Ладно, расстрелян — и расстрелян, да вот как на грех (лет через несколько) государство опомнилось и спешно принялось восстанавливать опрометчиво утраченные ценности: вновь запылал Вечный огонь, вновь замерли в почётном карауле школьники со скорлупками ППШ в руках — и растерялся Захар Чертооседлов, сам уже не зная, где же всё-таки погиб его дедушка.
— Так у меня ж два деда было! — нашёлся белоказак, — Один в тридцать седьмом, другой под Сталинградом…
И такое тут началось обостренье классовой борьбы… Вдобавок слово «Сталинград» откликнулось в подсознании именем Сталина. Загомонили все. Равнодушных не осталось.
— А что сказал Черчилль? А?! Что он сказал? Сталин принял Россию с сохой, а оставил…
— Без сохи?
— С атомной бомбой!!!
— Да подавись ты своей атомной бомбой! Кто крестьянство уничтожил?
— Уничтожил?.. А вот те и уничтожили, кто вместо того, чтобы землю пахать, в писатели полезли!..
Получалось, что, усилив напряжение социального поля в нашем баре (и, как выяснилось впоследствии, не только в нём), я тем самым уменьшил число враждующих сторон, зато накалил обстановку. Раньше точек зрения насчитывалось как минимум три (антиказаки, антикацапы и антисемиты). Теперь компания раскололась надвое: одни — за коммунизм, другие — против.
— Вот скажут: ты умрёшь, а Советский Союз возродится… — неистово гремел Кондрат, — Ни минуты не поколеблюсь, умру, но вы, суки, снова будете жить в Советском Союзе!
— Ну ты жук! Сам, значит, помрёшь, а нам в Советском Союзе жить?!
— Тихо! Ти-ха!.. Ленин чему учил? Первым делом захватить почту, вокзал и телеграф…
— Да кому он сейчас нужен, телеграф? При Интернете…
— А неважно! Телеграф — это символ! У кого в руках телеграф — тот и победил…
Итак, механизм явления, можно сказать, обнажился: перевод регулятора с цифры на цифру сплачивает людей в группы. Беда, однако, в том, что группы эти люто ненавидят друг друга… Хотя, позвольте! А если взять и перейти на следующее деление? По логике, две фракции должны слиться в одну. Браниться станет не с кем — и вот оно, долгожданное согласие!
Я снова раскрыл портсигар и решительно сдвинул рычажок.
Как и в прошлый раз, все запнулись — возникла краткая пауза. Затем над стойкой взмыло разгневанное личико барменши.
— Вот вы тут орёте, — бросила она в сердцах, — а через неделю нас, может, выселять придут!
— Откуда выселять?
— Отсюда! Из Дома литераторов!
— С какой это радости?
— А с такой радости, что племяннику вице-мэра помещение под офис потребовалось!
— Не имеют права! Мы — общественная организация!
— Союз художников — тоже общественная! И Союз композиторов — общественная! А выселили как миленьких!
— Сейчас Год литературы!
— Вот в честь Года литературы и выставят…
Бар взбурлил.
— Сволочи! Разворовали страну, разграбили! Всё им мало!
— Беспредел! Одно слово — беспредел!
— Мочить их, козлов! — завопил кто-то пронзительнее всех, и лишь мгновение спустя до меня дошло, что это я сам и завопил.
Вздрогнул, огляделся со страхом. Вокруг налитые кровью глаза, криво разинутые орущие рты. Вот оно, единомыслие.
Но я ещё владел собой, я ещё был вменяем. Последним усилием воли заставил себя откинуть латунную крышечку, собираясь вырубить к едрене фене дьявольское устройство, однако пальцы, вместо того чтобы перевести рычажок в нулевое положение, сами (клянусь, сами!) сдвинули его на четвёрку. То есть на максимум.
А дальше…
А дальше, ваша честь, всё представляется мне как-то смутно и обрывчато. Будто в бреду, ей-богу! Помню — вскочили, помню — рванулись к выходу, охваченные единым яростным порывом.
Улица была запружена народом. Асфальт — в осколках стекла, неподалёку — опрокинутый эвакуатор. Надо же! Крохотное ведь устройство, в портсигаре умещается, а накрыло весь квартал! Разъярённые люди выскакивали из арок, из переулков, потрясая кулаками, скалками, бейсбольными битами…
И кинулись мы всей оравой захватывать телеграф.
Июнь — июль 2015
Бакалда — Волгоград
© Евгений Лукин, 2015
© Людмила Одинцова, илл., 2015
ЛУКИН Евгений Юрьевич
____________________________
Евгений Лукин родился в 1950 г. в Оренбурге в актерской семье. Окончил филологический факультет Волгоградского пединститута. Фантастическую прозу начал писать в 1975 г. в соавторстве с Любовью Лукиной, их дебют в печати — повесть «Каникулы и фотограф» (1981). В 1980-е годы Любовь и Евгений Лукины прочно завоевали репутацию мастеров короткой фантастической новеллы. Их творчество объединено в сборники «Когда отступают ангелы» (1990), «Пятеро в лодке, не считая Седьмых» (1990), «Шерше ля бабушку» (1993), «Петлистые времена» (1996) и «Сокрушитель» (1997). Но в 1996 г. Любовь Лукина ушла из жизни. Произведения, написанные Е. Лукиным уже без соавтора, оказались не менее удачными. С появлением романа «Разбойничья злая луна» (1997), сюжетно и идейно пересекающегося с известной повестью 1980-х гг. «Миссионеры», Лукин стал активно выступать и в крупной форме. Книги «Катали мы ваше солнце», «Зона справедливости», «Чушь собачья» и другие становились событием в отечественной фантастике. К этому списку необходимо добавить и несколько прекрасных поэтических сборников Лукина.
