– Я могу раскидать все роли чертовой пьесы здесь и сейчас. Завтрашние пробы ничего не изменят.
– Чушь собачья, – заявил я. – Я никогда не могу угадать, какая роль мне достанется.
Ричард лукаво усмехнулся и перевел на меня взгляд своих черных глаз.
– Это потому, что тебе роли назначают в последнюю очередь – впрочем, как всем отбросам.
– Тсс! – Мередит одарила Ричарда озорной улыбкой. – Ты сегодня Ричард или последний урод?
– Не слушай его, Оливер, – тихо произнес Джеймс.
Он сидел в дальнем углу, нехотя поднимая взгляд от блокнота. Джеймс всегда был самым серьезным студентом на нашем курсе.
– Вот, – заявил Александр, отсчитывая на столе десятидолларовые купюры. – Пятьдесят долларов.
– Зачем? – удивилась Мередит. – Хочешь приватный танец?
– Думаешь заняться стриптизом после выпуска?
– Выкуси.
– Попроси вежливо.
– Пятьдесят штук – для чего? – спросил я, желая прервать склоку.
Из нас семерых Мередит и Александр были самыми злыми спорщиками и испытывали извращенную гордость, ругаясь друг с другом. Дай им волю, они будут грызться всю ночь.
Александр постучал пальцем по стопке купюр.
– Ставлю пятьдесят баксов на то, что могу прямо сейчас назвать список актеров и не ошибусь.
Пятеро из нас обменялись серьезными взглядами, тогда как Рен продолжала хмуриться, посматривая на камин.
– Ладно, давай послушаем, – сказала Филиппа.
Александр выпрямился, откинул с лица непослушные кудри.
– Очевидно, Ричард будет Цезарем.
– Потому что мы втайне мечтаем убить его? – спросил Джеймс, с ухмылкой отрываясь от блокнота.
Александр хохотнул и добавил:
– Разумеется, Джеймс будет Брутом.
Любой из нас мог бы угадать это: Ричард всегда играл императоров, ну а Джеймсу доставались исключительно роли героев.
Ричард вскинул темную бровь.
– И ты, Брут?
– Sic semper tyrannis[6], – ответил Джеймс. – Долой тирана.
Александр повел рукой, указав сначала на одного парня, затем на другого.
– Именно, – продолжал он. – А я буду играть Кассия, ведь у меня амплуа плохого мальчика. Ричард и Рен не могут быть мужем и женой, поскольку это странно и противоестественно. Получается, что ты, Мередит, будешь Кальпурнией, Рен станет Порцией, а Пип снова придется переодеваться в мужскую одежду.
Филиппа – роль для которой оказалось подобрать сложнее, чем для Мередит, соблазнительницы, или Рен, инженю, – была вынуждена выступать на подмостках в амплуа травести, причем всякий раз, когда у нас заканчивались кандидаты на соответствующие роли. Что ж, обычная ситуация в шекспировском театре, где подавляющее большинство лучших ролей предназначено представителям «сильного пола», а основная часть талантливых актеров – женщины. Я считал, что вот оно – очередное свидетельство того, что Филиппа играет убедительно (вне зависимости от того, чья ей досталась роль), но она, похоже, не была с этим согласна.
– Убейте меня, – сказала Филиппа с лицом настолько бесстрастным, что невозможно было понять, шутит она или нет.
– Погодите, – начал я, не желая подтверждать гипотезу Ричарда о том, что в процессе распределения ролей мне всегда перепадали остатки, однако мучаясь от любопытства. – А как же я?
Александр прищурился, прикусив кончик языка, и принялся внимательно меня разглядывать.
– Возможно, Октавий. Тебе не дадут роль Антония… не обижайся, но ты не слишком видный. Антонием будет тот невыносимый третьекурсник. Как там бишь его?
– Ричард Второй? – предположила Филиппа.
– Très amusant[7], – фыркнул Ричард. – Нет, Колин Хиланд.
– Потрясающе! – Я безнадежно уткнулся носом в листы бумаги с репликами Перикла, которые просматривал, кажется, уже в сотый раз.
Я лишь вполовину талантлив по сравнению с ними и потому обречен играть второстепенные роли в чужих историях. Часто я задавался вопросом, имитирует ли искусство жизнь или дело обстоит с точностью до наоборот.
Александр кинул деньги на стол.
– Пятьдесят баксов! – провозгласил он. – На только что озвученный список.
– Включая Колина в роли Антония? – Мередит.
– Да, включая Колина в роли Антония. Принимаешь? – Александр.
– Нет. – Мередит.
– Почему – нет? – Я.
– Потому что именно так все и будет. – Мередит.
Ричард издал горловой смешок.
– Остается только надеяться. – Он направился к двери и по пути наклонился, чтобы ущипнуть Джеймса за щеку.
«…Почий
Сном вечным, милый принц!»[8]
Джеймс отбросил его руку, шлепнув по ней блокнотом, а после этой импровизации вновь спрятался за своим бумажным укрытием. Мередит эхом повторила смех Ричарда и добавила:
– «Ведь ты самый горячий из глупцов, какие только сыщутся в Италии»[9].
– «Чума на оба ваших дома»[10], – пробормотал Джеймс.
