скажет не глядя, что это хлам. Если неофициально… да есть ли у меня такие знакомые?
«Я говорю вам: не ищите».
Герман Жёлудь умер почти двадцать лет назад! Или информация, как погребенная в кургане чума, не имеет срока давности?
«Разве у вас нет родных, близких?»
Он испуганно посмотрел на часы. Жена, Агата, предстоящее объяснение; да нет же у него никакой вины перед Агатой и ее семейством! Давным-давно надо было переговорить с Борисом, запереть за ними дверь и вздохнуть наконец с облегчением…
Тесемки следующей папки развязались сами собой. Вывалился полиэтиленовый пакет, крест-накрест перевязанный капроновой лентой — раньше из таких делали школьные бантики.
Фотографии. Толстая пачка чужих фотографий. Игрис разложил их в круге света от настольной лампы (для этого пришлось снять со стола несколько пыльных бумажных стопок).
Девушка, смутно знакомая. Игрис видел ее на фото в кабинете Алисии — рядом со стариком. Там она старательно позировала. Здесь почти на всех снимках кокетничала.
Парень, ее ровесник, в смешном старомодном костюме. Они фотографировали друг друга день за днем: в парке, на улице, на рыбалке, на велосипедах. На редких фото они были вместе (видимо, просили случайного прохожего «щелкнуть»). Улыбались. Держались за руки. Роман в фотографиях. Ни слова на обороте блеклых снимков, ни единой даты или подписи.
Место действия — несомненно, Верхний Крот. На одном фото Игрис узнал школьный двор с маленькими еще деревьями, на другом — здание вокзала, почти не изменившееся. Все снимки относились к одному периоду, между первым и последним прошло, вероятно, несколько месяцев. На ранних — весенних — фотографиях девушка казалась осунувшейся и грустной, в темном платье, с траурной лентой в волосах. Чем легче становилась одежда, тем светлее делалось от снимка к снимку ее лицо, и под осень — было несколько фотографий из осеннего леса — она выглядела уже совершенно счастливой…