— Ну, что вы пристали к человеку?! — прицыкнула она на своих. — Видите, он и так уже сов считает! Давайте-ка по спальникам. С утра поболтаете.
Все-таки женщина есть женщина. Соорудила мне в аппаратной шикарное ложе на топчане. Давно я на чистых простынях не спал! На стеллажах уютно перемигивались огоньками регистраторы, во дворе тихо фырчал генератор. Стена рядом с топчаном оказалась жарким боком большой русской печки, хорошо протопленной и теперь медленно отдававшей тепло дому. Примерно таким я всегда и представлял себе райское блаженство…
Но сна не было ни в одном глазу. Дождавшись, когда свет в доме погаснет, я осторожно нащупал холодный затвор карабина и бесшумно снял его с предохранителя. Потом поднялся, включил фонарик, заранее укрепленный на стволе, шагнул к двери и вышиб ее ногой.
Первой мне попалась Марина. Я послал в нее две пули — в грудь и в голову. Не меняя выражения лица, она завалилась на спину, задергалась, стуча затылком по полу.
Откуда-то сбоку вдруг выскочил Юрка. Я отбросил его ударом приклада, дважды выстрелил вслед, и он затих.
А вот за Вадиком пришлось побегать. Он рывками передвигался в темноте, уходя от луча и стараясь, чтобы между нами все время оставалась печка. Что тут делать?
Левой рукой я сорвал с пояса нож вместе с ножнами и бросил ему в лицо. Вадик поймал его зубами и с хрустом разгрыз пополам. Но эта секунда — моя, она дала возможность прицелиться. Череп Вадика брызнул черным фонтаном.
Здесь все. Круша уже рассыпающиеся стены, я выскочил во двор и успел расстрелять остаток магазина, целясь в темные пятна, стремительно удаляющиеся в сторону озера. Вряд ли я попал хоть раз, но поле битвы осталось за мной.
Дурак этот яоман, хоть ему и за миллион лет. Небось легко было морочить мозги тупым индрикотериям, привык охотиться на них, как на уток с чучелами. Но времена изменились. Если медведя еще можно приманить на фальшивую медведицу, оленя — на вылепленные фигурки стада, то с человеком этот номер не пройдет.
Марина Леонова, моя Маринка, погибла в экспедиции пять лет назад. На дне пропасти в ущелье Большого Хингана она умирала на моих глазах, пока я сползал к ней, раздирая руки обледенелыми стропами. Увидев ее сегодня на пороге метеостанции, я чуть не испортил себе охоту, но все-таки сумел не подать виду. С бородатым Вадиком было проще — он всего-навсего персонаж любимого сериала про таежных первопроходцев. Лицо из телевизора, с приклеенной бородой и гримом под глазами. А Юрка Толоконников — друг детства, одноклассник. Таким, как здесь, он был в прошлом веке…
Краниофаг колониум — существо из многих тел, зверь с интеллектом осиного гнезда — попытался вынуть из моей головы образы, на которые меня можно приманить, усыпить и сожрать.
Но я раскусил его первым — понял, что передо мной всего лишь щупальца яомана, и отстрелил их, как учил меня охотник Боггодо. Придет время — отстрелю и остальные. С чудовищем, влезающим в души ради насыщения утробы, нам на одной планете не жить…
© Александр Бачило, 2016
© Хатчетт, илл., 2016
Бачило Александр Геннадьевич
____________________________
Писатель и драматург Александр Бачило родился в 1959 г. в г. Искитиме Новосибирской области. После окончания Новосибирского электротехнического института работал программистом в Институте ядерной физики Сибирского отделения Академии наук. Первый рассказ «Элемент фантастичности» вышел в 1983 г. В 1988-м состоялся книжный дебют — написанная в соавторстве с Игорем Ткаченко книга для детей «Путешествие в таинственную страну, или Программирование для мушкетеров». Перу автора принадлежат романы «Ждите событий» (1989), «Проклятие диавардов» (1991), «Незаменимый вор» (2000,2002) и сборник новелл «Академон-городок» (2004). В 2008 г. вместе с И. Ткаченко стал лауреатом Мемориальной премии им. Кира Булычёва за повесть «Красный гигант», опубликованную в «Если». Перебравшись в 1999 г. в Москву, Александр работал на телевидении в качестве сценариста и режиссера программ. Он один из авторов сценария телепрограмм «О.С.П-студия», «Несчастный случай», «Большая терка», телесериалов «Простые истины» и «Театральная академия». В содружестве с Игорем Ткаченко написан сценарий фантастического сериала «Башня».
