— А как же она облегчается?
После шестичасовой операции у русалки появились функционирующие задний проход и уретра. Теперь ее привозят ко мне раз в два месяца на осмотры.
Русалка прижала ладошки к стеклу и улыбнулась мне. Разум у нее был на уровне животного (человеческие нейронные сети пока еще недоступны горе-генетикам), но выражение лица было отчетливо человеческим, что меня всегда сбивало с толку. Я постучал по стеклу и пошел дальше.
Следующий — кентавр. Бедняга заслуживал только жалости. Владельцы привезли его ко мне в месячном возрасте, жалуясь, что тот не может скакать галопом. Кентавр был вялым, с желтой кожей и сильно истощенным. Меня заверили: шаблоны были смешаны правильно, и непонятно, что могло пойти не так.
Тоже мне, гении. Я сказал им, что не надо быть ветеринаром, чтобы понять: человеческие сердце, почки и печень слишком слабы для жизнеобеспечения лошадиного туловища весом килограммов триста. Они оставили его для лечения и больше не приезжали.
Я держу кентавра на разжижителях крови, чтобы облегчить ему кровообращение, даю препараты от желтухи и регулярно провожу диализ, чтобы помочь почкам. Ему всего шесть месяцев, но он уже начал лысеть, а лицо у него сморщенное, как у старика. Сомневаюсь, что он протянет еще месяц.
Я проверил концентрации газов у него в крови, похлопал по боку и подошел к первому из трех единорогов. Похоже, нынче каждый богатый идиот хочет подарить своей дочурке единорога. Мне все время приходится лечить их инфекции кожи на голове и трещины в черепе.
Не успел я закончить обработку первого рога, как Элли постучала в дверь условным стуком и проскользнула в амбар. Ах, да… В час дня должны были привезти лошадь. Какая приятная неожиданность.
— Лошадь мисс Клэнси уже привезли? — спросил я.
— Нет. Я отменила визит.
— Что! Почему?
— Ну, сегодня не самый подходящий день, чтобы выпускать лошадь на пастбище.
Ах, да. У меня же дракон на заднем дворе.
— Кстати, о пастбище. Наш новый пациент требует вашего внимания.
Я натер мазью с антибиотиками основание рога и стал высматривать трещины через лупу.
— Он может подождать.
— Он… плохо себя ведет.
— Подумать только, дракон плохо себя ведет!
Я взглянул на Радара. Тот сидел на полу неподалеку от меня, расставив ноги, и безуспешно пытался заняться кое-чем непристойным с помощью копытистых рук. Элли, отвлекая, почесала ему подбородок.
— Ладно. — Я вручил Элли мазь и показал на лошадиный корм. — Накорми единорогов. По две чашки овса. И радугу.
Распахнув пинком дверь амбара, я вышел.
Когда этим ранчо владел мой отец, на заднем лугу располагалась беговая дорожка. Я превратил его в пастбище. Несколько акров высокой травы, огороженные деревянной изгородью, а посередине пруд, куда впадал ручеек.
Сейчас там бушевало пламя.
Точнее, горело не все пастбище, а всего несколько квадратных метров возле амбара. Оба пожарных, подняв щитки на касках, тушили пламя струями углекислоты.
Дракон в это время был привязан к каменному столбику метрах в тридцати от амбара, возле пруда. Он успел окунуть морду в мутную воду, и теперь лежал на животе, облизывая когти на лапах. Вид у него был довольный.
— Почти погасили, — сообщил молодой. — Он пытался поджарить белку. Но ваша помощница хорошо его привязала.
Похоже, дракона мне привезли отец и сын. Отцу было уже за пятьдесят — крепко сложенный мужчина с лицом, похожим на решетку радиатора старого грузовика. Высокий и худой сын щеголял слишком идеальным носом, гладкой, как у подростка, кожей, позолоченными зубами и тупой улыбкой. Из Западной Виргинии, тут и сомневаться нечего.
Закончив гасить пламя, они повернулись ко мне.
— Мы слыхали, вы лечите конструктов, — сказал отец. — Поможете нам?
— Как вас зовут?
— Смит, — сообщил отец.
— Джонс, — сказал сын.
Как оригинально.
— Он может шарахнуть нас огнем с такого расстояния? — уточнил я.
— Нет, если он не возбужден, — сказал отец.
Я терпеливо ждал объяснения, не сомневаясь, что он жаждет выложить подробности.
— У него два дополнительных легких, — сообщил отец. — Одно извлекает метан из толстой кишки, а во втором есть особое самовоспламеняющееся вещество, которое мы разработали с нашими партнерами-химиками. Когда в его теле выделяется адреналин, воспламенитель активируется и поджигает метан.
— Поэтому он извергает пламя, когда злится, — поддакнул сын.
— Ага, — сказал я. — Понятно.
— Беда в том, что всякий раз, извергая пламя, он вопит и воет, как сучка какая-то. Можете понять, что с ним не так?
— У нас есть покупатель в Китае, — добавил сын. — Вылечите его, и мы дадим вам равную долю от продажи. — Папаша испепелил его взглядом. Сынуля перестал улыбаться.
— Сколько ему? — спросил я.
— Два месяца.
— Как он был сделан?
— По сложной формуле, — выдал отец, настороженно поглядывая на меня. — Ее разработка обошлась нам недешево.
