— Я остаюсь, — объявил тот, и дом подхватил его слова. — Ты сам сказал: я тоже маг.
— Это будет твое последнее приключение.
— Ваши часы явили мне собак много времени спустя.
Леон махнул рукой, уступая.
Взбежав по лестнице на третий этаж, он повернул налево; там находились две библиотеки — обычная и «магическая» — и рабочий кабинет самого графа.
Стены гудели причитаниями и бранью слуг, распоряжениями мажордома, детским плачем, мяуканьем кошки.
— Господин граф! — прозвенел испуганный девчачий голосок. — Кошку с котятами можно забрать?
— Забирайте все живое. Не забудьте лошадей. И шевелитесь, унеси вас Белое Пламя!
В конце крыла Леон остановился у пустой стены; по мановению хозяйской ладони в ней проступила массивная, с бронзовыми накладками дверь кабинета. Леон пробормотал заклинание, и дверь отворилась. За ней оказалась непроглядная тьма. Оттуда с визгом вырвались два черных существа, похожие на огромных летучих мышей, кинулись на Рафаэля и Элиана, крыльями залепили глаза, когтями впились в горло.
— Свои, — бросил граф, и твари мгновенно исчезли.
Элиан с Рафаэлем ошарашенно переглянулись, одинаковым движением пощупали горло. Крови не было.
— Проходите. — Леон зашел в кабинет, щелкнул пальцами.
Мрак сменился тусклым светом, сочившимся из окна с задернутыми шторами. Рафаэль огляделся. Книжный шкаф с застекленными дверцами, письменный стол, камин, жесткое кресло, в углу — напольная ваза с охапкой белых лилий, похожих на те, что Жозефина посадила на могиле графини Альтенорао. От них шел тонкий аромат.
Здесь было очень тихо — ни голосов, ни плача, ни шума сборов. Очевидно, отсюда тоже не уходило ни звука.
На стенах висели картины в грубых, едва оструганных рамах. На одной проступали из тьмы каменные ступени, на другой можно было разглядеть восемь окованных железом дверей, на третьей ничего не разберешь, как будто нарисован серый пепел, а на четвертой выписана дюжина разнообразных ключей с хитроумными бороздками. Они висели на гвоздях, вбитых в дубовую панель, и были освещены не поместившейся на картине свечой; ее свет отражался на их черных, красных, желтых, позеленевших тельцах, подчеркивал царапины, вмятинки, пятна ржавчины.
Граф Альтенорао повел рукой, и нарисованные ключи обратились настоящими, а рядом вспыхнула укрепленная на стене магическая свеча. Граф снял с гвоздя один из ключей и отпер дверцу книжного шкафа. Не без труда вытянув книгу с закованным в серебро переплетом, Леон отнес ее на письменный стол, раскрыл, зажег еще две свечи и наклонил так, чтобы капли расплавленного воска падали на страницы.
— Рафаэль, затопи камин, — велел он, усевшись к столу. Кивнул на пустой угол: — Дрова найдешь там. Нащупаешь и сложишь, затем подожжешь. Эл, сними картину с лестницей, вырежи из рамы холст. Раму нужно разломать и положить в камин, когда разгорится.
Леон сосредоточился на книге. На нее падали мутные капли, и он переворачивал страницы и прижимал, склеивая воском лист за листом.
Рафаэль вытаскивал из угла невидимые дрова. Намучился: чурочки были расщепленные, занозистые и немилосердно кололись, все больше под ногти. Элиан тоже едва справился с порученным делом и шипел от боли. Зато огонь в камине полыхнул, чуть только Рафаэль поднес свечу.
— Эл, клади раму, — велел граф Альтенорао.
Обжигаясь, Элиан сунул в пылающий зев камина обломки. Языки пламени съежились, потускнели, но, лизнув раз-другой, признали грубо оструганное дерево за пищу.
Граф поднялся от стола, свернул в трубку холст со ступенями и, что-то шепча, бросил в камин. Холст неспешно развернулся, накрыл пылающие дрова. Изображение проступило намного отчетливее: можно было разглядеть каждую щербину на древних ступенях, каждый стык на каменной стене рядом. Затем полотно вспыхнуло зеленым пламенем — и осыпалось пеплом. Огненные языки на невидимых дровах танцевали свободно и радостно.
Леон устало потер лицо и возвратился к столу, перевернул очередную страницу.
— Снимайте картину с дверями. Так же вырезать полотно, разломать раму. Холст разрезать на восемь частей, каждую со своей дверью. Осторожнее, не повредите двери. И складывайте на полу, не спутав порядок.
Опять намучились, хоть и укрощали картину вдвоем. Разрезали вкривь и вкось, хотя кинжалы были превосходно наточены. К счастью, ни одну дверь не задели и не оттяпали от нее кусок. Когда Леон подошел принимать работу, оказалось, что кособокие обрезки заляпаны кровью, а пальцы Элиана и Рафаэля щедро кровоточат.
Граф бросил в камин обломки рамы, одну за другой скормил огню нарисованные двери. Они сгорали быстро, на несколько мгновений успев проявиться до последнего гвоздя и заклепки. Леон раз за разом шептал короткое заклинание; и от раза к разу ему становилось все труднее дышать, на лбу выступила испарина.
Вернувшись к столу, он обессиленно повалился в кресло, поставил свечи прямо, чтобы не капали воском.
— Мы с вами материализовали лестницу в подземелье и восемь дверей, которые предстоит открыть… но это далеко не все. — Он посидел, прикрыв глаза, и снова заговорил: — Герзенгольц явится сюда и, насколько я представляю, попробует сторговаться. Ваше дело — не верить ни единому слову. Вам ясно, господа?
