Одно было хорошо: оказалось, что синты размножаются нетипичным для сложных организмов способом — почкованием. Правда, медленно. Вскоре пришло и главное разочарование: синты не поддавались научному анализу. Их можно было наблюдать, но нельзя препарировать, облучать или прослушивать. Бархатистая и уязвимая на вид шкурка экранировала любое излучение, а попытки препарировать умершую особь вызывали немедленный коллапс в радиусе примерно полуметра.
Постепенно у зверьков наметилась специализация: их стали использовать в качестве добытчиков пищи при освоении новых планет. В космосе зверьки мирно спали в разработанных для них «норах», в среде, лишенной молекул органического распада, и ждали своего часа.
Во втором приготовленном «кирпиче» оказалась печеная сгущенка. Есман разжевал кусок, взял в руку конденсатор влаги, потряс его, недовольно скривился и отправился за водой.
В небольшом пруду, сразу возле леса, плескалась женщина. Вместо прежнего рубища на ней был цветастый сарафан.
Когда мужчина приблизился, она обернулась, глянула искоса.
— Доброе утро, — пробормотал Штас.
Он присел у кромки воды. Посмотрел на дымящийся завтрак у себя в руке.
— Есть хочешь?
Женщина не ответила, и Штаса разобрало зло. Какого черта я вожусь с ней, подумал он и собрался уходить, но тут женщина с громким всплеском поднялась и, покачивая бедрами, двинулась к Штасу. В своем липнущем к телу платье она представляла такое плачевное зрелище, что в пору было прослезиться. Под одеждой едва угадывалась грудь. По бокам остро проступал таз, готовый, казалось, изорвать трущуюся о него ткань в клочья.
Женщина остановилась в двух шагах и протянула яблоко, крупное, с румяным бочком, покрытое восковым налетом, на котором поблескивали капли воды. Контраст между злосчастным человеческим существом и здоровым яблоком был разителен. Есмана передернуло.
Она отступила, уронила яблоко в воду и вдруг ринулась прочь. Не побрела и не поволокла ноги, чего вполне можно было ожидать, а именно бросилась, легко перепрыгивая через камни и небольшие лужи. Штас уронил «кирпич», несколько секунд пялился на удаляющуюся фигуру, затем рванулся следом.
— Стой! — заорал он. — Там обрыв!
Она даже не оглянулась. Ну и черт с тобой, со злостью подумал Штас, но не остановился, а, напротив, поднажал и начал понемногу сокращать расстояние.
Перемахнули через холм. Еще чуть-чуть, и он настигнет ее. Покажет ей… Заставит себя уважать…
И тут женщина исчезла.
Он увидел, как круто скала уходит вниз и метров через двести заканчивается. Под ногами было лишь небо с бегущими по нему облаками. Медленно, как в кошмарном сне, он извернулся, вцепился пальцами в склон и, ломая ногти, сорвался в пропасть.
Кромешная тьма. Всплеск. Погружение.
Штас бился в холодном водовороте. Поток подхватил и куда-то понес его. Все силы уходили на то, чтобы удерживать голову над водой и беречь ее от ударов, но и это не вполне удавалось. Желудок раздулся и потяжелел от проглоченной воды. Очередной удар перевернул, течение сжало, закрутило обмякшее тело и вдруг с невероятной силой толкнуло в новом направлении.
Вспышка света. Знакомое ощущение невесомости.
Штас открыл глаза и не сразу сообразил, что летит. Невысоко, метрах в трех над землей, но определенно летит… нет, падает. Он не успел сгруппироваться и, как бурдюк с водой, свалился на камни. Клацнули зубы. Вода гейзером рванула из переполненного желудка, ударила в нос.
Отплевавшись и отдышавшись, Есман приподнял голову и огляделся бесконечно усталым взглядом. Посреди большой лужи еще несколько секунд бил фонтан, потом водный столб рухнул, рассыпался пеной и брызгами.
Он полез в карман. Аптечка, конечно же, исчезла. На четвереньках добрался до одиноко лежащего ствола, поднялся на ноги и, шатаясь, побрел к лагерю. Если сейчас лес набросится на него, то это будет верный конец.
По дороге вспомнил, что запасных аптечек не осталось. Нет даже спальника, уцелел только тот, возле катера. К нему Штас и свернул, а добравшись, рухнул как подкошенный. Интеллектуальные уголки зашевелились и принялись укутывать изнуренное тело. Штас Есман уже ничего не ощущал.
Он проснулся ближе к вечеру, больной и голодный. Снял с ремня помятую флягу и рассеянно повертел в руках. Купание не прошло даром. Вихревую крышку снесло начисто. Водный камень исчез. Положим, от жажды он не умрет, перебьется дождевой водой, но как обойтись без еды?
Придется забраться в катер, подумал Есман и тут же отверг эту мысль. Потревожить в нынешнем состоянии UFO-12 — это все равно что заставить лежащего в реанимации человека позаниматься на силовом тренажере.
Он вытряс из фляги на язык несколько капель и повалился на спину. Сил, чтобы бороться, не осталось. Да и с чем он боролся: с безумной природой, с той подлой бабой… или с собственной глупостью? Вспомнились старые обиды. Что им всем от меня надо? Зачем мучают?
Слезы текли за уши, щекотали и холодили затылок, но назло себе он не вытирал их, терпел. В череде печальных образов вдруг всплыло яблоко.
