1605 год. Джорди уже большой мальчик, учится в приходской школе. Ему идет десятый год, подумать только! Он мучительно задумывается над тем, кого он больше любит: маму или Шарон…
А у большого мира другие заботы. В мае 1605 года по всему древнему Угличу на далекой от берегов Шотландии реке Волге ходили со стрельцами посланцы Царя Василия Шуйского — искали затерявшуюся при Годунове могилу убиенного им юного царевича Дмитрия. Прах царевича нашли с превеликим трудом, повезли на струге по Волге, а затем на подводе по едва просохшим после весенних дождей дорогам на Москву. Царь напрасно хотел этим торжественным перенесением и захоронением мощей зарезанного царевича рассеять козни своих врагов. Это дело он поручил самым лучшим, именитым и доверенным людям своего двора. Они стояли у разрытой могилы, у раскрытого гроба, глядя на почти истлевший жалкий труп, на череп и кости царевича: ростовский митрополит Филарет Никитич, чей сын Михаил через неполный десяток лет сядет на русский престол, князь Воротынский, царев наперсник, Шереметев, сродник царевича, втайне готовивший свержение Царя…
Драма эта прошла незамеченной за пределами Московии, некоторого царства-государства, терявшегося в сумраке на самом краю земли, но главным ее действующим лицам — и кто вез прах царевича, кто поджидал его в Москве, и кто готовился посадить нового Царя на московский трон — суждено было сыграть огромную роль в удивительной судьбе Джорджа Лермонта, мальчугана из Абердина.
В 1605 году Абердин вдруг бросил дерзкий вызов власти короля Иакова над шотландской церковью. Годом раньше король самодержавно присвоил себе право созывать и распускать Генеральные ассамблеи Пресвитерианской церкви. Строптивые пресвитеры, недовольные вмешательством монарха в церковные дела, оскорбили Его Величество, нежданно объявив о созыве Генеральной ассамблеи в Абердине. Разгневанный король сослал пятерых наиболее опасных застрельщиков церковной смуты, а в следующем году обрушился на пресвитера Эндрю Мельвилла,[11] осмелившегося схватить самого архиепископа Кентерберийского, примаса Англиканской церкви, за рясу, громогласно понося это «римское тряпье» и самого архиепископа как врага всех протестантских церквей и восстановителя антихристианских иерархий и гонителя настоящих ревнителей веры и проповедников. Мельвилла король заточил в лондонский Тауэр, а затем изгнал во Францию, в Седан, где старый пресвитер и умер. Его младшего брата, тоже пресвитера, Иаков посадил в темницу Берикского замка. Сыну Марии Стюарт удалось самовластно навязать шотландской кирке институт епископов, но из таких выигранных сражений и складывалась для него пиррова победа.
В Абердинской семинарии, куда позднее поступил юный Джордж Лермонт, братьев Мельвиллов почитали как героев, короля поносили почти открыто как предателя, продавшегося церкви южников.
Весной 1603 года в Эдинбург примчался, загнав взмыленного коня, гонец из Лондона. Он объявил королю Шотландии Иакову VI, сыну королевы Марии Стюарт, что бездетная королева Елизавета скончалась, а он — единственный наследник — теперь король Англии Иаков I. Вскоре заблаговестили колокола собора в Абердине, в Сент-Эндрюсе — городе Лермонтов и всех церквей в Шотландии, Англии и Ирландии. Но Иаков I и VI не прибавил славы Англии и обманул надежды шотландцев. Джорди Лермонту в день воцарения Иакова шел седьмой год.
Джорди Лермонт хорошо помнил тот день, когда в Лондоне король казнил Гая Фокса.[12] Это было в декабре 1605 года. Отец только что вернулся из Америки. День был холодный, дождливый. С Северного моря дул свирепый норд-ост. Отец сидел у потухшего очага, плакал и пил скотч[13] из Ивернесса. И в тот штормовой день под вечер он впервые угостил сына скотчем. Джорди мужественно проглотил огненную шотландскую воду, добытую из ячменя. От нее пахло дымом походных костров в диких и вольных горах. И похлебка в тот вечер была у Лермонтов тоже из ячменного зерна, из тушеной говядины и овощей, и она тоже называлась самым родным словом — скотч, шотландка. Скотч отец называл Uisgeleatha — водой жизни по-кельтски.
— Кто такой Гай Фокс, папа? — спросил Джорди у отца. — Ты с ним плавал?
— Нет, он, кажется, не моряк, — с сожалением отвечал отец, — но это смелый человек, настоящий человек, хотя и южник.
— Не забивай мальчику голову, Эндрю! — вдруг восстала всегда молчаливая мама, кроткая, смирная и беззаветно преданная мужу и сыну. — Рано ему говорить о таких вещах!
— О любви к свободе никогда не рано говорить! — жестко возразил отец. — Гай Фокс был пойман королевской полицией при попытке взорвать к черту аглицкий парламент вместе с королем Иаковом, который так притесняет нас, шкотов, и преследует нашу пресвитерианскую веру, хотя он и сам против этого изверга Папы Римского, протестант-англиканец…
— Но мальчику этого не понять, — не сдавалась мама.
— Вырастет — все вспомнит, все поймет! У Гая Фокса было тридцать шесть бочек пороха под Вестминстерским дворцом. Да, жаль, что он родом из Йорка, а не шкот… Мы с тобой, Джорди, никогда не должны забывать эти декабрьские казни, учиненные в столице нашим Государем! Монарх поплатится за это!