Господа кивнули.
Передохнув, граф потянулся к панели с ключами, выбрал один. Шепнул над ним- заклинание, вынул из ящика стола моток веревки и вместе с ключом передал Рафаэлю:
— Сделай связку. Так, чтобы шли по порядку и было бы трудно перепутать.
Виконт поочередно связал четыре ключа, с беспокойством поглядывая на брата. Леон стремительно уставал от заклинаний. Горящие свечи бесстрастно подчеркивали его ввалившиеся щеки, темные круги под глазами, пересохшие губы.
— Вот что тебе нужно знать, младший маг, — граф улыбнулся измученной улыбкой. — Отпирать двери пойдешь один. Помни: Герзенгольц непомерно алчен, коварен и жесток. И очень силен. Нельзя, чтобы он стал еще сильнее, завладев магией нашего рода. Быть может, у тебя достанет сил ему не поверить и хватит решимости убить. Потому что ты сильнее меня. И ты — маг-охотник.
Граф произнес заклинания над пятым и шестым ключами, посидел, отдыхая. Рафаэля подмывало спросить, что же сокрыто в подземелье, но удерживала мысль, что брат об этом молчит неспроста.
— Леон, если Герзенгольц — преступник, — заговорил Элиан, — отчего ты не зовешь на помощь? Ведь над магами есть свой закон, своя власть…
У Леона гневно сверкнули глаза.
— Чтобы иметь право на помощь, надо состоять на службе. Служить королю, а главное — Высокому совету магов. Альтенорао никогда не служили, наш род был в стороне от козней, интриг и попыток урвать свой куш. Известно: наша магия не принесла нам ни гроша. Однако она не принесла и горя в мир, не прибавила нам позора. Ею не пользовались негодяи, порабощая умы и души, с ее помощью не воевали короли. А теперь ушлому мерзавцу вздумалось, чтобы она служила ему… К Черным Искрам Совет! Но и в частном порядке я никого не дозвался. Магам слишком дороги собственные покой и безопасность.
Граф помолчал, успокаиваясь, затем прошептал заклинание над седьмым ключом, а восьмой вручил Рафаэлю как есть:
— Ты откроешь дверь своей волей. Захочешь — ключ повернется в замке. Нет — никто не отопрет, даже могучий Герзенгольц.
Потом он снял со стены последнюю уцелевшую картину. Пепел на холсте шевелился, как будто под ним таилось нечто живое. Граф передал картину Рафаэлю:
— Тебе вырезать и жечь. Раму не ломай, она должна сохраниться целой. Тогда содержание картины останется, так сказать, в рамках твоей воли.
Виконт кое-как справился с непокорным, ускользающим от лезвия холстом.
— Сверни и брось в огонь, — велел Леон.
Рафаэль так и сделал. Скрученное в трубку полотно неохотно развернулось. Затем пламя оглушительно взревело и метнулось из камина на волю, кинулось Рафаэлю на руки и в лицо, облизало жгучими языками. И возвратилось на место, тихо свернулось на черном холсте. Угасло. Рафаэль остался сидеть на полу, прижимая к груди обожженные руки. Ослеп. Оглох. Руки… Как теперь быть?!
Леон выхватил из вазы цветы, плеснул водой брату в лицо. Зрение и слух возвратились.
— Прости, без этого не обойтись. Пламя должно было признать тебя за хозяина.
Элиан шепотом выругался.
Рафаэль неуверенно поднялся. Хотелось заползти куда-нибудь, свиться в клубок и замереть. Уснуть, если получится. И спать, пока не заживут эти страшные красные пятерни, с которых огонь слизнул кожу.
— Не спеши, — мягко сказал Леон. — Руки вернутся; надо немного подождать.
Какое «подождать»? И так сколько времени улетело! Сжав зубы, Рафаэль забрал со стола связку ключей.
— Не торопись, — повторил старший брат. — Наше будущее от нас не уйдет. — Он взял Рафаэля за плечи и долго смотрел ему в лицо. Прощался. — Что ж, иди… маг-охотник. Эл, помоги сдвинуть шкаф.
С виду шкаф был тяжел, как скала, однако на удивление легко отъехал в сторону. Леон поднял крышку люка. Под ней был вертикальный ход с железными скобами; стенки источали слабый свет.
Не потерять бы ключи. Рафаэль сунул связку под рубашку, и она легла на животе уютным холодком.
Леон вдруг подался к окну, раздернул шторы:
— А вот и его светлость Герзенгольц. Титул герцога был пожалован безродному проходимцу за услуги, оказанные королевской фамилии.
По аллее, ведущей от ворот к дому, катилась роскошная с виду карета — красного дерева, с позолотой. На козлах — щегольски одетый кучер, и на запятках два лакея. Вороной, запряженный в карету, не бежал — летел, стелясь над землей.
— По-моему, я это уже видел, — пробормотал Элиан. — Вороны и дракон.
Рафаэль пригляделся. Фигуры кучера и лакеев расплывались, их щегольская одежда тускнела, темнела, лица вытягивались, а руки обрастали бахромой. Утрачивая очертания людей, они стремились превратиться в огромных черных птиц, — и все-таки не превращались, в последний миг удерживались в человеческом обличье. Великолепный вороной колебался между конем и драконом: то можно было разглядеть мерно взмахивающие крылья, поджарое туловище, злобную рогатую головку на тонкой шее, а то — конь как конь. Разве что летит, земли не касаясь.