— Здравствуйте, ваше величество, — Мил коротко кивнул.
Утонувшие в пухлых складках глаза неторопливо его изучали.
— Воистину, — изрекла королева, — такое лицо может быть только у отпетого негодяя и законченного подлеца. Я искренне рада, что его постигнет заслуженная кара. Моя бедная девочка!.. — она всхлипнула, затрясшись телесами.
Во внезапном холодном бешенстве Мил глянул на королеву зрением Разноглазых, услышал ее особым слухом. Узнал такое, что виски повлажнели от пота.
Развея правила страной в свое удовольствие. Правда, помехой был больной муж, который так удачно — не без помощи супруги — захворал, но после упрямо цеплялся за жизнь и никак не помирал сам собой; а проклятый лекарь наотрез отказался готовить настой, который положил бы конец королевским мучениям. Да еще намекал на закон, по которому в случае подозрительной смерти венценосца его вдова и дети отправляются в изгнание. Беззаконие, а не закон. Ни в одном королевстве нет подобной нелепости… А принц чего стоит! Вбил себе в голову, что если закон ему предписывает решать вопросы государственной важности, то решать их в самом деле должен он, принц. Одно Светлое Небо ведает, сколько ловкости и хитроумия надобно, чтобы заставить Властимира подчиниться советнику Ильменю. И как сладко подарить советнику эту страну. Глупую, беспечную страну, которая прямо-таки напрашивается, чтобы ее распродали да расхитили…
Задыхаясь в гнилом болоте чужой памяти, Мил глянул на советника Ильменя. Черноусый красавец, мужчина в самом соку. С глазами разного цвета, что приводит королеву в восторг. Левый глаз — серый, холодный, как грозовое небо, а правый — золотисто-коричневый, теплый и ласковый. Мил сглотнул подступивший комок. Уж такой ласковый наш советник! От его ласк это тесто растекается по своей необъятной постели, пузырится, сладко стонет и охает. А ребенок, которого Развея сдуру зачала, неизбежно убьет ее, похотливую жабу, преступницу. Ильмень еще не знает. Ей загодя не сказал; видно, не ожидал от своей горы такой глупости. А плод гнать без толку: Разноглазого не выдворишь из чрева прежде срока, он за мать крепко держится.
— Уведите осужденного, — королева повела сверкающей рукой. — Пусть казнят.
— Последняя милость была оказана, — объявил капитан Погребец за дверью. И добавил совсем по-домашнему: — С казнью надо успеть до полуночи.
— Управитесь, — прозвучал голос Властимира Снежика, и принц выступил из темной ниши окна. — Отведите осужденного ко мне.
Капитан не посмел перечить. Снова пошли закоулками: впереди — принц, за ним — Погребец, Мил и двое гвардейцев. Властимир двигался ходко, припадал на ногу куда меньше, чем две ночи назад.
Добрались до знакомой комнаты с драпировками и светильником с сотней плошек. Сегодня фитили горели только в двух. У двери стояли вооруженные стражи, но за драпировками никто не таился. Проверив, Властимир обернулся к капитану:
— Снимите с осужденного кандалы.
Погребец опустил на пол фонарь и вытянулся во фрунт:
— Никак невозможно, ваше высочество.
— Снять! — лязгнул окрик, и капитан подчинился. — Проходи, — принц открыл перед Милом дверь в комнату с полотном, изображающим подожженный рокконами город.
Огонь в камине на сей раз не горел, и королевское угощение осужденному не предлагалось. Словно в насмешку на стол была брошена скомканная салфетка с вышитыми королевскими вензелями.
— Прошу, — указал принц на кресло. Поведал, усаживаясь: — Нога болит гораздо меньше. Я второй день пью только воду из колодца для слуг, — он смущенно улыбнулся, — и ем на кухне. Хорошо помогает.
— Я рад. Ты отменишь казнь?
— Я могу тебя помиловать, если Верния возьмет в мужья. Ты ей понравился. Женись.
— Ты спятил.
— Мил, подумай.
— Нет! — Мил вскочил на ноги. — Твоя сестра безумна — это раз. Она умрет, если родит мне ребенка, — это два. И вообще… иди ты к рокконам! Не хватало мне жениться на принцессе.
— Знаешь, многие лишь о том и мечтают. — Властимир был уязвлен, однако постарался скрыть это за шутливым тоном.
Мил решительно помотал головой.
— Отмени казнь. Король болен, и по закону ты имеешь право.
— Я не могу. — У принца задергался уголок рта.
— Меньше надо было пить всякой дряни. — Мил наклонился над ним, взял за плечи. — Снежик, опомнись. Ну что сделать, чтоб ты окончательно стал человеком?
— А кто я сейчас?
— Безвольный слизень.
Мил тут же пожалел о том, что ляпнул, но сказанное из чужих ушей не вынешь. Принц побледнел так, что лицо сделалось пепельным.
— Не упрекай. — Он мучительным усилием пытался подавить дрожь в лице. — Мне было шептано: роккона можно отпустить, лишь когда казнь состоится. Я не могу нарушить… никто не может.
Вот оно как. Шептано. Мил слыхал о таком: человека поят особым зельем, а после с особыми приговорками нашептывают нужные слова. Так можно девку к немилому присушить, любящую жену от мужа увести, душевную боль излечить или честного работягу послать на дурное дело.
