Изобретатель, сердечно раскланявшись с Говоровым, осмотрел выходца из мест не столь отдаленных с подозрением.
— Замерим, замерим силушку, — пробормотал он, указывая Щербине на стул посреди комнаты. — Здесь у меня аппаратура стационарная, надежная. Вы, позвольте узнать, какими недугами страдаете?
— Чего? — удивился Щербина.
— Болезни какие перенесли?
— Разные, — буркнул тот.
Видно было, что перспектива получения денег за обследование — депутат обещал двадцать тысяч при любых результатах — и последующего «куша» греет потенциальному прожигателю жизни душу. А ну, как окажется, что болезни не те? И плакали денежки, придется бродяжничать или опять садиться в тюрьму.
Краюшкин углубился в изучение показаний приборов. Наблюдая за стрелками, он посвистывал, пофыркивал и время от времени бормотал: так-так.
— Однако на двадцать пять лет жизненной силы имеется, как ни странно, — заявил он. — А внешне не скажешь. Тускловатый субъект.
Щербина недовольно поежился, но ругаться с эскулапом не стал. Понял, что решение Говорова будет зависеть от вердикта доктора, и решил стерпеть.
— А можно взять не двадцать, а, скажем, пять лет? — осторожно спросил Альберт.
— Теоретически можно, — задумчиво пробормотал Краюшкин. — Практически сложно, технология еще не отработана. Погрешность большая. То есть лучше сразу договориться на пятнадцать лет, а я буду забирать десять. Вы ведь не хотите обидеть человека?
— Нет, не хочу, — сказал Говоров.
— Значит, договаривайтесь.
— Да мы уже обо всем договорились, — заявил Щербина. — Депутат мне бабки платит, а вы за это со мной делаете, что нужно. Режете там или кровь берете. Меня одно волнует: попользоваться деньгами я успею?
— Конечно, — ответил изобретатель. — У вас для этого останется лет десять. Устраивает?
— Нет, мне столько не нужно, — твердо заявил Щербина. — Года вполне достаточно. Только вы мне потом таблетку какую-нибудь дайте, обезболивающую. Или укол сделайте, как собаке. Чтобы усыпить.
Краюшкин едва не упал со стула.
— Позвольте, любезный, да зачем же такие сложности? Альберт Игоревич, как я понял, согласился решить ваши проблемы. Ничего особенно страшного вас не ждет.
— Туберкулез у меня.
— Вылечитесь. Поверьте, современная медицина вполне в состоянии.
— Да не хочу я, — почти злобно бросил Щербина. — Надоело! Депутат мне денег обещал.
— Сколько? — поинтересовался Краюшкин.
Говоров посчитал, что вопрос эскулапа не слишком корректен. С другой стороны, ответственность за процедуру ложится на него, поэтому вполне понятна забота изобретателя о доноре. Но какой суммой можно оценить человеческую жизнь? Причем не всю, без остатка, а несколько лет?
— Мне хватит, — буркнул Василий.
— Я решил увеличить вознаграждение. Господин Щербина получит загородный домик и полмиллиона рублей. Его матери я переведу столько же.
Будущий донор крякнул.
— Ну, повезло моей старушке! Но она заслужила, добра от меня мало видела, в натуре. Да и для меня депутат что-то расщедрился. Не иначе, хотите меня раньше срока уходить? Или кинуть?
— Нет, — покачал головой Краюшкин. — Не беспокойтесь, все абсолютно безопасно и законно. Если хотите, я дам вам возможность пообщаться с другими донорами — студентами. Живут сейчас припеваючи, не испытывают совершенно никаких неудобств. А до того как мы им помогли, мыкались голодные по углам.
— Да ладно, просто бабки предъявите, — заявил Щербина. — И вперед.
— Деньги при вас? — поинтересовался Краюшкин.
— Нет, конечно, — ответил Говоров. — Я не думал, что можно вот так, сразу.
— Почему нет?
— А подготовка? Неужели все настолько просто?
— Совсем не просто, но вполне доступно. Если хотите, я покажу вам аппаратуру. Донору будет полезно подготовиться к процедуре заранее.
— Ну, пойдем, — с легким испугом в глазах заявил Щербина. — Может, оно мне и не надо?
Говоров поморщился. За тот неполный день, что он был знаком с потенциальным донором, Щербина успел ему порядком надоесть. Или раздражение вызывали не повадки и высказывания уголовника, а неосознанное чувство вины, которое испытывал сам Альберт Игоревич? Вроде бы ничего особенного Щербина не говорил. Только смотрел иногда многозначительно, и жесты его были еще красноречивее слов. А по поведению казалось, что Говорова он одновременно презирает и боится, хочет обмануть, но не знает как.
Изобретатель привел посетителей в небольшую комнату с множеством аппаратуры и двумя кожаными креслами. Но в первую очередь в глаза бросались не кресла и не аппаратура, а стены комнаты. Они были обшиты красными медными листами.
— Помещение нужно экранировать, — объяснил Краюшкин. — Медь для этой цели весьма подходит. Лучше бы серебро, но на серебро пока денег нет. Да и доноры норовили бы кусочек от стены отколупнуть.
По лицу Щербины было заметно, что он был бы не прочь разжиться и медью, но сдерживается из страха быть пойманным.
