— Что это они? — удивилась Летта.
Я на всякий случай сбросил картинку Бенишу, с которым у меня был наиболее внятный ментальный контакт, а потом поднял руки над головой и медленно, как в воде, помахал ими в знак приветствия.
Один из морлоков приставил к глазам бинокль и некоторое время изучал нас, точно опасных хищников, а затем, отложив винтовку, тоже поднял руки над головой.
— Поехали, — сказал я.
В ушах засвистел ветер. Снежный склон, уходящий к торосам в низине, устремился назад и вверх. Мы описали крутую дугу, чтобы погасить скорость, и, выбросив из-под подошв вихри снега, затормозили метрах в пяти от металлического приземистого чудовища.
— Так в чем дело? — спросила Летта.
Она имела в виду винтовки.
Правый морлок стащил со рта респиратор и мотнул головой к всхолмлениям слева от нас.
— Какие-то тени, — угрюмо ответил он. — Но не йети, по-моему… то есть — не вы…
— Да? — я быстро просканировал эту область. Ничего подозрительного не обнаружил. Вообще ничего, только снег, снег и снег.
— Я тоже их видела…
Вторым морлоком была женщина. Пожалуй, привлекательная, хотя глаза ее скрывал блеск зеркальных очков. Респиратор она тоже стянула, и пухлые губы ловили слишком тяжелый для морлоков воздух. Впечатление портило нелепое одеяние: оранжевая пуховая куртка с бесформенным капюшоном, зеленый свитер, обмотанный вокруг шеи пестрый вязаный шарф, толстенные шаровары, под которыми, вероятно, натянуты были еще одни. И это — летом, когда температура поднимается, как сегодня, аж до минус пяти! Во что же тогда она укутывается зимой? Впрочем, зимой морлоки наружу вообще не выходят.
— Все знают, что здесь обитают снежные дьяволы, — сказала женщина. — У нас за последние месяцы исчезли шесть человек. Никаких следов потом не нашли, никаких примет…
— Ах, при-израки!.. — Летта вскинула голову.
По тону ее было ясно, что она думает о недалеких земляных червяках, которые настолько тупы, что могут заблудиться в торосах. Погибнуть там, где и ребенок дорогу найдет.
Назревал извечный конфликт.
Я поспешно сказал, кивая на откинутый кожух:
— Так что случилось? Мотор заглох? Сели аккумуляторы? Может быть, вам помочь?
Парень неопределенно пожал плечами:
— Наверное, сконденсировалась вода. Сконденсировалась и смерзлась внутри. Ничего, мы как раз собирались вызвать запасной вездеход.
Я почувствовал раздражение. Вот ведь — типичный морлок. Полдня будет ждать, пока притащится вторая машина, промерзнет насквозь, будет как цуцик дрожать, но ни за что не признает, что йети, эти первобытные дикари, в чем-то сильнее его.
Ладно, не бросать же их здесь.
Я мысленно, не оборачиваясь, окликнул Летту и, во-первых, запретил ей провоцировать споры — ни к чему хорошему это не приведет, — а во-вторых, попросил осмотреть окрестности: вдруг мы в самом деле сумеем помочь. Летта также мысленно фыркнула, но согласилась — подняла ладони на уровень плеч и начала сканировать тишину. А я тем времени опять вызвал Бениша и выяснил, что морлоки, оказывается, ставят здесь очередной телеметрический пункт для сбора информации о погоде: температура, влажность, состав атмосферы, что-то еще. С Советом города согласовано. Мол, извини, что раньше не сообщил, кто ж знал, что вас занесет в этот район.
Разговор занял три или четыре минуты. Ментальная связь — вовсе не чтение мыслей, тем более не текстовый документ. Текст, как и мысль, требует слишком утомительной свертки: выстраивания каждого слова из отдельно передаваемых букв. Нет, мы обмениваемся картинками и ощущениями. Или, вернее, ощущениями картинок, которые еще нужно истолковать. И если третье поколение йети воспринимает картинку точь-в-точь, считывает именно то, что отправитель хотел передать, то у второго поколения, к коему отношусь и я сам, часто возникают трудности с интерпретацией. Смысл несколько расплывается. Приходится переспрашивать и уточнять.
В общем, когда я выплыл из коммуникационного хаоса, то услышал неожиданное звонкое «ах!», которое издала женщина, мгновенно спрятавшаяся за меня, и увидел, что парень-мор-лок вскинул винтовку и судорожно передернул затвор. Еще я увидел, как из-за ближайших холмов вынырнула медведица — сама размером с небольшой снежный холм — и, поведя мордой, нюхая воздух, предостерегающе зарычала. А вслед за ней меховым шаром выкатился медвежонок и, подражая матери, грозно разинул пасть. Правда, вырвался из нее не рык, а пронзительный девчоночий визг. Зато клыки у него были сантиметра по три — такой тяпнет шутя за руку — и останешься без руки.
— Но-но, — не пугайте моих друзей, — сказала Летта.
Она легко подошла к медведице и обняла ее за толстую шею. Медведица наклонила голову, и Летта, прильнув к мохнатому уху, начала что-то шептать. Слов было не разобрать, но, видимо, уговаривала помочь. Медведице это не нравилось, ее раздражал запах морлоков, но в конце концов громадная голова дважды кивнула.
— Делаем упряжь!