Он прошелся по комнате. С невеселой усмешкой предложил:
— Давай я тебе обратное нашепчу. Я умею. Вот послушай:
Снежик, Снежик, мой дружок,
отпусти роккона в небо,
осужденных — за порог…
— Не смейся, — попросил Властимир. — Мил, у меня был учитель… я любил его больше родного отца. Когда это случилось с Вернией, преступника сначала искали во дворце. Это потом уже вину начали брать горожане, а поначалу перебирали своих. Гвардейцев, слуг, камердинеров… всех. И их тогда отправляли не в темницу, а сажали прямо в клетку к роккону. Клетка разгорожена решеткой, так вот, за этой решеткой и сидел человек. Ну, чтобы роккон ненароком его не порвал бы когтями, но мог плюнуть жгучей слюной.
— Светлое Небо, зачем?!
— Отец сказал: мудрый роккон узнает, кто преступник, и накажет его. Капля слюны убьет не хуже стрелы, пущенной из арбалета. Она прожигает тело насквозь.
— И что же?
— Роккон так и не выбрал злодея. Хотя мы все у него перебывали.
— И ты?
— Я тоже. Так вот, я про учителя начал. Когда до него дошла очередь, отец уже лежал без памяти, и королевством правил я. Господин Вольфганг умолял не сажать его в клетку… валялся у меня в ногах, плакал. Любую кару готов был принять, лишь бы не в клетку. Роккона он боялся до судорог — с самого начала, едва тот у нас объявился. Не поверишь: я бы за Вольфганга жизнь отдал. Но отменить казнь… изменить ее ход не смог. Ночью у него сердце схватило, он от боли криком кричал. Я был рядом. У меня были ключи! И я не мог отпереть замки и выпустить его… и роккона. Видать, в наказание меня хромота поразила и это, — принц коснулся подрагивающего рта. — На следующий вечер я взял на себя вину Вольфганга. Это не помогло, конечно. Через два дня он умер. А казнь продолжается до сих пор. И пока она не состоялась окончательно, я не…
— Снежик, — прервал Мил, — учитель Вольфганг был голубоглазый, светловолосый, черные брови «домиком», курчавая борода. И мизинец на правой руке без первой фаланги.
— Верно, — подтвердил удивленный принц. — Откуда ты знаешь?
— Я увидел его в твоей памяти. И в памяти Вернии — тоже. Это он одурманил ее порошком из чуд-корня и надругался. И сдох от страха перед возмездием.
— Сущий вздор. Вольфганг был честнейший, тишайший… Человека порядочнее его не сыскать.
— Ты не веришь Разноглазому дознавателю?
— Но ведь роккон его не казнил.
— Мало ли, отчего не тронул. Может, как раз потому, что Вольфганг сам помирал, от сердца.
— И чуд-корень ему взять было негде, — стоял на своем принц, защищая учителя. — Да Вольфганг вообще не посмел бы подступиться к принцессе!
Мил развел руками, сдаваясь.
— Значит, чуд-корень был у Вернии. Она сама соблазнила учителя.
— Не смей оскорблять мою сестру! — Властимир хватил кулаком по столу; на нем что-то брякнуло, за дверью отозвался колокольчик.
Капитан Погребец немедленно явился на пороге:
— Увести осужденного, ваше высочество?
Принц сдернул со столика мятую салфетку. Под ней оказались ручные кандалы — тяжелее и страшнее тех, в которых Мила привели сюда. Цепь отливала синевой вороненой стали, два широких кольца были украшены гравировкой.
— Наденьте на осужденного королевские кандалы, — приказал Властимир.
Сохранив бесстрастное выражение лица, капитан ухитрился всем своим телом задать немой вопрос: «ЗАЧЕМ?!».
Принц снизошел до объяснений:
— В свое время я сам провел в них ночь. Пусть и он… тоже.
Капитан покосился на кандалы, на Мила.
— Не больно ли много чести, ваше…
— Выполнять! — рявкнул принц.
— Как будет угодно вашему…
— Молчать!
Погребец завел Милу руки за спину, замкнул кандалы.
— Ведите.
Отправились: капитан с фонарем, Мил, два гвардейца. Принц на казнь не пошел.
Спустились по винтовой лестнице, вышли во двор с белыми шарами фонарей и нацеленными на город орудиями. Обогнули здание, пересекли сад, где под ногами похрустывал песок на аллеях, а деревья раскинули над головой непроницаемо-черный полог. Свет фонаря, который нес Погребец, позволял увидеть скульптуры из белого мрамора.
Клетку с рокконом от сада отделяла каменная стена с окованной железом дверью. Капитан отворил дверь, петли взвизгнули, словно объявляя о визите. Судя по напряженной спине, Погребцу было изрядно не по себе. Роккону ничего не стоит плюнуть в любого, кто приблизится к клетке. Капля слюны прожжет тело насквозь…
Где-то начали бить часы. Мил считал удары: четыре… восемь… одиннадцать. Казнь должна состояться до полуночи. Времени навалом.
Из темноты блеснула сеть, натянутая на клетке: множество острых белых огоньков. В клетке шевельнулось что-то большое и жесткое.
— Осужденный доставлен, господин роккон, — пробормотал капитан Погребец. — Его величество просит вас привести в исполнение приговор. — Он отомкнул висячий замок, отворил низкую дверцу. — Входите, господин Дружен. — Капитан подтолкнул Мила, желая поскорее закончить дело и избавиться от опасного соседства.