Скотина…
— Меня интересуют только его мозги. Каков был для них шаблон?
— Собака. В основном.
Ага, щенок. Ну, с этим я справлюсь.
Я вытащил лупу и подошел к дракону. Осмотрел его морду и голову и особо тщательно — глаза, рот и нос. Все ясно. Как я и думал. Бедняга.
— Так что? — вопросил сынок. — С ним что-то не в порядке или он просто выпендривается?
— Скажите-ка, мистер Джонс. Вы когда-нибудь засовывали лицо в печь?
— У него же чешуя, — сказал отец. — Термоустойчивая до трехсот градусов.
— Чешуя на глазах? На губах и ноздрях?
— Ой…
Вот именно, ой.
— Так вы его будете лечить?
— Но только не отключая выбрасывание пламени, — добавил сынок. — Это один из пунктов спецификации, указанных покупателем.
Я с трудом, но сдержался.
— Оставьте его на пару дней, — решил я. — Может, и сумею вам помочь.
На следующее утро я готовил «лекарство» для дракона в домашней мастерской, когда туда ворвалась задыхающаяся Элли.
Она девушка круглолицая, с короткими ножками и бегает примерно как мой кентавр. Поэтому я сразу понял — что-то случилось.
— Буги, — выдохнула она, едва отдышавшись. Я встал:
— Где?
— У переднего крыльца. Ждет вас. Внезапная инспекция.
— В клинике все чисто?
— Да.
— Точно?
— Да! Уверена.
Я сунул «лекарство» под рабочий стол и натянул белый халат. И мы торопливо прошли в клинику, чтобы встретить буги.
Когда особые животные только начали появляться, их существование привело в ярость определенную часть населения: многим не нравился уже сам факт существования клонированных животных. Было создано новое правительственное агентство — «Бюро генетического контроля», назначением которого стало искоренение «неестественных» конструктов.
Судя по моему опыту, агенты Бюро (они же буги) были либо уволенными агентами ФБР, либо чистильщиками со значком. Но этот тип не тянул ни на один из двух вариантов.
Он стоял на крыльце возле клиники, одетый в джинсы и старый трикотажный свитер. На вид около сорока — моего возраста, — круглолицый, загорелый, с кустистой бородой. Он держал маленький наладонный компьютер и стилус, и больше ничего. Ни значка, ни оружия.
— Вы доктор Скеннер? — спросил он. Я подтвердил и пожал ему руку. — Я агент Стенвик. Мы разыскиваем опасный конструкт. Нам сообщили, что он мог направиться сюда.
— А что за конструкт? — поинтересовался я.
— Его нельзя не заметить.
Я помолчал, задумавшись.
— Мне очень жаль, мистер Стенвик, но я вам помочь не могу. Из дома донесся треск, затем испуганно заорал попугай Ларри.
У Элли распахнулись глаза, она бочком попятилась и проскользнула обратно в дом.
— Не возражаете, если я тут осмотрюсь? — осведомился Стенвик. — Просто чтобы потом сказать, что провел инспекцию.
Я пожал плечами:
— Пожалуйста.
Я провел его по ступенькам крыльца — медленно — и распахнул дверь.
Элли уставилась на нас с противоположной стороны клиники, стоя возле задней двери. Она вытолкала кого-то пяткой на улицу, потом захлопнула дверь и придавила ее спиной.
— Это был пес доктора Скеннера, — пояснила она. — Он иногда груб с гостями.
Откуда-то из согнутой руки Элли вывалилось длинное черное перо и упало на пол. Элли наступила на него и улыбнулась.
Гарпия, разумеется. Ее привезли подлечить зубы. Наверное, дразнила котов.
— Желаете экскурсию, агент Стенвик? — предложила Элли бодрым и деловым тоном.
— Да, пожалуйста.
Элли сопроводила Стенвика по всем уголкам клиники — приемная, смотровая, операционная, клетки и корыта, — открывая шкафы и выдвигая ящики, а заодно охмуряя его дружеской болтовней о моей ветеринарной практике. Во всяком случае, о законной ее части. Я держался в сторонке, делая вид, будто обрабатываю ногу попугая Ларри, и что-то бормотал себе под нос.
После десяти минут изучения счетов за стерилизацию кошек и выращивание новых почек я уже не сомневался, что инспектор готов, мается от скуки и вот-вот уйдет.
Но я ошибся. Стенвик вернулся в приемную и заговорил со мной сквозь клетку попугая.
— Не возражаете, если я проверю другие здания? — спросил он.
Элли вздрогнула, но я не понял, заметил ли это Стенвик.
— Нет проблем, — ответил я. — Сам вас и провожу.
Я обратился к Элли:
— Будь добра, присмотри за клиникой, пока нас не будет, хорошо? — Она помедлила с ответом: побаивалась оставлять меня наедине с буги. — И проследи, чтобы ничего не загорелось, — с намеком добавил я. Элли хотела что-то сказать, но быстро передумала и стала пятиться к задней двери клиники, выводящей на пастбище.
Мы спустились по ступеням крыльца и направились через посыпанный гравием круг в конце подъездной дорожки в сторону моей хижины. В противоположном от особой комнаты направлении.
— Вашим отцом был Роберт Скеннер, тренер скаковых лошадей, — сказал он, когда мы шли.
Я кивнул. Этот парень кое-что обо мне разузнал.