се обожали, тогда как Ричарда, скорее, одинаково яростно любили и ненавидели.
Обычно мы оставались на прослушиваниях до самого конца – отсутствие аудитории стало неким преимуществом для первого выходящего на сцену, – и вот уже без пяти минут девять я метался по коридорному перекрестку, страстно надеясь на то, что Джеймс останется посмотреть мою игру.
Ну а Ричард… Даже не желая того, он был зрителем, способным навести ужас.
В дверях репетиционного зала показался Фредерик.
– Оливер? – позвал он. – Мы готовы прослушать тебя.
– Отлично, – ответил я и посмотрел на его морщинистое лицо.
Мой пульс участился: я почувствовал трепет, будто биение крылышек маленькой птички, зажатой между легкими.
Как всегда, входя в репетиционный зал, я почувствовал себя маленьким и нерешительным. Это было прямоугольное, просторное помещение со сводчатым потолком и высокими окнами с видом на зеленеющий сад. Тяжелые синие бархатные шторы были раздвинуты, подолы пыльными грудами лежали на деревянном полу.
– Доброе утро, Гвендолин. – Мой голос эхом прокатился по залу.
Рыжеволосая и прямая как палка женщина за столом вскинула на меня взгляд. Гвендолин подавляла самим фактом своего присутствия. Ярко-розовая помада и пестрый платок делали ее похожей на цыганку. Она приветственно пошевелила пальцами, и браслеты на ее запястьях зазвенели. Ричард сидел на стуле слева от нее, скрестив руки на груди и наблюдая за мной с благожелательной улыбкой. Мы оба были в равной степени уверены, что я не представляю угрозы для его амплуа «ведущего» актера. Я сглотнул, нервно ухмыльнулся и попытался не обращать на него внимания.
– Оливер, – сказала Гвендолин. – Как славно тебя увидеть. Ты похудел.
– Вообще-то поправился, – ответил я, чувствуя, как вспыхивает лицо.
Когда я уехал из училища на летние каникулы, она посоветовала мне «подкачаться». В июне и июле я проводил в тренажерном зале по часу ежедневно в надежде произвести на нее впечатление.
– Хмм, – протянула она, уставившись на меня. – Итак, начнем?..
– Конечно. – Я отчаянно попытался взять себя в руки и теперь старался стоять спокойно.
У меня дурная привычка переминаться с ноги на ногу во время прослушиваний, что со стороны наверняка раздражало.
Фредерик, сидевший с другой стороны от Гвендолин, откинулся на спинку стула, снял очки и вытер линзы краем рубашки.
– Что у тебя припасено для нас сегодня? – спросил он в своей мягкой английской манере.
– Перикл, – ответил я.
Фредерик сам предложил мне монолог Перикла некоторое время назад.
Он заговорщически кивнул мне.
– Идеально. Как только будешь готов, начинай.
Сцена 3
Остаток дня мы провели в баре – тускло освещенном заведении с деревянными панелями и стенными нишами, где находились кабинки. Персонал знал большинство студентов Деллехера по именам и не находил странным, когда многие из первокурсников утверждали, что им уже исполнился двадцать один год. Четверокурсники закончили прослушивание к полудню, но Фредерику и Гвендолин предстояло полюбоваться еще сорока двумя желающими – и, с учетом перерыва на ланч и ужин, а также обсуждений, – окончательные списки должны были появиться не раньше полуночи.
Мы вшестером сидели в нашей обычной кабинке в «Голове зануды» – самая умная шутка, на которую способен Бродуотер, – и таращились на пустые бокалы. Мы заказали пиво, за исключением Мередит, которая предпочитала водку с содовой, и Александра: он выбрал виски и пил его весьма аккуратно.
Рен вышла, чтобы узнать, готов ли список актеров. Остальные уже отстояли свою смену: если она вернется с пустыми руками, то снова встанет в конец очереди.
Солнце скрылось за горизонтом несколько часов назад, но нам было не до сна: мы продолжали анализировать свои выступления.
– Я все испортила, – наверное, в десятый раз произнесла Мередит. – Сказала «претвориться» вместо «притвориться», как полная идиотка.
– Честно говоря, в контексте роли это, по сути, означает одно и то же, – устало ответил Александр. – Гвендолин, пожалуй, ничего не заметила, а Фредерику, вероятно, все равно.
Прежде чем она успела возразить, в бар ворвалась Рен. Ее щеки раскраснелись от бега, а в руке она крепко сжимала лист бумаги.
– Вот! – выкрикнула она, и мы разом вскочили.
Ричард подвел ее к столу, усадил и схватил список. Она уже видела его и позволила оттеснить себя в угол, тогда как остальные склонились над листом бумаги. Спустя несколько мгновений молчаливого, яростного чтения Александр выпрямился с триумфальным:
– Ха! Что я вам говорил? – Он хлопнул по столу, указал на Рен и прокричал: – Бармен, позвольте мне угостить леди!
– Сядь, Александр! Ты просто осел, – заявила Филиппа, хватая его за локоть и затаскивая в кабинку. – Ты был прав, но не во всем!
– Я прав, – настаивал он.
– Нет. – Она нетерпеливо указала на список. – Смотри, Оливер играет Октавия, но он еще и Каска.