Мередит вновь потянулась и, улыбнувшись, вскочила с дивана.
– Идешь спать? – спросил Ричард.
– Ну… после слов Александра все стало довольно бессмысленным.
Мередит не взяла ни свои книги, ни бумаги, которые были разбросаны на низком столике перед камином, оставив там же и пустой винный бокал с зацепившимся за край полумесяцем помады на ободке.
– Спокойной ночи, детишки! – произнесла она. – Счастливо! – Она нагнала Ричарда у арки, ведущей в коридор, и первой покинула библиотеку.
Ричард подмигнул мне и лениво последовал за ней, чтобы любоваться ее задом на некотором расстоянии.
Я вздохнул и потер глаза, начавшие слезиться и зудеть от попыток читать в течение нескольких часов. Рен отшвырнула книгу – та с глухим стуком приземлилась рядом со мной на диван.
– К черту! – Рен.
– Вот это да! – Александр.
– Я просто прочту что-нибудь из Изабеллы. – Рен.
– Просто иди спать. – Филиппа.
Рен встала и покачала головой.
– Вероятно, буду лежать без сна до рассвета, вспоминая реплики.
– Не хочешь покурить? – Александр допил виски и принялся катать косяк по столу. – Поможет расслабиться.
Она слабо улыбнулась.
– Нет, спасибо, – ответила она и направилась к выходу. – Спокойной ночи.
– Ладно. – Александр отодвинул стул и повернулся ко мне: косяк свисал из уголка его рта. – Оливер?
– Если я покурю с тобой, завтра точно лишусь голоса.
– Пиппа?
Она нацепила очки на макушку и прокашлялась, проверяя горло.
– Хорошо, – сказала она. – Только после тебя.
Александр кивнул уже на полпути из комнаты, спрятав руки глубоко в карманы. Она последовала за ним, и я с легкой завистью проводил ее взглядом. Затем я откинулся на подлокотник дивана и попытался сосредоточиться на тексте, в котором было столько скобок, выделений и подчеркиваний, что его уже практически нельзя было разобрать.
«ПЕРИКЛ:
– Прощай же, Антиох! – нам мудрость шепчет,
Что тот, кто не краснеет от греха,
Чернейшего, чем ночь, не затруднится
Ничем, чтобы не дать тому греху
Увидеть свет. Один проступок быстро
Родит другой; распутство и убийство
Согласнее живут, чем дым с огнем»[11].
Последние две строчки я пробормотал себе под нос. Я вызубрил их еще несколько месяцев назад, но меня все равно преследовал страх забыть слово или фразу в середине прослушивания. Бросив взгляд на Джеймса, который до сих пор сидел в углу комнаты, я спросил:
– Никогда не задавался вопросом, знал ли Шекспир все эти роли так же хорошо, как мы?
Джеймс медленно поднял голову, оторвавшись от чтения очередной строфы, взглянул на меня и ответил:
– Постоянно.
Я моргнул и улыбнулся.
– Сдаюсь. Вообще-то я сейчас ничего и не делаю.
Он покосился на часы.
– По-моему, я тоже.
С трудом поднявшись, я поплелся следом за Джеймсом по винтовой лестнице в общую спальню: она располагалась прямо над библиотекой, в самой верхней из трех комнат, в узкой каменной полой «колонне», которую попросту называли Башней. Раньше здесь был чердак, заваленный сломанной мебелью и прочим хламом, но в конце семидесятых пыль и паутину смели, чтобы освободить место для новых студентов. Двадцать лет спустя тут стояли две кровати с голубыми балдахинами с гербом Деллехера, пара старых монструозных шкафов и два разномастных книжных стеллажа, слишком неприглядных для библиотеки.
– Думаешь, все будет так, как говорит Александр? – спросил я, когда мы оба начали раздеваться.
Джеймс опустился на край постели и стянул рубашку.
– Не знаю. Если хочешь знать мое мнение, это слишком предсказуемо.
– Конечно. – Я запихнул грязную одежду на нижнюю полку шкафа. – Но когда они нас удивляли?
– Фредерик всегда меня удивляет, – сказал он. – Но последнее слово будет за Гвендолин… обычное дело.
– Если б это зависело от нее, Ричард играл бы все мужские роли и половину женских.
Джеймс поморщился.
– Ну а Мередит досталось бы остальное, – продолжал я.
– Когда ты завтра читаешь? – спросил он, прижав ладони к глазам.
– Я? После Ричарда. За мной – Филиппа.
– Да, а я за ней. Бедняга. – Джеймс.
– Удивительно, что она еще все не бросила. Я бы на ее месте так и поступил. – Я.
– Ну, она намного более устойчива, чем все. Может, именно поэтому Гвендолин и мучает ее. – Джеймс.
– Просто потому, что она может выдержать это? – спросил я. – Как жестоко.
Он пожал плечами.
– Да уж… Гвендолин…
– Будь моя воля, я бы все перевернул вверх дном, – решил я. – Пусть Александр был бы Цезарем, а Ричард – Кассием.
С усталой улыбкой он забрался в постель.
– А я по-прежнему Брут?
– Нет. – Я швырнул в него носок. – Ты – Антоний. На сей раз я буду главным.