Без шуток.
Серебристая садовница приветливо улыбалась и стояла расслабленно, одной рукой опираясь о грабли. А девочка в дверях смотрела пусто. Если бы меня попросили определить чувство, отражавшееся на ее лице, я бы назвал страх. Но всего лишь его тень. Такой взгляд видишь у менеджера, когда падает курс акций, или у политика в ночь перед выборами.
Не обращая внимания на эту тень, Эйлис с улыбкой протянула девочке тарелку:
— Привет! Я тебе печенье испекла. Можно войти?
Девочка печенье не взяла, но ответила:
— Роберто попросил проводить вас внутрь.
Тут она легко повернулась на пятках и провела нас по просторному коридору с портретами на стенах, потом вверх по деревянной лестнице в кухню. Она не оборачивалась, пока не села за кухонный стол, и тогда повела рукой, словно приглашая и нас садиться. Невзирая на холодный, оценивающий взгляд девочки и серебристые машины у раковины, сама кухня казалась уютной и гостеприимной. Персиковые с коричневым стены оттеняли светло-угольные и серые акценты, на столе из полированной вишни — маленькие плетеные салфеточки перед каждым стулом. Какие отвели нам, было очевидно: стол накрыли на троих, и по одну сторону перед стаканом с водой уже сидела, сложив на коленях руки, хозяйка. Все это — дом, девочку, роботов, — казалось, привезли разом из дорогого бутика, и потому я вдруг почувствовал себя как на выставке.
Эйлис поставила тарелку на середину стола: от аромата еще теплого печенья у меня потекли слюнки. Она посмотрела на девочку, ей явно хотелось что-то сказать, но она сумела сдержаться и просто села рядом со мной; наши места располагались так, чтобы мы сидели напротив девочки и могли видеть балкон.
Роботица подала Роберто деревянный поднос с тускло-зеленым чайником и тремя маленькими чашечками в японском стиле. На прислуге были белое летнее платье и синий жакет, купленные, вероятно, по каталогу «Нордстром». Кивнув ей, Роберто сказал:
— Спасибо, Руби, — и перенес чай и блюдечко с бледными, тонкими печеньями на стол. Он глянул на подношение Эйлис, ее печенья, толстые и неказистые в сравнении с роботовыми, и сказал просто: — Спасибо.
От ощущения, что я здесь не на месте, и абсурдной мысли, будто Роберто выглядит в точности как злобный дроид из старых фильмов, я едва не расхохотался, и остановила меня только полнейшая серьезность девочки.
Осторожно взяв чашку, я медленно отпил. Настой теплый, но не горячий. Что-то мятное.
Эйлис сдалась, не выдержав молчания хозяйки:
— Спасибо, что приняли нас. Мы так рады с вами познакомиться. Меня зовут Эйлис, а это Пол.
— Знаю. — Она сглотнула, словно не представляла, как с нами разговаривать.
Молчание тянулось, пока Эйлис вновь не нарушила его:
— Как школа? Что ты проходишь?
Уголок рта девочки поднялся в странноватой улыбке.
— Сегодняшняя тема по физике — калиброванная сверхгравитация.
Ответ ничуть не обескуражил Эйлис, которой термин, вероятно, сказал столько же, сколько и мне, то есть ничего. Она ринулась в бой:
— А как насчет литературы или искусства? Ты и их тоже изучаешь?
Роботова девочка кивнула.
— Конечно. — Тут она замолчала, и на мгновение в ее лице снова мелькнул страх. И тут же пропал. — Мы пригласили вас сюда не для того, чтобы говорить обо мне. Мне бы хотелось, чтобы вы перестали за мной наблюдать.
Я моргнул, а Эйлис поморщилась.
Девочка продолжала:
— Я вас отсюда вижу. Мне не нравится, что там есть дом или что вы можете видеть меня со своего балкона. Мне это неприятно, и я хочу, чтобы вы перестали.
Она смотрела на нас в упор. Девочка не притронулась к чаю. Не взяла ни роботово, ни наше печенье.
Эйлис облизнула губы, подбородок у нее дернулся, но в остальном она казалась совершенно невозмутимой — этому она научилась, общаясь с раздражительными клиентами. Что, вероятно, не слишком отличалось от общения с раздражительными подростками. Она подалась вперед.
— Мы наблюдаем за тобой только потому, что нам кажется, ты очень одинока. Нам нет необходимости наблюдать и дальше. Но разве тебе не хотелось бы как-нибудь к нам зайти? Мы были бы рады показать кому-нибудь наш новый дом.
Роберто оцепенел, если про робота можно такое сказать. Чувств у них нет; роботы запрограммированы разыгрывать эмоции. Но он сделался чуточку выше и чуточку величественнее.
Девочка оглянулась на него, словно в поисках совета, и он едва-едва наклонил голову, как бы говоря: «Продолжай, ты все делаешь прекрасно».
Хозяйка перевела взгляд на Эйлис и покачала головой:
— Я просто хочу, чтобы вы перестали. Вы обещаете?
Эйлис прикусила нижнюю губу.
Я больше не мог этого выносить. Сам воздух в кухне пропитался неловкостью. Перед нами ребенок, который не хочет, чтобы за ним следили. Откуда ему знать, с какими намерениями мы подглядываем? Стыд ожег мне щеки.
— Ладно. Я перестану за тобой наблюдать.