– Да? – Я бросил читать, как только увидел линию между своим именем и именем Октавия.
– Да. И я – Деций Брут, Луцилий и Титиний. – Она пожала плечами и одарила меня покорной улыбкой, ведь мы постоянно делили бремя «второй скрипки», поддерживая наших более легко типизируемых одногруппников. – Смена ролей лучше, чем одна эпизодическая роль.
– Зачем они это сделали? – спросила Мередит, помешивая остатки водки и через красную соломинку высасывая последние капли – простейшее действие, которое в ее исполнении казалось непристойным. – У них полно второкурсников.
– Но третий ведь ставит «Строптивую», разве нет? – спросила Рен. – Им понадобятся все, кто только сможет…
– Боже, Колин будет чрезвычайно занят! – заметил Джеймс. – Они выбрали его для ролей Антония и Транио.
– В прошлом году они провернули со мной то же самое, – произнес Ричард, как будто мы и не знали этого. – Ткач Ник Основа – с вами и царствующий король – с четверокурсниками. Я проводил на репетициях по девять часов в сутки.
Иногда третьекурсников выбирали на те роли в составе труппы четвертого курса, которые нельзя было доверить второкурсникам. Это означало занятия с восьми до двух, потом – репетиции с одним составом до шести тридцати и прогоны с другим – до одиннадцати. Скажу начистоту, я не завидовал ни Ричарду, ни Колину.
– Не сейчас, – сказал Александр со злой ухмылкой. – Ты будешь репетировать половину недели, поскольку умираешь в третьем акте.
– Я выпью за это! – заявила Филиппа.
– «О, сколько глупых я встречаю между нами,
У дикой ревности покорными слугами!»[13] – продекламировал Ричард.
– За твой счет, Рик, – непринужденно сказала Рен. – Закажи нам еще по одной, и, может быть, мы потерпим тебя еще немного.
Он поднялся.
– «Согласен отдать всю славу за кружку эля да за безопасность!»[14] – провозгласил он и направился к бару.
Филиппа покачала головой.
– Ах, если бы…
Сцена 4
Мы кинули наши вещи в Замке и рванули прямо к берегу озера, огибая по пути деревья и кусты, а потом сбегая вниз по деревянной лестнице, врытой в склон холма. Мы смеялись и орали, уверенные, что нас не услышат, и слишком пьяные, чтобы думать об этом. От эллинга в зеркально-зеленую воду тянулся док, где ржавела коллекция старого, бесполезного инвентаря. С тех пор как Замок превратился в студенческое общежитие, на южном берегу озера не побывала ни одна лодка. Много теплых вечеров – и даже некоторые холодные послезакатные часы – мы проводили на причале: курили, пили и болтали ногами в воде.
Мередит, удивительно быстрая и ловкая, добралась до цели первой: ее длинные волосы развевались за спиной, словно флаг. Она замерла и запрокинула руки за голову, подол рубашки задрался, показав светлую незагорелую полоску кожи.
– «Как дивно
спит лунный мир на мраморе скамьи!
Мы сядем здесь и будем нежить слух
Отрадным звуком музыки… Что может
Прелестней быть гармонии, звучащей
В ночной тиши?»[15]
Мередит развернулась и схватила меня за руки, потому что я оказался ближе всех.
Я притворился, что сопротивляюсь, когда она потащила меня к причалу, а остальные ринулись за нами. Александр, хрипя, держал меня за плечи.
– Пойдем купаться нагишом! – воскликнула Мередит, скидывая туфли. – Я не плавала целое лето.
– «Чистой деве
Казаться должен дерзким даже взор
Застенчивой луны»[16], – предупредил Джеймс.
– Ради Бога, Джеймс, это совсем не смешно. – Она отвернулась и шлепнула меня по бедру своей туфлей. – Оливер, не хочешь искупаться вместе со мной?
Я совсем не доверял ее озорной улыбке и потому ответил:
– В прошлый раз, когда мы плавали нагишом, я упал на причал и остаток ночи провел на диване лицом вниз, а Александр вытаскивал занозы из моей задницы.
Все расхохотались, а Ричард протяжно свистнул.
– Давайте кто-нибудь поплавает со мной! – Мередит.
– Ты не в состоянии оставаться одетой двадцать четыре часа в сутки, да? – Филиппа.
– «Мне кажется, супруга наобещала слишком много»[17]. – Ричард.
Филиппа:
– Или, возможно, если бы ты удовлетворял свою девушку, она не казалась бы такой шлюхой рядом с нами.
Новый взрыв смеха и свист. Филиппа торжествующе вскинула бровь и уселась рядом с Александром, который был занят тем, что скручивал косяк.
Я глубоко вздохнул, закрыл глаза и держал в легких сладкий древесный воздух так долго, как только мог. Жаркое лето в пригороде Огайо заставило меня с нетерпением ждать возвращения в Деллехер, и особенно – на озеро. Ночью вода тут была черной, а днем глубоко сине-зеленой, как нефрит. Лес со всех сторон окружал водоем, лишь на северном берегу деревьев росло немного меньше. В лунном свете поблескивал песчаный пляж. Южная сторона густо поросла лесом: она находилась далеко от огней Деллехер-холла, и мы могли наслаждаться уединением. В те дни нам нравилась наша изолированность ото всех.