За домом склон холма поддерживала длинная кирпичная стенка. За железными воротами на холм поднималась лестница, но наверху она была перегорожена. Судя по всему, несколько десятков лет назад.
Сам особняк представлял собой длинный прямоугольник, а краснокирпичную кладку, похоже, недавно отмыли. Окна обрамляли белые строгие колоны. От входных дверей я видел в дальнем конце площадки ухоженный сад, примыкавший к стене, с большими клумбами вдоль дорожки.
Я долго оглядывал дом и сад, восхищаясь планировкой, но в конце концов нажал кнопку дверного звонка на высоких парадных дверях.
Женщина, ответившая на звонок, оказалась очень высокой — намного выше меня, хоть я отнюдь не коротышка, — и широкоплечей. На ней была серая форменная одежда, стеганая шелковая куртка и бэджик с именем «Эбигейл». Черты чуть азиатские — может, наполовину китаянка. Глаза женщины были красными, а лицо опухшим, словно она недавно плакала.
— Я могу вам чем-то помочь?
— Меня пригласил судья Адамс, — пояснил я, вытаскивая из кармана напечатанное на бумаге приглашение и протягивая ей.
— Здесь говорится, что вы его родственник, — заметила женщина.
— Да, так здесь говорится, — отозвался я.
Она оглядела меня с ног до головы, а затем шагнула назад, пропуская в прихожую.
— Ждите здесь, — сказала она и удалилась в дверь, находившуюся в дальнем конце этого помещения с высоким потолком.
На одном конце прихожей спиралью поднималась вверх широкая лестница, ведущая на огороженный перилами балкон. Стены были выкрашены в темно-пурпурный цвет. Где-то на полпути к верхней площадке лестницы, посреди полукруглой стены, висела небольшая картина ручной работы: кентавр, несущий на спине похищенную нимфу.
Спустя несколько минут дверь открылась и показалась новая девушка. Эта была невысокого роста, с острым лицом и темными курчавыми волосами, в бледно-лиловой курточке с розовыми кружевными эполетами на плечах. На ее именной табличке значилось «Гэби».
— Простите за Эбигейл. Мы все еще немного не в себе, после того что случилось с Бонни, а Эбигейл была ее сиделкой. Идемте со мной, — сказала она. — Судья Адамс вас ожидает.
Она провела меня по короткому коридору в просторную комнату со стенами, покрытыми странно шероховатой отделкой. Остановившись, я пощупал ближайшую стену.
— Это кожаная обивка, — пояснила девушка и поманила меня рукой.
Мы пошли дальше, через маленький кабинет с двумя уютными на вид креслами, обращенными к камину, и большим декоративным канделябром на трехфутовой круглой подставке.
— А это в основном из золота, — сказала Гэби, заметив, что я разглядываю канделябр.
Затем она открыла дверь в еще одну большую комнату и, придерживая ее, позвала:
— Сюда.
Я увидел колонны из темного дерева, потолочные балки и стенные панели.
— Раньше тут была библиотека, потом бар, а теперь снова что-то типа библиотеки. Судья ждет вас здесь.
— Спасибо, — поблагодарил я свою проводницу и прошел следом за ней в дверь.
Гэби улыбнулась.
Потолок был низким, решетчатым и темным. Свет падал сквозь юго-восточные подъемные окна со старинными рамами. Поскольку эта комната больше не была библиотекой, то и книг тут оказалось немного. А поскольку не была и баром, то стаканов и бутылок со спиртным тоже не наблюдалось. На белом полированном столе, расположенном в противоположном от окон конце комнаты, среди трубок, проводов, мониторов и прочего оборудования стоял большой контейнер из нержавеющей стали. Мне он напомнил древние кофейные аппараты, которые иногда еще можно увидеть в старых ресторанах.
— Приветствую вас в Максвелл-Корте! — прогремел мужской голос.
Похоже, он звучал из навороченной акустической системы — громко, но уши не резал. Моя проводница вышла, закрыв за собой дверь, и я остался один. Или нет.
Как только я получил записку от судьи Франклина Адамса, я погуглил его. Он был «развоплощен» уже больше десяти лет. Оставалось предположить, что в контейнере хранятся его оставшиеся органы.
— Благодарю вас, — ответил я.
— Он был построен в тысяча девятьсот четвертом году Френсисом Максвеллом, одним из владельцев компании «Хоканум Миллс». План дома разработан Чарльзом Адамсом Платтом, одним из величайших ландшафтных дизайнеров своего времени. Когда фабрики закрылись и Максвеллы уехали, «Элькс-Клуб» выкупил это место и несколько десятилетий использовал в качестве клубного дома. А когда они перебрались в одну из башен, особняк перешел к Бонни. В прошлом веке я был ее адвокатом. И когда я… прошел через трансформацию… она пригласила меня переехать к ней.
— Я читал об этом, — сказал я. — Красивый дом.
— Как сказать, — ответил судья. — Если вам приходится все время торчать в одной комнате, не такой уж он и красивый.
— Наверное, да, — отозвался я. — А что, мы и правда состоим в родстве? В письме сказано, что я ваш ближайший родственник.
— Удачное совпадение фамилий, — сказал судья. — Вы Бенджамин Адамс. А я Франклин Адамс. Наверное, по Новой Англии разгуливают несколько тысяч Адамсов.