Е. Лукин неоднократный лауреат всех отечественных фантастических премий. В 2015 году на «Евроконе» в Санкт-Петербурге Евгений Лукин получил приз «Гранд-мастер фантастики» — главную европейскую фантастическую награду.
Дмитрий Витер
ФРАНКЕНЫ ДОЛЖНЫ ЗНАТЬ
/фантастика
/киборги
— Подпишите петицию! Франкены должны знать, кто они такие! — девушка с огненно-рыжими волосами и посиневшим от мороза носом ткнула мне в руки листовку. Я машинально сунул бумажку в карман и поспешил к вращающимся дверям, кутаясь в шарф. Прием уже начинался, а мои пациенты не любят ждать. Они и так тревожные.
Поднимаясь в лифте на тринадцатый этаж, я подумал, что рыжая девица, сама того не подозревая, обратилась чуть ли не к единственному человеку в городе, который мог бы внятно сформулировать, почему эту петицию подписывать не стоило. Иногда незнание — это благо. Особенно для франкенов.
В кабинете меня уже ждали — но это оказался не пациент. Полицейский. Он встал с моего рабочего кресла у окна и показал удостоверение. Меня заинтриговала странность в одежде гостя: одет он был по всей форме, но на голове вместо фуражки красовался старомодный черный котелок. Как на репродукции Магритта, что висела над креслом для пациентов: некто в шляпе стоит спиной к зрителю, обращенный к дыре в форме человека, зияющей в красном занавесе.
— Э… чем могу быть полезен? — начал я. — Но, если можно, побыстрее: у меня назначена встреча.
— Вы консультировали Петрова Ивана Егоровича, профессора? — спросил странный полицейский в котелке.
Я непроизвольно взглянул на дверь: именно этого пациента я ждал с минуты на минуту. Интересный собеседник, хоть и со своими тараканами в голове. Ну, такая уж у меня работа.
— Вынужден напомнить вам о врачебной тайне, — ответил я с достоинством.
— Даже в случае смерти пациента? — парировал полицейский.
От неожиданности я плюхнулся в кресло — то самое, в котором еще неделю назад консультировал Ивана Егоровича.
— Что?.. Как это случилось? — произнес я. Отнекиваться не имело смысла — полицейский наверняка уже заглянул в журнал посещений. Да и камеры слежения на входе легко доказали бы, что профессор Петров здесь бывал.
— Самоубийство, — изрек полицейский, — И вы крайне поможете нам, если вспомните, о чем говорили с покойным в последний раз.
Я ничего не собирался рассказывать этому типу в котелке. Тем более что речь шла, по всей видимости, о моей профессиональной неудаче. Но я поневоле вспомнил свою первую встречу с профессором Петровым.
— Доктор, я знаю человека, который на самом деле — франкен, — Профессор сделал эффектную паузу и выдохнул, — Это — я.
Моя реакция несколько разочаровывала его. Видимо, бедняга не знал, что этому синдрому подвержен далеко не он один. Посмотрим, насколько запущено дело.
— Иван Егорович, давайте по порядку. Во-первых, почему «франкен»? Зачем это вульгарное слово?
— Вы знаете почему, доктор.
Я знал. Когда изобрели биороботов, журналисты сразу окрестили их «Франкенштейнами» — как и знаменитого киномонстра далекого прошлого, их создавали из мертвых тканей, вживляли провода, электронную начинку, подключали ток и вуаля — «Оно живое!» Вот только — классическая ошибка обывателей — Франкенштейном звали вовсе не монстра, а его создателя. Но публику не переспоришь, и новых биороботов, которых поначалу называли и разумными зомби, и искусственными людьми, и ходячими трупами, в итоге стали именовать кратко: «Франкенами».
— Хорошо. Пусть так. С чего вы решили, что вы — биоробот?
— А вы можете доказать обратное, доктор?
— Легко. У вас есть шрамы на теле?
— Это не показатель. — Петров нервно взглянул на свои руки, будто ожидая увидеть бинты, — Шрамы могут быть следами травмы, но при необходимости их легко скрыть. Современная медицина творит чудеса.
— А как насчет памяти? Вы помните прошлое?
— Помню. Но франкены тоже могут получать ложные воспоминания. Особенно если использован подходящий мозг.
Мне стало любопытно.
— А как насчет смысла жизни? Франкены, как правило, зациклены на чем-то одном.
Петров сжал подлокотники кресла.
— А вы задумывались, сколько людей в этом городе зациклены на чем-то одном, доктор Егоров? На одной работе. На одной женщине. На одной идее.
Я промолчал. Иногда пациентам просто надо выговориться.
— Смотрите, — Петров достал из бумажника ламинированную карточку. — Это стандартное разрешение на донорскую передачу органов, если я скоропостижно скончаюсь. Значит, мои органы годятся для кого-то другого. Может быть, я — только заготовка для франкена?