— Тебе лучше сюда не ходить, — посоветовал ему Док.
— Я должен! — взмолился Аксель. — Мне надо увидеть Дио!
— Ну, может… — Доку не хотелось привлекать внимание остальных, что уж точно произойдет, если оставить Акселя под дверью. И надо бы избавить его от еще большего расстройства… — Только тихо, — предупредил он, отступая на шаг и давая ему войти, потом толкнул дверь и дождался мягкого щелчка.
Доктор Маргарет отнесла Агнес в «музей» — так завры называли чердак под крышей, где хранили всякую всячину, которую хотели сберечь, а еще то, что им присылали. Шкафы и полки полнились пластмассовыми фигурками, фарфоровыми куклами, вышитыми подушечками, засушенными цветами, пластмассовыми машинками, очками для чтения, коробками фотографий, папками открыток или детских рисунков и многим другим. Завры могли приходить сюда и вспоминать — или делать вид, что вспоминают. В середине комнаты стоял столик, возле него — пара деревянных стульев, наверх вела пластмассовая лесенка. Доктор Маргарет посадила Агнес на середину стола, пододвинула стул и села, глядя на нее.
Агнес только смотрела в ответ — свирепо и молча.
— Я не собираюсь объяснять тебе, что ты можешь говорить, а что нет.
— Наплевать.
— Но мне очень надо, чтобы ты сохраняла голову на плечах. Мы все в тебе нуждаемся, чтобы это пережить.
— Мне плевать.
— Нам всем больно.
— А МНЕ ПЛЕВАТЬ! — Агнес ушла на край стола и повернулась спиной к доктору Маргарет.
— Если бы ты только могла приберечь свой гнев…
— Чего ради?! — Она застучала хвостом по столу. — Это все, что у меня есть! Кроме гнева, у меня нет ничего!
— Неправда.
— А тебе откуда знать? Ненавижу! Ненавижу смерть! Ненавижу жизнь! А все остальное — чепуха и сказки. Даже те, которые я рассказываю малышам! Сплошь чепуха, и я ее ненавижу!
— Том сделал для Диогена все, что мог. У Дио был порок сердца. Он скрывал это и не соглашался на операцию: вдруг она урежет средства, предназначенные для всех остальных. Когда случился приступ, Том не мог сделать большего, чем сделал. На свете нет человека, который печется о вас так, как Том, и с твоей стороны, Агнес… — тут Маргарет впервые повысила голос, — несправедливо так на него набрасываться.
— И чего ты от меня хочешь? — Агнес смотрела за край стола, все еще стоя спиной к доктору.
— Не знаю.
Доктор встала, одолеваемая то ли гневом, то ли усталостью. На полке в шкафу неподалеку она разыскала деревянную коробочку. Когда-то коробочка была обита красной материей, которой полагалось походить на бархат, но за годы и яркие краски поблекли, и мягкая пушистость вытерлась.
Услышав ее шаги, Агнес повернулась посмотреть, что доктор ищет в шкафу.
— Что ты делаешь? — взорвалась она, увидев коробочку. — Положи на место!
Доктор подняла крышку. Внутри лежала цепочка с позолоченной звездой Давида — детское украшение.
— Не трогай! — Агнес смотрела на маленькую звезду.
Не касаясь содержимого, доктор Маргарет подвинула коробочку поближе к Агнес.
— Однажды жила-была девочка, которую ты очень любила. Разве это сказка?
— Тут все не так! Она не была… она…
— Как по-твоему, чего бы она от тебя хотела?
Подбородок, который обычно Агнес держала непреклонно вздернутым, задрожал. Она зажмурилась, словно сдерживая слезы, которые завры производить не умели, но на ее мордочке отразились все муки, их сопровождающие. Ее пасть разинулась, словно она хотела взвыть, но никакого звука не получилось, пока она не прошептала имя «Молли», согнула ноги и опустилась на поверхность стола.
Доктор посидела с ней несколько минут, потом оставила ее в «музее», пообещав никому (даже Тому, вообще никому!) не рассказывать, что тут случилось, и пошла вниз — помочь остальным проводить Диогена.
Доктор Маргарет вышла из кабинета, оставив Тома за письменным столом: глаза закрыты, руки сложены, но не как для молитвы — пальцы сцеплены в плотный замок. Его голова чуть приподнималась и опускалась в такт тяжелому, медленному дыханию. Он поймал себя на мысли, что заставляет свою грудь вздыматься так, как не мог заставить дышать Диогена. От этого замок пальцев сжался еще крепче.
Он едва мог заставить себя посмотреть на Диогена — нет, не на Дио, на оболочку. Доктор Маргарет накрыла тельце простыней, так что виднелась только голова. На морде Дио не было ни отрешенности, ни «покоя в смерти». Морду перекосила гримаса последней обжигающей боли. То же стягивание лицевых мышц, то же самое недоумение Том видел на лице своего отца. Мальчику не полагалось такое видеть, но он пробрался в комнату, где нашли тело папы. Он хотел обнять его в последний раз, но вместо того отшатнулся с ужасом.
Тогда он по-мальчишески поклялся, что когда-нибудь непременно победит смерть. «И ты, о смерть, сама умрешь тогда», — писал Джон Донн. Но любым стихам про смерть слишком многое противоречило в мире, каким он его знал.