Рядом с одним из кресел находился большой медный колпак с какой-то сложной начинкой. Поверх колпака также было закреплено несколько блоков разного размера и формы. За эстетикой изобретатель явно не гнался — выглядел колпак кустарно, без претензий на технологичность.
Перед другим креслом стояло вогнутое зеркало, а на подлокотниках располагались крепления вроде кандалов.
— Не нравится мне это, — кивнул на кресло Щербина.
— А это не для вас, — ответил Краюшкин. — Ваше кресло со шлемом. И в процессе передачи vis vitalis вы будете испытывать только приятные ощущения. Жить — хорошо. Тратить жизненные силы — приятно. А вот рождаться заново — больно, поэтому господину Говорову придется испытать довольно много неприятных эмоций и напрячь всю свою волю. Но с этим, я полагаю, проблем не возникнет.
— Не возникнет, — согласился Альберт.
— Так, а со мной что будет? — поинтересовался Щербина. — И сейчас, и потом?
— Вас облучат, — объявил Краюшкин. — Хотел бы я сказать, что процедура безопасна для здоровья, но это не совсем так, точнее, совсем не так. Ваша жизненная сила будет приходить в упадок, и вы должны четко это осознавать и не противиться. Иначе возможны накладки. Но гарантирую вам, что непосредственно после процедуры серьезные заболевания прогрессировать не будут, более того, симптомы имеющихся на время пропадут. Несколько понизится жизненный тонус. И вы постареете — буквально в течение нескольких дней. Но оставшуюся жизнь будете жить так, как договоритесь с реципиентом. То есть с Альбертом Игоревичем.
— Помимо разового вознаграждения, я буду выплачивать донору пенсию. Скажем, в размере средней зарплаты по стране, — вздохнув, сообщил Говоров.
— А ты меня не грохнешь, чтобы деньги не тратить? — насторожился Щербина. — С деньгами-то я лег на дно, и все дела. А тут — домик, мама… Сети плетешь?
— Я не бандит, господин Щербина, — устало ответил депутат.
— Когда деньги на кону, и порядочные себя по-разному ведут, — скривился будущий донор. — Ну да ладно, разберемся. Завтра бабки приготовишь, депутат? Я готов жертвовать здоровьем.
— Деньги будут, — кивнул Альберт.
— Помните: вы должны реально желать помочь, — повторил для Щербины изобретатель. — Все движения vis vitalis контролируются приборами.
— Да не лечи. Понял. Не тупой.
— В таком случае, до встречи. А с Альбертом Игоревичем я хочу еще перекинуться парой слов.
— Подожди меня в машине. Поедем ужинать, — приказал Говоров.
Когда донор ушел, Краюшкин по-родственному взял Альберта Игоревича под руку и повел из лаборатории к себе в кабинет. Там он достал из шкафчика квадратную бутылку виски, два фужера, налил себе и Говорову.
Полагая, что речь пойдет о деньгах, Говоров молчал, предоставляя инициативу изобретателю, смаковал двенадцатилетнее виски. Но Краюшкин заговорил не о вознаграждении, а о своей теории.
— Понимаете ли, Альберт Игоревич, на самом деле атрибуты человека современного общества — богатство, власть, интеллект — иллюзорны. Яснее всего это может осознать больной индивидуум. И деньги есть, и положение в обществе, и ум — но случись что-то со здоровьем, человек стремительно глупеет, деньги ему уже не нужны, почет и уважение окружающих — тем более. Но и здоровье всего лишь производная. Напрасно материалисты утверждают, что бытие определяет сознание. Более тонкие структуры руководят материальными объектами. Одна из эфирных материй — vis vitalis. Наверное, она не самая мощная, более того, наиболее приземленная. Куда мощнее силы, отвечающие за интеллект, за любовь. Но работать с ними я еще не научился — только слежу с благоговением. A vis vitalis уже могу перекачивать, распределять между людьми. С их помощью, и только с их помощью. Жизненная сила своенравна, ее не отнять насильно.
Краюшкин вынул из ящика стола плитку шоколада — можно было подумать, что какой-то скромный посетитель отблагодарил ею сельского врача-терапевта, — разломил и протянул Говорову несколько кусочков.
— Вот взять хотя бы Фельдмана, — продолжил изобретатель. — Пошел на риск, потому что терять ему было совершенно нечего. Оставалось меньше года. Собирал студентов для участия в опытах по всему городу. Каждому отлично платил. Раздал половину состояния или даже больше. А забирали мы у них крохи: месяц, два, максимум — год. Остались ли эти студенты в проигрыше? Честно говоря, не знаю. Мне кажется, в детстве и юности vis vitalis еще имеет способность увеличиваться. Но даже если и нет — зачем студентам пять лет жизни в нищете, когда четыре года можно прожить в достатке? Нужен ли этот нищий год?
— Студенческая жизнь — самая счастливая, — тихо сказал Говоров. — Я в это время тоже был далеко не богат, а вспоминаю жизнь в общежитии с удовольствием.
— Верно. Только мы отняли у студентов год старости, а не студенческой поры. А молодые их годы сделали гораздо счастливее. Понимаете?
— Пожалуй, понимаю. Так, может, и мне лучше к студентам обратиться?