Григорий Панченко
КУРС НОРД-ФАНТ
© Артем Косткжевич, илл., 2016
/фантастика
/будущее Арктики
Все года, и века, и эпохи подряд
Всё стремится к теплу от морозов и вьюг,
Почему ж эти птицы на север летят,
Если птицам положено только на юг?
И действительно — почему? То есть не птицы, а люди? Чем был Север, Арктика, просторы «белого безмолвия» для наших совсем не таких уж дальних предков, уроженцев той эпохи, когда фантастика в достаточной мере начала осознавать себя как явление? Собственно, и в фантастике этот период закрепился, хорошо вписавшись в нишу «стимпанка» или «викториана». Впрочем, оба этих направления по умолчанию предполагают британский колорит — так что лучше говорить о «ретро ближнего прицела», ибо самые фантастические из научных гипотез об Арктике высказывали хотя и современники королевы Виктории, но не ее подданные.
Но сперва вернемся к тому, чего же все-таки обитатели стимпанка ждали от Дальнего Севера, зачем стремились туда. Во-первых, они отчасти наследовали своим предшественникам, цели которых для второй половины XIX века уже теряли актуальность: пушнина, кожи (прежде всего, моржовые, до изобретения синтетики мир в очень большой степени держался на коже и особо прочные шкуры оказывались стратегическим сырьем, без которого задыхались целые технологические ниши), моржовый клык, китовый ус, ворвань…
Значимость ворвани, китового и тюленьего жира в стимпанковские десятилетия вдруг резко возрастает: промышленность-то работает на угле, освещение — в основном на газе (не нынешнем природном, а образующемся при коксовании угля), однако доля сальных свечей и масляных ламп оставалась велика, а для их производства требовался преимущественно китовый жир. Да и технические смазки изготовлялись главным образом на его основе. Это уже ближе к XX в. дело по-крупному запахло керосином, парафином и ацетиленом, а до того момента китобойный промысел в арктических и антарктических морях был очень важным делом, да и вообще китобойская субкультура серьезно отразилась и в литературе, и в природоведении, и в истории освоения дальних рубежей. Именно китобойцы, как до них охотники за пушниной, а после них геологи, стали тем «Фронтиром», на границы которого опирались, прежде чем шагнуть в Неведомое, путешественники, ученые и фантасты.
Конечно, во все века такие экспедиции сулили еще и территориальные приобретения. Но к викторианскому периоду с ними в общем уже разобрались — и даже негласно сочли, что на самых ледовых широтах это скорее балласт, чем ценный груз. Разве что в число таких приобретений попадет остров или пролив, который может оказаться «зоной подскока», ключевой точкой на удобном пути к более ценным территориям…
Тут имелись свои нюансы. Большую часть стимпанковских десятилетий человечество лелеяло надежду, что арктические льды сковывают более-менее сплошным панцирем лишь прибрежную зону, а ближе к полюсу лежит, может быть, и не по-настоящему теплое, но открытое море, согретое Гольфстримом. И может быть, таящее новые земли, но главное — свободное для трансокеанского судоходства.
Эта гипотеза, для своего времени обоснованная, окончательно была развеяна результатами полярных экспедиций уже в 1880-х. А ведь именно она лежала в основе долгих и мучительных поисков Северо-Западного прохода — да, собственно, и Северо-Восточного — иначе Северного морского пути. Оба они в принципе покорились исследователям (взяв за это огромную цену в пересчете на число жертв и потраченных усилий), но без открытого полярного моря оказались на тот момент совершенно невыгодны для коммерческого судоходства. По иронии судьбы ситуация меняется лишь теперь, на волне глобального потепления — но это, как сказали бы классики, совсем другая история.
Этот вариант, надо думать, предложен не совсем всерьез — но вообще-то и фантасты, и полярники иной раз о нем задумывались
Для нас наличие такого моря сделалось особенно желанным после открытия Суэцкого канала, обозначившего возможность сквозного судоходства вокруг всей Евразии. А это уже создавало массу новых геополититческих возможностей: Ордусь — не Ордусь, но… Причем эти ожидания пришлись на самые продуктивные для нашей истории годы. Может быть, в каком-то из параллельных миров они и сбылись.
Строго говоря, российская Арктика продолжала обещать сюрпризы и после того, как от идеи открытого полярного моря пришлось отказаться. Потому что существовала еще и гипотеза «Арктиды»: нет, не полярного материка (то есть о нем тоже думали, но на куда более ранних стадиях развития науки), а совокупности архипелагов, дальними окраинами которых будто бы являются Новосибирские острова, остров Врангеля и даже Шпицберген. На некоторых из них ожидались достаточно благоприятные условия — ведь летят же туда птицы!