– Здесь, - я кивнул на дверь в прихожую, где стояла маленькая тахтушка. Мне хотелось, чтобы Яна провела остаток ночи спокойно. - Мне отдохнуть надо, а ты храпишь, как бультерьер.
– С кем-то путаешь меня. Постелить?
– Не надо. Как в трусах воевать, если придется? Найди только мои треники, если ты их еще не выкинула.
– Кофе хочешь?
– Боишься, усну?
– Ничего я не боюсь.
– Ну и молодец. Мне завтра надо в девять обязательно быть в конторе. Но до двенадцати я вернусь, не беспокойся. Послушаю ваш разговор. Все, ложись. Выпей снотворное. Тебе надо отдохнуть. Завтра день - не из легких.
Я переоделся, сунул в изголовье пистолет, хотя был уверен, что ночь пройдет спокойно. Ее и осталось-то - три часа. Продержимся.
Яна уснула только под самое утро. На полчаса. Я делал вид, что сплю, и не реагировал на ее вздохи, хождение по квартире, щелканье зажигалки. Утром сделал вид, что она меня разбудила.
– Ну, ты крутой, - вместо «доброго утра» приветствовала меня Яна. - Дрых, как пьяный медведь зимой. Ни смертельная опасность, ни красивая женщина тебя не волнуют.
– Хлебнул и того, и другого в свое время. - Я сладко потянулся, будто после долгого хорошего сна.
– Кофе, яичница. Годится?
– Годится. По поводу машины в милицию заявить?
– Зачем?
– Тоже верно.
Она опять как-то странно взглянула на меня.
– Ты, наверное, думаешь, что если бы ты был бы со мной, то ничего не случилось бы?
– Слишком много «бы»…
Ровно в девять в конторе зазвонил телефон. Я первым схватил трубку. Это была, как я и рассчитывал, Ольга Кручинина. Подобрала мою карточку.
– Я бы хотела с вами поговорить. Вы не обижайтесь на родителей.
– Я их понимаю. Где мы встретимся?
– Вы не можете приехать в институт? После первой пары у меня «окно». В вестибюле, под Лениным.
– Хорошо. До встречи.
Я заглянул к шефу, доложил о последних событиях.
– Под горку пошло, - задумчиво резюмировал он. - Смотри не ошибись.
Я посидел на кухне, внес в черновик отчета все новости, позвонил Яне (никаких новостей), потом - Прохору, сказал, что сегодня поеду в «имение».
– Ты живи подольше, - напутствовал он меня. - Без тебя скучно.
– Завтракать будешь? - спросила Женька.
– Уже.
– У своей, что ли? - Она поджала губы. - Уйду я от вас. Ненормальные.
– Куда ты денешься?
– А хоть на панель, - Женька брякнула крышкой чайника. - Все спокойнее.
– Ладно, - я посмотрел на часы. - Мне пора. Ты на меня не обижайся…
– За дуру? Я не обижаюсь. На правду только дуры и обижаются. А я такая и есть.
Женская логика.
В вестибюле института было еще пусто. Тихо и грязно. Ободранные стены, протершиеся плитки пола. В окнах много битых и треснутых стекол, краска на подоконниках шелушится. Но у ног Ильича - свежие цветы. Уборщица при мне собрала их и сунула в бумажный мешок. Видимо, по распоряжению ректора.
Доска объявлений залеплена лохматыми клочками бумаг. Я подошел поближе - интересно узнать, чем живет сегодня студент. Оказалось, торговлей. Торговали всем: конспектами, учебниками, тряпками, справками, койками - всем! На одном миленьком объявлении: «Симпатичная первокурсница снимет комнату» - последнее слово было зачеркнуто и над ним аккуратно надписано: «трусы» и далее по тексту: «Чистоту и аккуратность гарантирую. Оплата в СКВ».
Ильич не смотрел на всю эту дрянь. Он смотрел вдаль.
Прозвенел хриплый звонок. Сразу стало шумно, весело, почти беззаботно. Кручинина подошла ко мне, доверчиво протянула руку.
– Пойдемте в шестую аудиторию. Там сейчас свободно.
Собственно говоря, никаких дополнительных данных из этого разговора я не получил. Девочка была в шоке тогда, находилась в шоке и до сих пор. Она тоже запомнила тюбетейку и голую шею под пиджаком. И еще одну деталь: тот, что в пиджаке, после выстрелов нагнулся над Андреем, взяв его за кисть («как будто пульс проверил»), что-то сделал и сунул руку в карман.
– Вы не думайте, что меня купили. Дело вовсе не в тряпках. И не в машине…
Ах, еще и машина!
– …Все проще и страшнее. Они сказали мне: «Хочешь остаться сиротой?» Мне ни когда не было так страшно. Вы не знаете, что это за люди.
– Знаю. Потому их и ищу. Чтобы остановить навсегда.
Она с сомнением и страхом посмотрела на меня.
– Этот милиционер… Он правда был вашим другом?
– Да, но дело не только в этом.
– Понимаю, - с трудом проговорила она. - Таким… людям нельзя позволять жить…
Эт-точно - сказал бы товарищ Сухов.
Яна неторопливо защелкала замками:
– Наконец-то! Где ты шляешься?
– Что-что? - вежливо и тихо переспросил я.
– Извини. Завтракать будешь?
– Уже, - я усмехнулся.
– В конторе, что ли? Женька твоя рыжая накормила?
Господи, вы такие все славные, разные, но абсолютно одинаковые. В общем-то, очень милые. И смешные…
Чем ближе к двенадцати, тем напряженнее становилась Яна.