Позднее Джордж узнал правду о пороховом заговоре, которую не знал отец. Гай Фокс происходил из знатного рода, служил офицером во Фландрии. Главой порохового заговора, организованного католиками под началом иезуитов, он стал в 1604 году, когда ему было почти тридцать пять лет. Сняв дом близ «матери парламентов» в Вестминстере, он и его помощники начали подкоп под стены парламента. Когда подкоп был готов, заговорщики ухитрились доставить в погреб парламента бочки с порохом. Они собирались взорвать короля Иакова I Стюарта вместе с пэрами Англии и палатой общин. Но некоторые католики, участвовавшие в заговоре Гая Фокса, страшились пролить кровь своих же единоверцев — членов палаты лордов. Они предупредили этих благородных католиков об опасности, весьма прозрачно намекая на готовившийся взрыв в парламенте. Нашлись и предатели, открывшие заговор королю. 5 ноября 1605 года Гай Фокс и его сообщники были схвачены и вскоре казнены. С тех пор английский народ ежегодно отмечает раскрытие заговора, устраивая гуляния и взрывая чучело Гая Фокса, начиненное фейерверками.
Воинствующие иезуиты и Гай Фокс были безмерно далеки от патриотов Шотландии, хотя и те и другие были противниками Иакова Стюарта. Из этого Джордж Лермонт уже в юности сделал тот вывод, что мало быть преданным правде и любить правду, надо уметь ее распознавать, а для этого нужно многое знать и обладать достоверными сведениями.
Лет с девяти учился Джордж у родного дяди Михаила (Майкла) Лермонта, пресвитера, известного во всей округе знатока закона Божия, а также иностранных языков. В доме дяди хранилась святыня рода Лермонтов — рукопись XII века со старофранцузским текстом романа в стихах «Тристан и Изольда». Все Лермонты уверяли, что это собственноручный оригинал Томаса Рифмотворца.
Латынь Джорджу преподавал виднейший латинист Абердина — дядин друг пресвитер Джон Лич, наизусть знавший «Жизнь двенадцати цезарей» Светония и множество других древнеримских текстов, коими он старательно пичкал юного Лермонта, сокрушаясь и отчаиваясь, когда видел, что его ученик с мучительным трудом, судорожно сдерживая челюсть, пытается скрыть томительные зевки. В 1624 году Лич осуществит мечту всей своей жизни — издаст в Лондоне свой учебник Rudimenta Grammaticoe Latinoe, о чем, увы, никогда не узнает Джордж Лермонт.
В девять лет Джордж отведал скотча и розог латиниста, в десять уж знал любовь. Ее звали Шарон. Она была ирландкой с зелеными глазами и рыжими волосами. Ей было девять лет, и она тоже была дочерью моряка. Он собирал ракушки на пляже, самые красивые, и дарил их Шарон. Он рос с этой страстью, истинной, сильной, хоть и ребяческой, и ему казалось, что все входило с годами в его душу — солнце над морем, ветер и брызги, туманы в горах, было неотъемлемой частью этой любви. Потом он никогда никого так не любил.
И Джорди, и Шарон жили в старом Абердине, или Абердоне, как упрямо называли свой город старожилы по названию реки Дон, на берегах которой теснились его средневековые дома. Взявшись за руки, все живописные улочки исходили они вдвоем. С семиарочного моста через реку Ди, построенного почти сто лет до них, ловили они разную рыбешку, и Шарон как на зло всегда везло больше, чем ему. Они любовались Святым Макарием — изумительно красивым готическим собором, возведенным еще в XIV веке, и мощным старинным замком воинственных абердинских эрлов в Новом Абердине с мрачными боевыми башнями, увитыми дикими розами.
Вместе с Шарон Джорди забирался в глубь таинственных угрюмых лесов, лазил по горам. Не раз карабкались они по утесам Бен-Муш-Дуи — второй по высоте горы Шотландии. В Бремарских горах пастухи дарили им голубые и желтые топазы и прозрачный горный хрусталь, чистый, как вода в реках Доверяй, Дон и Ди, где рыбаки угощали ребят свежей форелью, и в реке Итан, где издревле добывали жемчуг, который так любила Мария Стюарт.
По шотландскому обычаю на пасху Джорди ходил с Шарон из дома в дом и просил у хозяев яйца. Чтобы натянуть нос соперникам из числа абердинских девчонок и мальчишек, они поднимались досветла, когда все вставали к заутрене. Набрав сырых яиц, они спешили к заветной горке у церкви, где вскоре собиралась знакомая детвора со всего прихода, чтобы устроить яичное ристалище, бой пасхальных яиц! Чье яйцо окажется самым счастливым — укатится дальше и быстрее? Джорди не раз выигрывал это старинное соревнование, а Шарон всегда не везло, и она уходила домой, плача сердитыми слезами. А Джорди лупил мальчишек, посмевших назвать ее рыжей.
Дома ребят в этот праздничный день ждало традиционное блюдо: яйца по-шотландски. Мама была большой мастерицей по кулинарной части, а это блюдо, по признанию всех ее абердинских кумушек, было у нее коронным. Им не побрезговала бы и сама Мария Стюарт! Яйца она сначала варила вкрутую, а затем жарила в сковороде на углях, щедро обваляв в рубленых анчоусах и ветчине. Отменно готовила она и другие исконно шотландские блюда: перловый суп с бараниной, ж