один прекрасный день человечество решит задачку межзвездных путешествий (мне это известно доподлинно, и второстепенная цель моего рассказа — довести сей важный факт до вашего сведения), и как пить дать появятся вариации с Эрпами в скафандрах и бандой Клэнтонов-Маклори, принадлежащей к инопланетной расе, которой случится в ту пору заслужить нашу нелюбовь. И тогда уже никто не разглядит в сюжете исторической основы. Эрпа будут считать не более чем мифическим героем, вроде короля Артура или Робина Гуда. Впрочем, он и так уже на полпути к мифу.
И в этом путешествии он не одинок.
К тому времени, когда я попала в историю с Малькольмом Беллом, Луна успела заполниться людом под завязку. От полюса до полюса теснились курорты, города, заводы — просто яблоку негде упасть. Но все это благолепие распределилось неравномерно. Облюбованные туристами места — только на Светлой стороне, ведь с нее открывается вид на синий шарик: он знай себе сияет, хоть и побит изрядно, и шрамы легко различимы из обсерваторий Армстронга. Даже тем из нас, кто родился на Луне и чья нога ни разу не ступала на планету-мать, так и не оправившуюся от катастроф последних столетий, легче на душе от того, что она — колыбель предков и всегда висит в нашем небе.
Разумеется, мы не всегда настроены столь философично в отношении Земли; скажем так, она просто нравится нам — потому что красивая. По этой-то причине лунные жители и прозвали ее Люстрой. Но как бы мы ни относились к ней, факт остается фактом: именно ее присутствию обязана строительным бумом Светлая сторона Луны. Кого ни спроси, всяк ответит, что предпочитает жить на обращенной к Земле половине спутника.
Совсем другое дело — Темная сторона.
Оттуда не увидишь ничего, кроме далеких звезд и Солнца, причем выглядит оно отнюдь не мощным прожектором, а лишь зыбким маячком, едва озаряющим негостеприимный ландшафт. Вот где легче легкого почувствовать себя напрочь оторванным от человечества и его истории.
Потому-то здесь и селятся те, кто в подобном отчуждении никакой трагедии не усматривает.
К тому дню, когда в суровых этих дебрях объявилась я, там скопились чересчур вредные промышленные предприятия, а между ними рассеялись участки поселенцев с приставкой «не»: ненормальных, невезучих, неумелых и нелюдимых. Таких хлебом не корми, дай только уединение. Никто на их затворничество в дичайшем краю и не посягал, главным образом по причине достигнутого компромисса: раз эти психи сами не желают обременять общество своей персоной, так пусть себе торчат безвылазно в добровольном карантине.
Оно, конечно, человек — существо эгоистичное и совсем недалеко ушло от животного, и все же мы, обитатели Светлой стороны, нет-нет да вспомним участливо: каково им там, в потемках? Живы ли еще, здоровы ли?
В день, о котором идет речь, я договорилась, чтобы меня подвезли на скиммере и высадили с двухчасовым запасом кислорода, а возвратились за мной через пять часов, не раньше.
Оттуда было рукой подать до берлоги Белла. Выглядела она более чем непритязательно: длинный обшарпанный металлический ящик; в таком, наверное, и мне предстоит доживать свой век, когда состарюсь. Снаружи никаких прикрас, разве что стандартный десятизначный регистрационный номер и россыпь вмятин, накопленных в прошлом, когда хозяин сдуру поселился на подошве подверженного оползням холма. Системы рециркуляции и складские отсеки в задней части «ящика» занимали куда больше пространства, чем оставалось жильцу. Полным отсутствием запаркованных транспортных средств подтверждался предварительно выясненный мною факт: Белл соблаговолил посетить ближайший населенный пункт добрых тринадцать лет назад.
Для многих поселенцев Темной стороны это довольно типичное поведение. Но мне данное обстоятельство ни о чем не сказало, из чего вы можете сделать вывод: было мне тогда лет гораздо меньше, чем сейчас.
Творя рубчатыми подошвами миниатюрные лавины, я одолела полпути до воздушного шлюза — и тут включилась система охраны, а мой шлемофон заговорил чистейшим, без малейшего следа радиопомех, сухим голосом:
— …противозаконным. Повторяю, это частная территория, и ваше проникновение сюда является противозаконным. Немедленно удалитесь, иначе будут приняты меры защиты, способные повлечь за собой телесные повреждения и даже смерть. Владелец территории дорожит своим уединением и ни единой ночи не станет страдать бессонницей, переживая из-за вашего идиотизма, вполне возможно, наследственного. Пожалуйста, уходите. Повторяю, это частная территория, и ваше проникновение на нее является противозаконным. Немедленно удалитесь, иначе…
Я нажала кнопку передачи:
— Примите сигнал бедствия. У меня авария, кислород на исходе, до прибытия спасателей не продержусь. Срочно требуется приют. Прием.
Записанная угроза оборвалась на полуслове, шлемофон заговорил грубым голосом с явственным техасским акцентом:
— Вы мне, юная леди, лапшу на уши не вешайте! Своими глазами видел, как из скиммера высаживались. Специально сюда приперлись и теперь шантажируете, чтобы дверь открыл. Конец связи.
Наверное, я ухмыльнулась… против воли.