– Не волнуйся, - в седьмой раз сказал я. - И держи трубку так, чтобы и я мог его слышать. Говори естественно, страха не скрывай. В бутылку особенно не лезь. - Я снова взглянул на часы: - Звонить будут раньше, скорее всего - сейчас.
Яна вздрогнула от звонка, схватила трубку. Я еле успел сесть с ней рядом и прижаться ухом к ее щеке. Волосы Яны пахли горячим летом и щекотали мне шею.
Голос был вежливый, с чуть заметным акцентом:
– Ну что, дорогая, вы приняли решение?
– А куда мне деваться? - Это получилось здорово: равнодушно-устало, безнадежно. - Не стыдно вам?
– Какой стыд, если дело делаешь?
– Я только надеюсь, что в сильном накладе вы меня не оставите?
– Цену дадим хорошую. По остаточной стоимости - шучу так! Нельзя обижать женщину.
Яна уже закипала и потому не делала ошибок:
– Приплюсуй сюда и стоимость ремонта машины! Это мое условие.
– Хоп! И букет алых голландских роз.
– Засунь их себе в… Пардон, погорячилась. Дай мне хоть два дня, чтобы привести дела в порядок. Я же совсем к этому не готова. И многое могу потерять. Ко всему прочему.
– Просьба женщины для батыра - закон. Послезавтра, в десять утра, у вас будет человек со всем, что надо, и с нотариусом. - Голос его вдруг резко изменился, зазвенел: - Только без глупых фокусов - очень плохо будет. Сама не захочешь жить.
Яна бросила трубку, схватила сигареты:
– Кончай меня обнимать - воспользовался! Завтракать будешь?
– Успокойся, ты прекрасно провела разговор. Завтра меня не будет в городе. Но шестого утром я буду рядом. И не один. Мы тебя надежно подстрахуем. Не забудь только о моей просьбе.
– Ты уезжаешь? - Яна вскочила. Похоже, она ничего больше не услышала, кроме этого.
– На один день. По твоему же поручению. На розыски твоего…
– Да пошел он… Пропади пропадом со своим бизнесом, корягами и девками! - Она упала в кресло и снова схватилась за сигареты. - Подожди, не уходи сразу. Посиди чуть, ладно?
– Я хотел к Костику заехать.
– Успеешь, я тебе расскажу, как его найти. Ты жениться не собираешься?
– Я с тобой еще не развелся. Некогда.
– Все воюешь?
Второй раз мне сегодня пришлось обозвать женщину дурой. Но сейчас - про себя, с восхищением.
– Дэдди! - заулыбался Костик, когда я сунулся в его палатку. - Верная рука - друг красно…
– Стоп! - перебил я его. - Учись уважать чужие убеждения. Особенно если своих еще не имеешь.
Костик сидел суперменом - задрав ноги, зажав в руке банку пива. Напротив, в уголке, светился экран маленького телевизора. Под нижней полкой Прятался ночной горшок. Вокруг - товар, обычный дерьмовый комплект из напитков, сигарет, шоколада, подозрительных жвачек.
– Тебе здесь нравится? - Это он спросил с наивной гордостью дикаря, натащившего в пещеру всякую дрянь с помойки белого человека.
– Еще бы! - усмехнулся я. - Все, что надо для настоящего джентльмена. Полный набор «вечных ценностей»: «Сникерсы», тампаксы, презервативы.
Костик догадался покраснеть. Скорее всего с досады.
– А дальше что? Так и будешь сидеть в этой будке с горшком? Институт ты бросил…
– А что там делать? Та же торговля, да еще за экзамены и зачеты плати. Да и зачем он мне? Куда я - с высшим образованием? А здесь я - человек. Уважаемый…
– Кто тебя уважает, Костя? Покупатели? Ой ли! Коллеги? Эта шпана вряд ли вообще на какое-то уважение способна. Хозяева?…
– По-вашему, - взвился Костик, - коммерсант не человек? Человеки только полярники, летчики и геологи? И прочие герои труда? Чтоб ясные дали и светлые цели? И трудности без конца…
– Не утрируй. Люди не делятся на торговцев и космонавтов. Они делятся на честных и нечестных. То, чем вы занимаетесь, - это не торговля. Совсем недавно в УК это квалифицировалось как спекуляция. И наказывалось по закону.
– Во-во, - проворчал Костик, - у вас все наказывалось законом.
– Да, многое. И проституция, и фарцовка, и валютные сделки. Но все это шло на пользу обществу. Это была необходимая его чистка.
– Общество, народ… - перебил меня Костик. - А личность? Всегда у вас были впереди общественные интересы. И никакой частной собственности. - Костик глянул на часы и закрыл окошко. - Время пить «Херши». Или коньячку дернешь? - небрежно спросил он.
– Я за рулем. И ехать далеко. Так какая же нужна тебе частная собственность?
– Всякая. Мне все нужно и побольше - один раз живем.
– И именно для этого?
– А для чего же еще? Вы ведь своим коммунизмом то же самое обещали. Ну да еще всякие там идеалы - человек должен посвятить свою жизнь борьбе за счастье других, достигать всяких целей, оставить свой вклад в истории человечества…
И это говорит Костик. Тот самый, который в начале «перестройки» тайком вынес из пионерской комнаты школы знамя дружины и спрятал его дома, на антресолях. И смущенно мне объяснил: «Учителя сказали, что теперь это все не нужно. Я и забрал. А то ребята стали все ломать, ногами топтать…» Да, славно с ними поработали…