— А я наделся, что мы закрыли дело и я смогу о нем написать, — проворчал я, катая в ладонях бутылку и кожей ощущая холодное стекло. — Но если у нас нет преступников, то, похоже, мы хотя бы нащупали метод. Кто-то велел близнецами отключить систему жизнеобеспечения Бонни — а потом забыть о том, что они сделали.
— Согласен — сказал судья Адамс. — Но кто?
Я допил пиво и поднял лицо к камерам, стоявшим на крышке контейнера.
— Есть одна возможность, — проговорил судья. — И у него был мотив.
— Да?
— У Бонни есть правнук, живущий здесь, в городе. Он часто ее навещал.
— А мотив?
— Он унаследует все имущество Бонни, — ответил Адамс.
Я вернулся домой поздно, после заседания полицейского трибунала, где не произошло ровно ничего интересного. Они собирались обсудить увольнение патрульного Джо Падегимаса, который заснул, вместо того чтобы отправиться на обход, но слушание отложили. Я уже застрял там, поэтому проторчал в управлении оставшуюся часть заседания, надеясь, что всплывет хоть что-то достойное заметки. Не всплыло.
Потом я забежал на рыбный рынок внизу и купил кусок выращенного на ферме атлантического лосося и зеленых бобов. Я приготовил бобы на пару, поджарил лосося на гриле, посыпал максимальным количеством свежего розмарина, вместившимся в тарелку, и вылил бутылку портера в большой стакан — прямиком в стакан, чтобы там появилась большая шапка густой пены, как и было задумано пивоварами.
А затем позвонила моя мать.
Пока ужин остывал, она сообщила мне как раз то, чего я опасался.
— Сегодня мы разговаривали с Мэри Паркер по поводу квартиры, — сказала она.
Я был рад, что мать звонит не по скайпу и я избавлен от необходимости любоваться ее напряженным лицом.
— Мы с твоим отцом считаем, что тебе, возможно, обременительно одному ухаживать за такой большой площадью. Ведь там целых четыре комнаты, и таких огромных.
Я огляделся. Не уверен, что она имела в виду под «такой большой площадью», даже если в гостиной можно было устроить футбольный матч. Секционный диван превращался в кровать размера кинг-сайз. Книжные шкафы, вывезенные из старой библиотеки, хранили тома в кожаных переплетах, к которым никто не притрагивался уже десятки лет. Камин был ненастоящим: голографический огонь и какой-то инфракрасный источник тепла, спрятанный за ним, вполне пристойно согревали комнату.
Но я любил кухню. Холодильник с двойными дверьми, большая индукционная плита с ультразвуковыми духовками. И достаточно шкафчиков, чтобы вместить рацион для всей съемочной группы «Юлия Цезаря».
И моя спальня… у меня никогда не возникало проблем с тем, чтобы ухаживать за ней, но я не барахольщик и в курсе, как пользоваться робопылесосом.
— И мы решили… — сказала мать.
Я знал, что они решили. Я знал, что они решат, с той минуты, как Паркеры настигли меня в закусочной. Башни работают так: ты вкладываешь деньги в трастовый фонд здания, и со временем на них нарастают проценты. Когда ты выезжаешь, получаешь свой вклад обратно плюс то, что набежало за это время.
И теперь мои родители продавали квартиру и меня заодно ради своей доли в фонде.
— Мы решили, что отдадим тебе половину, чтобы помочь в поисках нового жилья, — сказала она. — Нормально?
Нормально? Я почти подавился своим портером и внезапно осознал, что остывший ужин — совсем небольшая цена. Половину? Я не ожидал вообще ничего. Обычно мой папаша так проворачивал дела.
— Бен? Ты все еще там? Я спросила тебя, нормально ли это. Я сглотнул, убирая жидкость из легких и глотки, и ответил ей: — Да, я в норме. Конечно, половины вполне хватит. Наверное, покроет счета за перевозку.
— Чудесно, — сказала мать. — Я передам твоему отцу, что ты согласен.
И точка. Меня продали вместе с родным домом, но зато будет полегче отыскать себе новый.
Оставалась лишь одна проблема: я журналист, а потому ненавижу перемены и боюсь их.
На следующее утро я отправился в офис, стараясь думать не только о грядущем переезде.
Я написал несколько кратких заметок о приходящих на дом сиделках и аттестации учителей. И уже собирался начать обычный обзвон городских служб в погоне за новостями, когда ко мне явился посетитель.
Я не видел, как мой гость вошел, но понял, что он ищет меня, когда услышал:
— Вы хотите узнать, что происходит с Джо Падегимасом?
Это был Энди Крамм, один из следователей полицейского управления Роквилла. Он отличался от других копов — по большей части бывших школьных спортсменов, надеявшихся получить стипендию. Энди Крамм был невысоким, с мальчишеским лицом и преждевременно поседевшей шевелюрой, и он был умней тех громил, что разгуливали по улицам нашего города, отлавливая пьяниц и грабителей.
Конечно же, я хотел знать, что происходило с Джо Падегимасом, и сообщил ему об этом.
— У него неприятности не потому, что он спит во время дежурства, — заявил детектив Энди. — А потому, что спит с одной из дочек комиссара полиции.
— Ого! С которой?