— Да, сэр. Я прибыла намеренно, в надежде с вами поговорить, но положение у меня действительно бедственное. Кислород кончается, и без вашей срочной помощи мне крышка. Прием.
— Ну и кой черт дернул совершить такую глупость? Прием.
— На самом деле, мистер Белл, это никакая не глупость. Я расспросила почти всех, кто вас знал, и прочитала все, что о вас написано. Вывод совершенно однозначен: погибнуть вы мне не дадите. Такая ситуация просто исключена. Но я поняла и другое: чтобы попасть к вам, необходимо оказаться в смертельной опасности. В общем, мне нужно с вами переговорить, и другого подхода я найти не смогла.
Потом добрых пять секунд длилась пауза, но несущая волна была под завязку заполнена возмущением Белла, и я получила наглядный урок, каким потенциалом передачи информации обладает вакуум.
Однако когда Белл наконец заговорил, в его голосе уже не было злости.
— Ну вот, теперь имеем запись признания: ситуаций, угрожающая вашей жизни, создана специально ради проникновения в мое жилище. В данных обстоятельствах сам факт вашего появления здесь является преступлением, попирающим все самаритянские законы Темной стороны. И никто меня не осудит, если я позволю вам умереть.
— Может, и так, но я почему-то совершенно уверена, что до этого не дойдет.
Он ничего на это не сказал, а через секунду снова зазвучало записанное предостережение насчет того, что я иду прямиком в объятия насильственной и крайне неприятной смерти.
Но я, шагая вперед, ровным счетом ничего не теряла. Спуск в долину предварялся потоком пыли и камушков, потревоженных ногами. Для своего путешествия я предпочла начало лунного дня, просто потому, что это время сочла наименее опасным. Но теперь такой выбор казался наихудшим. Ландшафт, которому предстояли полторы недели адского пекла, уже ловил и излучал ничем не фильтрованное солнце, и часть этого жара приходилась на мою долю. И хотя скафандр выдержал бы и куда более серьезную температуру, я не считала, что в нагрузку к защищенности от враждебной окружающей среды непременно полагается ручеек пота между лопатками.
И вот я на нижнем краю спуска, в пятидесяти шагах от жилища, стою к нему лицом. С минуту пила воду через трубочку и выбирала наилучшее решение. Не то чтобы я поверила Беллу насчет мин-ловушек, однако осторожность лишней не бывает. Ну а где бы я их разместила, будь я старым бирюком-социопатом, одержимым манией уединения? Не слишком близко от стен, иначе залатать не успеешь и останешься без воздуха, когда шрапнель превратит их в решето. И не рядом с воздушным шлюзом. Возможно, в доме ужас как тесно, и хозяин вынужден день-деньской валяться на койке, однако главный выход должен быть в порядке, иначе как пять раз в месяц добираться до складов, размещенных не далее чем в двадцати метрах? Не мог он установить мины и чересчур далеко от жилья, на кромке естественной чаши: здесь все еще звучит грозная запись. Коли дойдет до суда, Белл будет вынужден как-то объяснить столь чрезвычайные меры самообороны. В его интересах, чтобы потенциальный нарушитель имел все шансы внять предостережению и благополучно убраться восвояси.
Искушать судьбу нет никакого смысла, лучше положусь на гуманизм Белла и запасусь терпением.
Я села, установила регулятор охладителя на минимум и предалась размышлениям — помимо прочих, об Уайатте Эрпе.
За четыре дня до того, как скиммер подвез меня к отшельничьей жестянке на Темной стороне, я просмотрела полдюжины голобоевиков, снятых в первые годы заселения Луны. Пионерская эпоха, когда на самом деле все здешнее население состояло из дипломированных философов и инженеров, предстает в этих фильмах раздольем для убийц и социопатов, которых хлебом не корми, но дай завязать кровную вражду или затеять перестрелку на каком-нибудь крошечном форпосте, вырубленном ранними лунопроходцами в скальной толще. Якобы то было время преступников и героев, время, когда хрупкий порядок, позволивший затем Луне стать вполне сносным пристанищем для миллионов, держался только на быстрых рефлексах горстки храбрецов.
Все это полнейшая чепуха. Как и большинство историй про Уайатта Эрпа.
А правда такова: все тогдашние инженеры подвергались тщательнейшему психологическому тестированию, прежде чем получали разрешение покинуть Люстру. Преступники и психи не имели ни малейшей возможности затесаться в их ряды. Ну а те, кто прошел отбор, представляли опасность для коллег разве что как рассказчики: согласитесь, можно умереть от скуки, когда приходится день ото дня слушать байки, утратившие в бесчисленных рециркуляциях всю свою занимательность.
На самом деле за первые тридцать лет освоения Луны произошла только одна настоящая перестрелка.
Одна-единственная.
— Как вас зовут?
На сей раз голос, усиленный моим шлемофоном, прерывался треском и шипением. Помехи были не слишком серьезные, я вполне разбирала слова, однако сделала вывод, что у Белла устаревшая техника. Впрочем, просить его насчет подстройки передатчика едва ли имело смысл. Как тут не вспомнить прадедушку: он, прежде чем вступить в разговор с кем-нибудь не из родни, обязательно вынимал изо рта челюсти. И если собеседнику мало что удавалось разобрать, это была проблема собеседника. Наверное, прадед рассуждал так: можете тратить мое время, но не даром, уж я об этом позабочусь.