На столе у Тома чирикнул телефон. Он снял трубку, думая, что это Сьюзан Леахи перезванивает с новыми инструкциями или, может, женщина, которую она рекомендовала для приготовлений к похоронам.
— Происхождение звонка не может быть установлено, — сообщила Регги. — Хочешь принять?
Том сделал глубокий вдох:
— Давай.
— Алло.
На другом конце провода мужской голос, интеллигентный и хорошо поставленный, как у актера или диктора новостей, произнес:
— Том, мы только хотим помочь.
Том уже слышал этот голос раньше и нажатием кнопки прервал разговор. Почти тут же телефон чирикнул снова. Том все не брал и не брал трубку, пока его не стало тошнить от звона. Он посмотрел за окно — на обступивший дом лес, словно мог углядеть там звонившего, который, несомненно, за ним подглядывает. И как они всегда узнают?
— Происхождение этого звонка не может быть…
— Принять, — сказал Том. Он и сам не знал, зачем это делает, разве только в искупление.
— Том, ваши наниматели укрывают огромные сокровищницы знаний, препятствуя исследованиям величайшего потенциала. Мир может стать лучше, счастливее. Почему они этого не хотят? Том, мы знаем, вы хороший человек. Если мы…
Он снова нажал «Разъединить», на сей раз ткнул в кнопку с большей силой. Есть пределы даже искуплению.
Он посмотрел на стол, упер в него локти, закрыл лицо руками.
— Прости, что тревожу тебя, Том.
Голова Тома рывком поднялась. Он перевел взгляд на дверь — там стояли Док и Аксель.
— Вы тут давно? — Том повернулся к ним вместе со стулом.
— Несколько минут.
— Вам что-нибудь нужно?
Док покачал головой.
— Не совсем.
— Мне хотелось бы немного побыть одному…
— Вот поэтому я здесь. — Док сделал шаг вперед. — Я боялся, что ты пожелаешь быть один. Мне понятна потребность в одиночестве. Но горе и одиночество — не самая лучшая компания. Как подвыпившие гуляки, они на любого способны навлечь беду.
Аксель постучал его по боку самым кончиком хвоста.
— Можно мне теперь увидеть?
Док посмотрел на стол в другом углу комнаты — на простыню и фигуру под ней.
— Терпение, — шепнул он. — Пару минут… Моя история тебе хорошо известна, — сказал он Тому. — Меня купили для маленького мальчика. Смышленого маленького мальчика с живым воображением. И доброго — в отличие от большинства бывших владельцев моих друзей. Но это был очень больной маленький мальчик, а потому он много времени проводил в больнице. И я вместе с ним. Моей задачей было стать его товарищем и — до некоторой степени — защитником.
Он сделал еще шаг вперед, хромая нога подгибалась чуть больше обычного. Нагнувшись, Том подобрал его и мягко посадил на стол.
— Благодарю тебя. Проще говорить на одном уровне с собеседником. Видишь ли, я был сконструирован, чтобы походить — с некоторыми допущениями — на огромного тираннозавра рекса, когда-то считавшегося самым грозным хищником на земле. Правда это или нет, любого маленького мальчика трудно убедить в обратном. Таким считал меня тот маленький мальчик. Так вот, у него часто случались кошмары. В них его болезнь обретала облик чего-то, что он поначалу звал «серым человеком». Позже он стал звать его «человеком-тенью» или «тварью из тени». От кошмара к кошмару природа твари чуть изменялась, но цель оставалась непоколебимой. Она существовала, чтобы забрать мальчика.
Глянув вниз, Док увидел Акселя у ножки стола, где лежал Дио. Том тоже заметил и повернулся перехватить Акселя прежде, чем он попытается сам вскарабкаться на стол.
— Но, но… мне нужно ВИДЕТЬ! — заверещал Аксель, когда Том посадил его на письменный стол подле Дока.
— Мой добрый друг, — прервал его Док, — давай посмотрим на него вместе. Ты поймешь. Просто потерпи… Мальчик просыпался от кошмара, — продолжил он свою историю, — и крепко меня обнимал. «Док! Док! Тень здесь!».
И Аксель, уставившись на дальний стол, прошептал:
— Тень!
— А я говорил ему: мол, не надо бояться, мол, я никакую тень к нему не подпущу. — Док поднял глаза на Тома. — Это была ложь, но я сам хотел в нее верить. И знаю, будь способ обменять мою жизнь на его, я, возможно, согласился бы. Однако «самый грозный хищник на земле» оказался не ровня той страшной болезни.
— Так Тень его сцапал? — Аксель повернулся к Доку, чьи тяжелые веки поднялись ровно настолько, чтобы приоткрыть темный янтарь радужки.
— Его последними словами были: «Док! На помощь! Они идут!». «Они идут», — сказал маленький мальчик; очевидно, к «твари из тени» подоспело подкрепление. — Он опустил голову, сделал глубокий вдох. — Я ведь говорил: у ребенка было богатое воображение. Я обещал ему, что сумею его защитить. А оказался беспомощен. После меня забрала к себе бабушка мальчика, и опять, когда она заболела, я не сумел ничего сделать.
— Опять Тень, — вмешался Аксель.
Док кивнул.
— Ей я хотя бы ничего не обещал. Она знала, что я себя-то самого защитить не могу.
Док протянул переднюю лапу Тому.