Штас резко сел. Синт жив, подумал он. Иначе откуда здесь взяться яблоку?!
Яблоко он не нашел, но у самой опушки на глаза попалась длинная узкая груша. С торжествующим воплем Есман схватил ее, обтер о штаны, впился зубами и блаженно зажмурился. До захода солнца он отыскал три банана, дыню, целую россыпь мандаринов. Его синт, судя по всему, специализировался на фруктах.
Засыпая под чистым небом с незнакомыми созвездиями, Есман мечтал, что, начиная с сегодняшнего дня, его жизнь наладится. Он выдержит испытание, с почестями вернется на Ириду, полиция и социальные службы оставят его в покое, и тогда, быть может, он станет достойным и уважаемым человеком.
Через полчаса к спальнику прокралась женщина. Она опустилась на колени, долго смотрела на спящего, потом осторожно погладилз его лысую голову. Штас вздохнул во сне, сладко причмокнул и перевернулся на другой бок. Женщина прилегла рядом, прижалась к его спине. Интеллектуальные уголки спальника гостеприимно приняли и ее в свои объятия.
Утром Есман проснулся бодрым и жизнерадостным. Он выздоровел безо всяких стимуляторов, и это было не только чудом, но и хорошим предзнаменованием.
Он улыбнулся, энергично протер глаза, перевернулся на другой бок, несколько секунд лежал с вытянувшимся лицом, а потом с криком выбрался из мешка и бросился к катеру. Не пробежав и половины пути, он свернул к лесу, промчался еще шагов двадцать, споткнулся, упал, да так и остался лежать, всхлипывая и меся кулаками грязь. Мало того что эта тварь уцелела, так она еще и пробралась к нему в спальник, чтобы дальше пугать и мучить его. Все хорошее, что случилось вечером, пошло насмарку.
Штас сел, вытер лицо и подумал, что не позволит какой-то дряни осквернить свою новую светлую жизнь. Он решительно поднялся — и остолбенел.
Со стороны обрыва в его сторону брел медведь. Бурая шерсть висела на нем клочьями. Медведь не видел Штаса. Он просто шел, тряс головой, то и дело останавливался, переворачивал какой-нибудь камень, что-то жевал и брел в прежнем направлении.
Возле катера, который выглядел как самый настоящий валун, медведь задержался. Несколько раз обошел вокруг, обнюхал, сильно толкнул передними лапами. Катер не шелохнулся. Похоже, медведю это не понравилось. Он заворчал, и в этом ворчании явственно слышалось недовольство.
Есман стал медленно отступать к лесу. Эх, отыскать бы укромную щель, затаиться, переждать — глядишь; и пронесет. Он добрался до леса, перелез через поваленный ствол, обогнул торчащий из земли пень и еще раз взглянул на медведя.
Тот уже оставил в покое катер и бодро трусил в сторону леса. Поравнявшись с местом, где пару минут назад лежал человек, медведь встал. Вскинул морду, шумно втянул носом воздух, вдруг поднялся на задние лапы и посмотрел прямо на застывшего в ужасе человека.
Штас имел очень туманные представления о медведях. По всему выходило, что зверь этот неповоротливый, глупый и добрый. Однако живой — он как-то сразу изменил его мнение о медведях. Но пусть одно-единственное свойство окажется правдой, пусть он будет неуклюжим!
Штас развернулся и бросился прочь.
С первых же шагов он понял, что выбрал неверный путь. Вместо того чтобы держаться знакомых, худо-бедно расчищенных дорожек, он ринулся в бурелом, застрял, изодрал не только одежду, но и кожу, выбился из сил и, наконец, затравленно повернулся к зверю.
Медведь приближался легко и неотвратимо. Он был таким огромным, могучим и целеустремленным, что у Есмана не возникло ни малейшего сомнения в том, чем закончится встреча. В трех шагах от человека медведь взметнулся на задние лапы и взревел так, что внутри Штаса все оборвалось. По ноге потекло что-то обжигающее.
— Молчи и не двигайся! — услышал он.
Женщина стояла недалеко от зверя с синтом в руках.
— Доброе утро, — сказала женщина. — Есть хочешь?
От ее слов Есману стало еще страшнее. Он понял, что сойдет с ума раньше, чем медведь убьет его. Но вдруг она резко, от груди, как передают баскетбольный мяч, швырнула ему синта.
С ума Штас не сошел, но страх почему-то исчез.
Он поглаживал бархатистую шерстку синта и, не отрываясь, смотрел в дикие глаза медведя. В голове стало удивительно тихо, теперь даже рев зверя не мог нарушить этой тишины. Он просто стоял и смотрел, как наступает медведь, а когда их разделяло не больше метра, шагнул вперед и буквально вложил синта в его разверстую пасть.
Вспышка. Черно-красные ошметки брызнули во все стороны, но в полуметре от эпицентра кровавое месиво приостановило свой отвратительный полет. Штас отчетливо разглядел кусок медвежьей челюсти с острым, как бритва, резцом. Мгновение полной неподвижности — и разорванная в клочья плоть устремилась обратно. В считаные секунды все сжалось, втянулось в одну крохотную точку, которая и сама исчезла с оглушительным взрывом.
Штас Есман лежал с закрытыми глазами, пытаясь понять: то, что он помнил, это случилось или привиделось? Открыл глаза, поднес дрожащую, исцарапанную руку к лицу. Похоже, случилось…