Материалы от Морковца приходят около десяти вечера. К тому времени у Кирика уже перестает гудеть голова от крика, который поднялся, когда побагровевший Дурдомер, положив телефонную трубку, загробным голосом сообщил, что отключилась еще одна станция, причем неподалеку от большого пересадочного узла, и что сам этот узел пришлось частично остановить. Хаос, который воцаряется после этого, длится более двух часов. Дурдомер бухает кулаком по столу и гремит, что все виновные будут привлечены к уголовной ответственности. Представители метрополитена кричат, что это промах санэпиднадзора, который халатно осуществляет контроль. Санэпиднадзор в свою очередь вопиет, что они регулярно, по утвержденному графику проводят все дезинфекционные мероприятия, а вот службы метрополитена не видят даже того, что лезет им в нос. Ситуация обостряется еще и тем, что уже две местные радиостанции передали материалы о транспортных пертурбациях, грозящих парализовать Петербург, а одна из них даже успела сделать развернутый репортаж с площади перед метро, где скопилась многотысячная толпа: «Наземный транспорт тоже стоит… Люди после работы не могут попасть домой…» Звонит губернатор и спрашивает, что происходит. Дурдомер, сбавив тон, заверяет его, что все под контролем. А потом, как гиппопотам, ревет на Кирика: почему не разослана в прессу упреждающая и разъясняющая информация? Чем вы тут занимаетесь? Ведь черт-те что будут о нас писать!..
— Вам понятно? Действуйте согласно приказу!
Масла в огонь подливает предложение Морковца — закрыть метро полностью и провести общую дезинсекцию, которая, по его мнению, должна продолжаться не менее пяти дней. Тут градус эмоций выскакивает в запредельный диапазон. Даже Васьваныч начинает недоуменно крутить головой.
Однако дальнейших перипетий Кирик уже не видит. Он уходит к себе и — согласно приказу — пишет упреждающую и разъясняющую информацию. Работа эта не слишком простая, поскольку стандартными успокоительными формулировками в данном случае не обойтись. В каждой рассылке должна быть какая-то, хоть крохотная, изюминка, иначе канцелярист будет торчать, как гвоздь из доски. Правда, попробуй эту изюминку сочинить! Он выжимает из своих прелых мозгов все, что может, но когда приезжает домой и, наскоро перекусив, лезет в городской Интернет, то видит, что оправдываются его худшие предположения. Нынешний инцидент уже назван «самым крупным транспортным сбоем в истории города». Мелькают такие определения, как «катастрофа», «тотальный коллапс», «апокалипсис из-под земли». Сильное впечатление производят картинки с той самой площади возле пересадочного узла: действительно многотысячная толпа, из которой, как из грязевого потока, торчат крыши двух застрявших автобусов. Уже просочилась в прессу информация о муравьях и некий мелкий канал уже разместил интервью с очевидцем — тот темпераментно повествует, как жуткие ядовитые твари, истекающие слюной, преследовали поезд, на котором он ехал. Интересно, как «очевидец» мог их узреть: заднего обзора в вагонах метро нет. Хотя кого это волнует? Кирик не сомневается, что завтра появятся репортажи о гигантских пауках-людоедах, скрывающихся в туннелях, и о крысах-мутантах — эту легенду вообще никакими силами не истребить. Здесь же мелькает и коротенькая беседа с Дурдомером: тот, разжимая челюсти, как тиски, говорит, что все необходимые меры приняты, нормальная работа транспорта в самое ближайшее время будет возобновлена. Кирик морщится. Лучше бы он в телевизор не лез.
А материалы от Морковца производят странное впечатление. Уже в самом начале Морковец, видимо, чтобы не возникло недоразумений, предупреждает: это не официальная экспертиза, это его личные размышления, которые брезжили уже довольно давно, но сегодня, на резонансе последних событий, внезапно сложились в определенный сюжет. «В комиссию я этого посылать не буду, — поясняет во вступлении Морковец, — но мне хочется, чтобы вы оценили факты — просто как здравомыслящий человек». И далее Морковец высказывает первый тезис: в последнее время участились вспышки взрывного размножения насекомых, наблюдаемые по всему миру. В подтверждение этого он приводит множество эпизодов, их перечисление в строчку занимает пять или шесть страниц. В Бразилии термиты проели опоры административного здания… В Аргентине те же термиты разгрызли опоры моста… Инцидент с муравьями в сабвее Лондона… Нападение диких ос на авиалайнер в Калифорнии (США)… Такое же нападение ос на авиалайнер в Пулковском аэропорту (Петербург)… Колонны огненных муравьев, сжирающих все на своем пути (Парагвай)… К этому тезису Морковец добавляет второй: в конце двадцатого — начале двадцать первого века, согласно данным, опубликованным ВОЗ, участились вспышки экзотических эпидемий: коровье бешенство, птичий грипп, геморрагическая лихорадка Эбола, лихорадка Марбурга, хантавирусный легочный синдром, тот же СПИД, атипичная пневмония… Всемирная организация здравоохранения полагает, что возникло около сорока новых болезней, могущих быть не менее опасными, чем чума. Одновременно появились мутантные формы уже известных заболеваний: холеры, лихорадки денге, туберкулеза и малярии — существующие методы их лечения оказываются неэффективными… И наконец, Морковец формулирует свою главную мысль. В животном мире эпидемии являются регуляторами баланса: если численность какого-либо вида стремительно возрастает, эпизоотии быстро возвращают его к экологической норме. Между тем в координатах природы вид хомо сапиенс (человек) обладает совершенно гипертрофированной, чрезмерной численностью. Он заполонил собой практически все — всю сушу, все моря, все ниши, все климатические пояса. Давление человека на природу огромное, и естественно, что природа пытается «сжать» этот вид имеющимися в ее распоряжении средствами. Например, с помощью эпидемий. Но поскольку современная медицина сумела выстроить против них мощный барьер, который простым эпидемиологическим натиском не пробить, то включился дополнительный механизм: напор соприкасающихся с человеком видов. Работает он по типу «волки и зайцы»: чем больше «зайцев», тем соответственно больше «волков». Чем больше антропогенное давление на природу, тем более сокрушительные удары она будет наносить в ответ. В этом смысле нынешний «формицидный прорыв» нельзя рассматривать только как локальное извержение — нет, в действительности открыт новый фронт и наступление на самых уязвимых участках его уже началось.