Они с парнем принялись снимать с саней ременный крепеж и монтировать из него хомут и постромки. Медведица спокойно ждала, а медвежонок, не в силах удержаться от новой интересной игры, тыкал повсюду черную пупырышку носа. Летта оттаскивала его за холку: «Не лезь, дурачок, прищемлю». Медвежонок подпрыгивал и просто таял от счастья.
Женщина рядом со мной спросила:
— Они в самом деле разумные?
Я вздрогнул, потому что совершенно забыл про нее.
Нехотя ответил:
— В нашем, человеческом, понимании — нет. Но какие-то искры разума в них несомненно брезжат. Генетическая основа хорошая…
— Рассчитываете их цивилизовать?
— Не знаю… Пока у нас идут чисто теоретические дискуссии. Сторонники крайней точки зрения настаивают, что все живое должно быть разумным, что вся биота в конечном счете должна стать единым живым существом… Вопрос не сегодняшнего дня и даже не завтрашнего.
— Я вижу, вам никакой мороз не страшен…
На мне был легкий синий комбинезон, расстегнутый на груди. Женщина стянула перчатку и голым указательным пальцем коснулась меня.
Впрочем, тут же отдернула:
— Ах, горячо!..
— Нора!.. — яростно крикнул парень, бросив на снег узел ремней.
Женщина не обратила на него внимания.
— А правда, что ваши мужчины неутомимы в любви?
Я услышал, как зашипела Летта, прилаживающая постромки.
— Нора!.. — снова рявкнул морлок.
Я отступил на шаг:
— Вам лучше надеть респиратор. Есть риск инфекции. Вы знаете, полагаю, что физические контакты между нами запрещены…
Нора медленно улыбнулась:
— Мы все равно пройдем полную обработку. Одежду нашу сожгут, а нас на неделю посадят в карантинный отсек. Четыре стены — с ума можно сойти.
Я чувствовал себя очень неловко. Нора, как и остальные морлоки, совершенно не умела фильтровать своих чувств. Они обрушивались на меня вулканической лавой — эротическими картинками, от которых бросало в жар.
Фантазия у нее была богатая.
Летта, разумеется, тоже воспринимала их, и от этого мне было неловко вдвойне. Я лишь надеялся, что мою неловкость она тоже ощущает. В конце концов, ведь я лично тут ни при чем.
— Так мы едем, наконец, или нет? — все же в голосе ее чувствовалось раздражение.
— А вы готовы?
— Давно!
Я рукой показал Норе, чтобы та отошла, и, подняв ладони, еще раз просканировал местность. Слухи о призраках настораживали. В каждой легенде, какой бы глупой она ни была, обязательно присутствует крупица реальности.
Призраки, говорите?
Нет, ничего. До самого горизонта — лишь снег, снег и снег.
Сияющая под солнцем мерзлая пустота.
— Так что?
— Двинулись, — сказал я.
Летта слегка потрепала медведицу по холке. Та пригнула голову, подалась всем телом вперед, напряглась, так что вздулись под шерстью мускульные бугры. Хрустнул лед, натянулись ременные постромки. И под мертвыми гусеницами вездехода, разламываясь, зашуршал снежный наст…
— Устраивайся, — сказал Сарон. — Приветствую тебя в нашем Аиде.
— Прилипло, значит, название?
— Еще как!
Стены в комнате были бетонные, тщательно зашлифованные, покрытые пластиковой монопленкой, в которой отражались электрические расплывы светильников. Из мебели — столик, три мягких кресла, экран на стене, ступенчатый бар, где расположились кофейник и чашки.
Евлог был здесь впервые.
— Бокс для переговоров?
— Да, — ответил Сарон, разливая по рюмкам коньяк. — Только что оборудовали. Потом его запечатают, заполнят фтором, зальют каолином, проход засыплют землей…
— Что, так серьезно?
— Уже четверо заболевших на сегодняшний день. Кстати, познакомься: моя внучка, Арделия. Она дипломированная медсестра. Берегут меня, видишь; без Арды — никуда, ни на шаг…
Девушка, сидящая слева, чуть заметно кивнула. Глаз при этом на гостя почему-то не подняла. Выглядела она любопытно: белый медицинский халат, под которым, как показалось Евлогу, не было ничего, гладко выбритый череп, какая-то странность в прозрачно-бледном лице.
Какая странность?
Ах да, у нее нет бровей.
— Алопеция?
— Ну, ты сразу в больное место, — сказал Сарон. — Да, почти половина третьего поколения уже без волос. Как только достигают пубертатного возраста, — всё. Главное — непонятно с чего? Биохимия и гормональный фон в норме. Витамины и прочее получают, мы строго за этим следим. Есть гипотеза, что это реакция организма на повышенную патогенность среды. Ну, может быть. Дело, однако, в другом. Без волос жить можно, посмотри на меня. А вот четверо заболевших «чумой» — это в самом деле серьезно. Нам опять пришлось объявить карантин: все сидят в своих боксах, выходят строго по расписанию. Контакты сведены к минимуму — и в семьях, и на рабочих местах. Кроме того, ежедневная общая дезинфекция и ежедневная полная очистка воздуха — прогоняем его через многоступенчатый фильтр. В общем, радости мало.
— Мало, — согласился Евлог. — Только вы совершенно напрасно сваливаете свои проблемы на нас. У вас самих тут достаточно эпидемических факторов. «Семь пар нечистых»