Эйлис бросила на меня взгляд, говоривший, мол, лучше бы предоставить разговор ей. Я потянулся за бледным печеньем, откусил краешек. Ваниль и сахар с толикой муки и яиц для связки. Печенье растаяло у меня на языке.
Я перевел взгляд на девочку, которая мне кивнула, ее лишенные юмора глаза не отрывались от моего лица. Мне она напоминала куклу. Очень хотелось увидеть, как она улыбается.
— Извини, что мы тебя расстроили. Мы не нарочно. — Я помедлил, и когда она промолчала, спросил: — Скажешь, как тебя зовут?
Она поджала губы и оглянулась на Роберто, потом на Руби. По всей очевидности, ни один из роботов не желал или не мог тут ее выручить. Потупившись, она промямлила:
— Каролина.
— Приятно познакомиться, Каролина. Хочешь попробовать печенье Эйлис? Это мое любимое.
Она мотнула головой.
— Мне нельзя есть приготовленное чужими. — Она встала и впервые повысила голос: — Теперь уходите. Пожалуйста, уходите!
Эйлис поморщилась, точно каждое слово Каролины было занозой. Встав, я взял подругу за руку и шепнул:
— Все хорошо. — Потом посмотрел на Каролину: — Нам бы очень хотелось еще раз с тобой увидеться. Мы не желаем никому зла, просто привыкли дружить с соседями.
Ложь чистой воды, но откуда девочке знать.
Каролина кивнула и тихо, но властно приказала Роберто:
— Проводи их.
На этом она повернулась к нам спиной и изящно выплыла из комнаты, спустилась по лестнице, а мы с Эйлис, не скрывая, смотрели ей вслед.
Руби тоже ушла.
Роберто же кинул нам:
— Я провожу вас до двери.
Взяв свою и мою чашки, Эйлис очень медленно и решительно подошла к раковине, чтобы поставить их туда. Повернувшись, она сказала:
— Спасибо за гостеприимство. — Потом мило улыбнулась Роберто и подмигнула мне: — Можно оставить несколько печений? Я положу одно лишнее, чтобы вы проверили на предмет яда.
— В этом, право, нет необходимости.
Реплика Эйлис прозвучала человечно и обиженно, даже немного желчно, а ответ Роберто — уравновешенно и абсолютно здраво. Я взял тарелку, от пережитого мне расхотелось говорить, но случившееся наводило на серьезные размышления. Когда, открыв дверь, Роберто сделал шаг в сторону, давая нам дорогу, я спросил:
— Вы надеялись, что общение с нами пойдет девочке на пользу или что она сама нас прогонит?
Плотная линия серебряных губ даже не дернулась, но он мне подмигнул. Потому что видел, как Эйлис подмигивает? Потому что хотел сказать «да» на один из моих вопросов? Потому что ему в камеру соринка попала? Я вывел Эйлис на крыльцо, и мы осторожно спустились на дорожку. Даже когда я обернулся посмотреть на балясины и перила лестницы, на поддельное тепло чересчур глянцевых портретов, Каролины не было и следа. Мы миновали всех трех мерзких серых робоохранников с излишком ног. Наконец я сумел подсчитать: по семь на каждого. Не вполне пауки.
Едва мы очутились в безопасности собственного участка, Эйлис повисла на мне. Я думал, она будет вне себя от ярости, но по щекам у нее текли слезы, и она прошептала несколько раз «бедный ребенок», прежде чем позволила мне поцелуями их осушить. И отвести в дом. Той ночью мы заперлись в спальне, прикончили две бутылки шираза, а после старались отвлечь себя сексом, потом лежали, обнявшись на широкой кровати.
Ближе к рассвету я проснулся и увидел, что Эйлис сидит спиной ко мне, смотрит в темное окно, где единственным светом была узкая стружка луны, висевшая между двух сучьев. Ее плечи содрогались от беззвучных рыданий.
На следующее утро меня разбудил запах свежего кофе. Эйлис сидела за кухонным столом, хмуря лоб.
— Теперь мне кажется, я даже на собственный балкон не могу выйти, а мне надо… удостовериться, что с Каролиной все в порядке.
Я налил себе чашку черного наслаждения и уставился за окно. Отсюда роботов дом не был виден, зато в деревьях прыгали три толстые белки.
— Она оказалась не слишком приятной, — заметил я.
— Возраст такой… я знаю… обе мои сестры через это прошли.
Я был единственным ребенком в семье и не помню, чтобы вообще был угрюмым.
— А ты?
— Вероятно. — Она отпила кофе. — Но сомневаюсь, что человек так же хорошо помнит собственные глупости, как глупости тех, на кого приходится смотреть. Я думала, мои сестры с ума сошли. Мама говаривала, что подростками мы больше всего в ней нуждались. Наверное, она была права.
— Мы-то что можем сделать, — пробормотал я.
— Каролина ничего не сказала о родителях. Должны же они у нее быть.
Подойдя к холодильнику, я подождал, пока откроется дверь, и порылся в поисках хлеба для тостов.
— У меня есть идея.
— О? — Она подняла бровь.
— Ты имеешь виды на остальных роботов? — Половина была исправна, когда мы их упаковывали, остальные в основном нуждались в простых мелочах вроде батареек, или новых шин на колеса, или новых чипов для мозгов. Кое-что я намеревался извлечь из самых старых и ломаных. — Я хочу сказать, не стоит ли нам начать экономить на настоящего домашнего робота?
Она бросила в меня салфеткой. Лоскуток не долетел, просто затрепыхался и упал на пол. Эйлис нахмурилась.