дни лица сменялись другими, но он никак не мог вспомнить.
– Это он! – кричала женщина, беря в свидетели всю собравшуюся толпу. – Этот человек убил моего ребенка! Убийца!
Теперь ее крики перешли в рыдания.
– Он уничтожил моего малыша!
Мужчина застыл на месте. Привлеченная криками толпа обступала его со всех сторон. Убийца детей? Испуганные матери уже хватали своих детей и отводили подальше, в то время как отцы с угрожающим видом приближались. Никто не знал, в чем суть обвинения, но все были преисполнены решимости линчевать этого педофила. Никто ведь не сомневался, что это педофил. Кем же он еще мог быть?
Он с облегчением увидел, что к собравшейся толпе идут охранники вместе с тремя полицейскими. Откуда взялась полиция? Так совпало, что патруль приехал по другому делу. Они буквально подскочили, когда им сообщили, что на кассе магазина только что опознали убийцу детей.
Им было очень сложно успокоить разбушевавшуюся толпу. Когда наконец восстановилась относительная тишина, стали расспрашивать кричавшую женщину, которая обвиняла мужчину в том, что он убил ее ребенка.
– Да, он уничтожил моего малыша!
Она походила на сумасшедшую, и ее голос прерывался душераздирающими рыданиями.
Мужчину спросили, понимает ли он, что она имеет в виду?
– Думаю, что да.
Наступила полная тишина. Такого ответа явно никто не ожидал. Никаких опровержений. Мужчина побледнел так, что был в состоянии, близком к обмороку, и подтвердил то, в чем его обвиняли. Он продолжил:
– Я работаю в крематории. Полагаю, мне пришлось кремировать ребенка этой женщины.
Несчастная рыдала чуть поодаль. Она хорошо запомнила его – ведь это он сжег ее малыша.
Бригада скорой помощи отвезла ее в психиатрическую больницу. Мужчина вернулся домой.
Он рассказал мне эту историю несколько лет спустя после происшествия, в крематории. Тогда перед уходом я забыл спросить его, взял ли он продукты. Мне почему-то кажется, что нет.
Легко можно представить себе, о чем он теперь думает, когда ест блины с колбасой. Вряд ли эта еда ему все еще по вкусу.
Что подарить служащему похоронного бюро на Рождество?
Вот это да! Ваша сестричка – маленькая бунтарка, красившая свои волосы в розовый цвет, читавшая книги нонконформистского писателя Мишеля Чорана[7], слушавшая The Cure[8] и носившая прическу как у гитариста этой группы Роберта Смита, – вышла замуж, решив остепениться, создать семью – иначе говоря, стать как все. Она даже согласилась работать в банке. А ведь еще совсем недавно по вечерам она читала Карла Маркса своему племяннику и вашему сыну в одном лице, что неизменно погружало его в сон. Чувство радости не мешает вам испытывать легкую тревогу. Она представляет семье жениха и говорит о новой работе. Первый шок: она собирается стать трейдером. Ничего себе…
Тогда ваши надежды обращены к скромно стоящему рядом с ней молодому человеку. Он уже успел очаровать ваших родителей. Вежлив и естественен. Мать млеет от его нежного взгляда и прирожденной элегантности, в то время как отец ценит его крепкое мужское рукопожатие и прямой взгляд. Наконец во время аперитива мать задает волнующий всех вопрос: где он работает? Следует ответ: «Мадам, я работаю в похоронном бюро». Вот это да… А ведь у него вполне нормальный вид.
Как бы то ни было, ужин прошел хорошо – частично благодаря усилиям жениха, который рассказывал о своей работе и объяснял ее важность, опуская натуралистичные детали, несмотря на тематические вопросы матери типа: «Но, если они давно умерли или бросились под поезд, это должно быть ужасно, не так ли? Нет-нет, ничего не говорите об этом… Так что вы об этом скажете?» Влюбленный взгляд вашей сестрицы говорит куда больше любых длинных речей о ее желании связать себя узами брака со своим гробовщиком. Похоже, что и он разделяет такие же сильные чувства.
Итак, влюбленные ушли, и вы обмениваетесь многозначительным взглядом со второй половиной и родителями. Лучше всех подытоживает ситуацию отец:
– Обалдеть… Похоже, среди наших родственников теперь будет гробовщик.
Что касается матери, она в отчаянии:
– А что дарят гробовщикам на Рождество?
На этом этапе позвольте мне вмешаться в повествование и сказать, чего им дарить не следует. Зато вы сможете выбрать подарок методом исключения.
Начнем с галстука. Никому не захочется носить галстук с изображением собачки Снупи – героя популярных комиксов. За исключением, может быть, только семейных торжеств с участием самых близких родственников – например, если речь идет о дне рождении дочки, и то при условии, что ей исполнилось не больше пяти лет. А теперь представьте себе служащего похоронного бюро в таком смешном галстуке в окружении заплаканных родственников покойного. Скорбящие разглядывают аксессуар широко раскрытыми от удивления глазами и задаются вопросом: «С ума сойти… Он над нами издевается, или это просто кретин?» Заметьте, я не имею ничего против Снупи. То же самое относится к Чарли Брауну, Багзу Банни и Микки-Маусу.