Крамм изложил детали, и я записал имена в блокнот. Он даже дал мне номер этой дочки. У истории был потенциал… если комиссар полиции когда-то высказывался об этом публично. Или если это делала его дочь.
Я поблагодарил детектива Энди, а затем спросил:
— Что вы знаете о Бонни Баннистер?
— Баннистер? Там нечего знать. Судя по всему, сбой оборудования. Люди не могут ожидать, что будут жить вечно.
— А если это не сбой? Если кто-то его выключил?
— Ну, это совсем другая история, — сказал Энди. — И кто это сделал?
— Я над этим работаю.
— Тем лучше для вас, потому что у меня нет времени на то, чтобы расследовать безумные версии. Дайте мне имя, и, может, я что-нибудь сделаю. В противном случае не пытайтесь играть в детектива, а я не буду пытаться писать статьи о Джо Падегимасе.
— Спасибо за совет, — сказал я, и он удалился.
После обеда я позвонил своему приятелю и попросил его об услуге. Билли был представителем вымирающей профессии — водил грузовик, — и я попросил меня подвезти. Мне надо было встретиться с ним за железнодорожной станцией, в дальнем конце, куда поступают грузы, а дороги все еще открыты для грузового транспорта, а не для пешеходов.
Его небольшой электрический грузовичок как раз подходил для развозки ограниченных партий товара по городским магазинам и закусочным. Но сегодня мне хотелось отправиться чуть дальше.
— Тебе повезло, — сказал Билли, стирая пену от имбирного пива со своих мощных моржовых усов. — Я как раз еду туда сегодня с грузом для «Трейдер Джекс».
Через пару минут мы уже катились вниз по улице на окраине города мимо высоких стен килобашен.
Мы проехали по Юнион-стрит, мимо госпиталя (возведенного вокруг большого особняка с семискатной крышей, некогда принадлежавшего дочери того самого человека, который построил Максвелл-Корт), мимо двухсотлетних домов с большими верандами и однообразной отделкой и вниз к подножию холма, где уходила на север дорога из Эллингтона и царства ферм.
Затем мы въехали в старую часть города — пригороды Вернона. Оставили позади аптеку и заброшенную заправку и покатились мимо голых витрин торговых комплексов с заколоченными фанерой окнами и пустой стоянки, где висела табличка «Автомойка». Повсюду виднелись обширные парковки, заросшие высокими, пробивавшимися сквозь обветшавший и потрескавшийся асфальт сорняками, там где раньше стояли машины. Ряд опустевших памятников тому веку, когда автомобили (подобно динозаврам) правили Землей.
Билли, похоже, чувствовал себя совершенно в своей тарелке, управляя грузовиком.
А я нет.
Но это, возможно, потому, что я знал кое-что, о чем Билли, вероятно, понятия не имел. Скорей всего, он никогда не просматривал архивы старого «Роквилл Инквайрер» и не представлял, какому риску мы подвергаемся.
Бесконечный список жертв автокатастроф внушал ужас. Машины врезались в деревья. Машины врезались в здания. Машины врезались друг в друга. Снова, и снова, и снова. Неделя за неделей, месяц за месяцем, год за годом. Хаос, кровь и травмы в длинной, длинной цепочке беспомощности и слез.
Мне хотелось надеть шлем, но после нашей первой поездки Билли мне не разрешал.
Мне хотелось вцепиться во что-нибудь внутри кабины грузовика, но под рукой ничего не было. У Билли хотя бы имелся руль.
А когда навстречу нам выехал другой грузовик, идущий в обратном направлении, я едва удержался от крика. Билли ясно высказал свое мнение и на эту тему после первой поездки. Кричать не разрешалось.
Как он мог быть уверен, что мы не столкнемся? Что, если второй водитель рассчитал неправильно? Эти махины ведь ехали не по рельсам, во имя святого Петра. Мы могли погибнуть в мгновение ока… но Билли только ухмылялся и катил себе вперед без всяких признаков озабоченности и беспокойства.
— Ты в порядке, Бен? — спросил он.
Я скрипнул зубами.
— Превосходно. Мы уже приехали?
— Будем через несколько минут, — ответил он.
Мы еще какое-то время ехали мимо заброшенных магазинов, а затем свернули направо, вниз по склону к реке Хоканум. Вообще-то от реки осталось немного — обширные участки болотистой почвы тянулись по обе стороны от дороги, а посреди всего этого красовалась очистная станция.
— Разве эту часть дороги не затапливает весной? — спросил я.
— А то как же, — отозвался Билли. — А иногда и летом во время муссонов.
— А что ты делаешь, когда все затоплено? Ты ведь не едешь через это, правда?
— Нет, Бен. Просто выбираю другой маршрут.
Все это казалось мне крайне тревожным и утомительным.
По другую сторону реки показались первые дома типовой застройки — низко осевшие, с большими заросшими дворами, с просевшими или провалившимися крышами. От некоторых остались лишь обугленные остовы, другие смахивали на скелеты. Мы поднялись вверх по холму к странному бетонированному кольцу, где Билли круто повернул рулевое колесо, и мы объехали травянистый бугорок в центре.
Пока мы совершали этот резкий круговой поворот, у меня душа ушла в пятки. А что, если бы на дороге был кто-то другой и ему тоже захотелось повернуть? Что бы мы тогда делали?