В заключение Морковец извиняется за некоторую сумбурность письма. У него не было времени, чтобы по-настоящему проработать данный концепт. Это даже не черновик, это набросок черновика. Однако он постарается придать ему надлежащую форму недели через две-три.
Кирик по прочтении несколько раздражен. На кой черт нужны эти научные глоссолалии? Какой в них практический смысл? Перед ними стоит конкретная прикладная задача — купировать инцидент, наладить бесперебойную работу метро. У них своя маленькая война. Чем данный «концепт» может им в этом помочь?
Вместе с тем он чувствует в сердце неприятную дрожь. Мир, казавшийся монолитом, вдруг начинает оседать, как глина после дождя. Размягчается под ногами почва. Мириады странных существ, копошащихся в недрах земли, на которых он раньше внимания не обращал, поднимают головы и поводят усиками, выискивая врага. Кирик ощущает их ненависть, напрягающую хитиновые тела.
Конечно, все это ерунда. Нагрузки и эмоциональное напряжение последних двух дней. Реакция организма на стресс. Надо съесть что-нибудь сладкое и спокойно лечь спать. Уже первый час ночи. Кирик проходит на кухню. Света не зажигает — под окнами, со двора, горит яркий фонарь. В его расплывчатом круге, выхватывающем асфальт, сидит собака, похожая на овчарку, и очень внимательно, подняв острую морду, смотрит в окно. Только это не овчарка, а волк. Кирик никогда в натуре не видел волков, но он каким-то тринадцатым чувством догадывается, что это именно волк.
Откуда здесь волк?
Он вздрагивает: кто-то легко касается его со спины. Оборачивается — Хала, в халате, теплая, безмятежная, сонная, манит его рукой.
— Фу, как ты меня напугала…
— Не смотри на него, — шепчет Хала. — Отойди немного. Не надо на него смотреть.
— Это почему? — глуповато спрашивает Кирик.
— Он тебя запомнит. Ни к чему, чтобы он тебя запоминал… И вообще, это — ко мне.
Она оттягивает Кирика от окна, распахивает обе створки и впускает в кухню теплый осенний воздух. Второй этаж, не слишком высоко — кажется, что напрягшийся волк сейчас прыгнет внутрь. Прыжка, однако, не следует. Человек и зверь, целую минуту наверное, смотрят друг другу в глаза. Словно между ними идет не слышный никому диалог. А затем волк встряхивается, быстро облизывает пасть, вспыхнувшую оскалом зубов, и как-то боком бесшумно соскальзывает в тень подворотни.
Миг — и его уже нет.
— Что ты ему сказала? — спрашивает Кирик.
— Я сказала, чтобы он уходил. Нечего ему здесь делать. — Хала чуть заметно зевает, трет кулаками глаза. — Ну все, я пошла спать…
Кирик еще пару минут смотрит во двор.
Ничего интересного — серая асфальтовая пустота.
Он пьет из стакана воду и чувствует, как зубы его дробно постукивают о стекло.
Следующий день обрушивается на него почти сразу же. В семь утра его будит телефонным звонком Васьваныч и, тяжело вздыхая чуть ли не после каждого слова, сообщает, что ночная зачистка неожиданно обернулась трагедией. Против обыкновения его рассказ сух и короток. Пошли вчетвером: два сотрудника санэпидстанции, Тройчик и Недогляд, затем Морковец, который намеревался взять образцы, ну и сам Васьваныч как представитель комиссии, чтоб наблюдать. Надели, разумеется, респираторы, а сотрудники санэпидстанции еще и рабочие комбинезоны. Туннель, прилегающий к станции, продезинфицировали без проблем: муравьи там если и были, то куда-то исчезли как факт. Однако когда свернули в служебные помещения, то в подсобке, в дальнем углу, увидели кучу мелкого мусора. Небольшая такая куча, в высоту сантиметров на пятьдесят. Морковец обрадовался, сказал, что это и есть муравейник, попросил подождать пару минут, присел перед ним, свои научные склянки извлек… Главное — все как-то быстро произошло… Никто не успел ничего толком сообразить… Кажется, он попробовал разрыхлить эту кучу… И вдруг отовсюду, будто прорвало, хлынули ручьи