— Вообще-то я произошел от знаменитых Адамсов, — заметил я. — Президентов. Мне нравится по-своему петь ту песню, знаете? «Эта земля — моя земля, эта земля — моя земля, эта земля — не твоя земля, эта земля — моя земля».
Из динамиков, спрятанных за деревянными панелями, вырвался странный лающий звук. Я решил, что это смех.
— Очень хорошо. Мое семейство из Мэна. Есть шанс, что мы и в самом деле родственники. Пара старых прожженных янки, вот мы кто.
— Да уж, мы такие, — сказал я. — Но не думаю, что вы вызвали меня сюда из-за этого. И вряд ли вы из-за этого прислали мне бумажную записку, а не связались прямо.
— Мне нужна помощь, — пояснил судья. — Нужен кто-то, способный походить ногами. Понятно, что у меня ног нет.
— Походить ногами для чего?
— Для того, чем вы уже и так занимаетесь. Позадавать вопросы. Кое-что выяснить.
— Что вы хотите, чтобы я выяснил?
— Кто убил Бонни Баннистер.
Я взглянул через окно в сад за домом. Солнце омывало лучами синие и красные бутоны и желтые лепестки. В воздухе деловито кружился шмель.
— А ее кто-то убил?
— Не думаю, что это был несчастный случай. У нас много резервных систем для поддержания жизни. В субботу вечером одна из этих систем отказала, и Бонни умерла. Если это была механическая поломка, мне надо об этом знать — ведь в конечном счете я завишу от тех же машин. А если нечто большее, необходимо восстановить справедливость.
— Это меньшее, что мы можем сделать, — заметил я.
— Я имею в виду, что, если кто-то убил Бонни, мне хочется знать кто. И почему. И есть ли опасность для меня.
— Хорошие вопросы. У вас есть мысли, с чего начать?
— Так вы предлагаете мне свою помощь?
— Ээ-ээ…
Я быстро перебрал все доступные мне варианты.
— Моим первым импульсом было поблагодарить вас за тур по особняку и пожелать всего наилучшего.
— Не могу упрекнуть вас за это, — сказал судья Адамс.
— Но такое побуждение я испытываю, всякий раз когда звонят мне, а не наоборот. Вы действительно считаете, что кто-то убил Бонни Баннистер?
— Я долго обдумывал этот вопрос, — произнес судья. — У меня масса времени на размышления. Я ведь в отставке, как вам известно. По большей части. Не считая моего любительского проекта.
— Любительский проект?
— Я владею небольшой компанией по разработке медицинского оборудования. Мы ведем исследования, которые впоследствии позволят уменьшить всю ту машинерию, которую вы видите вокруг. Однажды мне бы хотелось снова выбраться наружу. Прокатиться на машине. Оглядеться.
— Если кто-нибудь не убьет вас прежде, — добавил я. — Хорошо. Вдруг мы и вправду родственники? Я посмотрю, что удастся выяснить. Так расскажите мне… что именно тут произошло в субботу вечером?
— Садитесь, и я расскажу вам то, что знаю, — предложил судья Адамс.
Хотя Бонни Баннистер давно уже оставила позади свое человеческое тело, она продолжала усердно трудиться. Она проработала большую часть субботы. В основном с двумя своими ИИ — Петром и Павлом.
— Сконструировать этих двоих и вывести на полную мощность — нелегкая работенка, даже для того, у кого есть тело. Когда я сказал это Бонни, она ответила: «По крайней мере, теперь я не устаю». Она говорила, что это больше похоже на дрессировку пары породистых охотничьих псов. Главное — взаимодействие, неважно, в каких терминах это описывать. Постоянное общение. ИИ уже давно прошли подражательную стадию обучения, где они учатся имитировать представленные им мыслительные процессы. Бонни была их первой ролевой моделью, тренером, нянькой и наставником в одном лице.
— Так она была занята всю субботу, — напомнил я.
— Да. Хотя Бонни не уставала, периодически ее клонило ко сну. Когда вас помещают в один из этих контейнеров, химические процессы в вашем мозгу переключаются на новые ритмы. Бонни часто задремывала, но мгновенно просыпалась в присутствии посторонних — и это было еще задолго до «развоплощения». Судя по истории ссылок с IP-адреса ее головного обруча, она довольно долгое время провела в соцсетях, чуть меньше проглядывала новости, а потом снова много времени посвятила чтению новых научных материалов из ее области. Примерно в девять вечера она задремала. Ссылка на страницу поиска оставалась открытой всю ночь. Всего тринадцатью минутами позже отключилось электричество в одном из модулей, поддерживавшем основные биохимические процессы в мозгу. Это тот самый модуль, который заменяет тело, — существует множество нейрохимических взаимодействий, для нормального функционирования которых необходима исправная биохимия. Они становятся еще критичнее после того, как ты лишаешься тела. Настолько, что за двадцать минут гомеостаз в мозгу Бонни пошел вразнос. Сработали тревожные датчики. Прибыли врачи. Приехала скорая. Даже полиция явилась, но осталась снаружи. Самый большой переполох, который мы тут видели, — сказал судья.
— Значит, этот модуль настолько важен, что вы тоже можете умереть, если он от