Другой нежелательный подарок… Сейчас попытаюсь объяснить: служащий похоронного бюро – такой же живой человек, как вы и я (ведь я тоже служащий похоронного бюро, но это неважно), который хочет вернуться домой, обнять и поцеловать жену, поиграть с детьми, сходить на прогулку с собакой. Он считает деньги, чтобы дотянуть до конца месяца, с волнением следит за стоимостью барреля нефти, решает увеличить пробег своей машины еще на 20 000 километров, поскольку поменять ее на новую в этом году не представляется возможным. Ну а вы в порыве великодушия решаете подарить ему золотой зажим для галстука или перламутровые запонки. Когда служащий будет их носить? Вернувшись с работы, он чаще всего переодевается в обычные джинсы и рубашку, поэтому остается надевать их только на работу. А теперь представьте реакцию родственников покойного при виде этих дорогостоящих роскошных аксессуаров. Они воскликнут: «Ну и ну! Оказывается, на несчастье людей можно неплохо заработать!» Я, конечно, преувеличиваю, и в большинстве случаев они так не скажут, но многие обязательно подумают.
А теперь задумайтесь об этом ритуальщике (или ритуальщице), который любит своих жену и детей, а еще собаку, хомячка, родственников и друзей. У него, как и у всех остальных, бьется пылкое сердце, а работа состоит в том, чтобы укладывать в гроб людей, в то время как окружающие его боль, скорбь, растерянность и мелкие отвратительные происшествия формируют картину мира. И вот в рождественский вечер он возвращается домой, ему весело, радостно бьется сердце – он думает, что наконец-то сможет отпраздновать Рождество, полюбоваться счастьем своих детей и зрелищем горящих гирлянд, отвлечься от мрачных мыслей в теплой семейной обстановке. Поэтому не удивляйтесь, если увидите в его глазах некоторый холод, когда он откроет свой подарок и увидит выбранный вами скальпель (даже в виде шоколада) или бутылку вина в футляре в форме гроба, который «так напомнил вам его профессию». Он ведь пришел к вам не для того, чтобы вы напомнили о его работе.
Рука покойника
Мужчина умер в общежитии, где проживали социальные маргиналы, вернуть которых к нормальной жизни было крайне сложно. Виной тому, разумеется, был алкоголь наряду с безработицей. Подобная комбинация любого человека может привести к абсолютному краху.
Он пролежал там около недели, прежде чем его обнаружил директор общежития. Мужчина умер, оказавшись зажатым между стеной и кроватью; он стоял на коленях, прижатым лицом к полу.
Было очень солнечно и тепло. На покойника падали жаркие лучи послеполуденного солнца, а его положение привело к скоплению крови в голове. Разложение было сильным: тело почернело и раздулось, а лицо стало неузнаваемым.
Таким чудовищным изменениям удивительным образом не подверглась только правая рука. Она была мертвенно-бледная, зато не почернела, не загнила и напоминала руку человека, умершего скорее накануне, чем неделю назад.
Тело перевезли в морг ритуального агентства и поместили в холодильную камеру, ожидая, что полиция свяжется с родственниками для организации похорон.
Обе его дочери и супруг одной из них пришли в тот же день. Их встретил сотрудник ритуального агентства. Началась подготовка к похоронам.
Когда я дезинфицировал стол в салоне, ко мне неожиданно подошел Жиль – сотрудник, встречавший родственников. Он был заметно встревожен.
– Ты знаешь, нужно готовить тело господина X. к показу, – заявил он без обиняков.
– Нет, это невозможно.
– У нас нет выбора, – лаконично ответил Жиль.
– Нет, у нас есть выбор. Тело почернело и раздулось – ты сам видел, в каком оно состоянии. Показывать его нельзя!
– Подожди, я сейчас объясню. Никаких судебно-медицинских ограничений нет. В свидетельстве о смерти врач не указывал ни на необходимость срочного захоронения, ни на наличие инфекционных заболеваний. Так что юридически претензий к нам быть не может – все так, как если бы он умер сегодня утром. Мы не вправе запрещать родственникам видеть покойного, а его дочери явно способны устроить скандал!
– Показать можно только руку…
– Тогда мы и покажем только ее. Они могут подержаться за нее в последний раз – поймут, я обо всем позабочусь. Сколько времени тебе нужно?
– Дай мне еще десять минут.
– Хорошо, тогда сходишь за родственниками в магазин ритуальных принадлежностей, когда закончишь подготовку тела.
Так мы и сделали.
В морге я достал тело из холодильной камеры, открыл чехол, извлек руку и начал ее чистить. Когда я закончил, состояние руки было идеальным: она сияла чистотой и пахла дезинфицирующим веществом.
Я отвез тело в траурный зал, закрыл его простыней так, чтобы виднелась только рука, и только тогда пошел за родственниками.
Я проводил их в салон, где на тележке под белой простыней покоилось тело их отца. Можно было видеть только руку. Повисла напряженная тишина, потом одна из дочерей спросила меня, могу ли я оставить их на несколько минут, чтобы попрощаться с покойным наедине. Я согласился, но предупредил, что они ни в коем случае не должны приподнимать простыню – ради своего же блага. Я действовал максимально тактично и дипломатично.