Я так погрузился в мысли о работе, деньгах и характере моего главного работодателя, что невольно замедлил шаг. Платформа показалась мне переполненной и такой неприветливой, что у меня даже возникло искушение повернуть назад — пойти посидеть в пабе, пока не закончится час пик. Вот прибыл поезд и втянул в себя толпу пассажиров, оставив только тех, кто не очень спешил домой и надеялся, что вагоны следующего окажутся посвободнее. Я взглянул на табло, чтобы понять, как долго придется ждать… и тут увидел ее.
Женщину из больницы.
На мгновение я окаменел. Это был мой второй шанс. Но я все еще колебался. У такой потрясающей женщины определенно есть бойфренд. А может, и не один. Она из другой, высшей лиги. Мне ничего не светит. В голове промелькнуло не менее полудюжины самооправданий и поводов держаться в стороне.
Если бы я не был в таком смятении, я бы, наверное, ничего не стал делать, а потом бы просто забыл о ней. Но что-то заставило меня пробираться сквозь толпу, уверяя себя в том, что лучше услышать отказ, чем вообще не попытаться.
— Знаете, а вы были правы, — сказал я, добравшись до нее.
Она с удивлением подняла глаза.
— Кофе в больнице. И вправду похож на мочу. Хотя больше на конскую, а не на коровью.
Возможно, не лучший способ начинать отношения с небольшой безобидной лжи. Я не пробовал тот кофе. Но ничего другого просто не смог придумать. На какое-то ужасное мгновение я подумал, что она не узнала меня, что примет меня за психа.
Но она поправила сумку на плече и сказала:
— Нет. Определенно коровья.
На ней все еще был больничный бейдж, а моё зрение уже восстановилось, и я смог прочитать имя: Шарлотта Саммерс. Я невольно улыбнулся: Шарлотта Саммерс и Эндрю Самнер. Это был знак.
— Вас зовут Шарлотта, — сказал я, протягивая руку (я был в ударе и радостном возбуждении после добрых новостей от доктора Маккави). — А меня Эндрю.
Она ответила мне крепким рукопожатием, ее ладонь была сухой и теплой. Я не мог поверить, что она не убегает. Мне даже показалось, что ей приятно разговаривать со мной.
— Меня обычно зовут Чарли, когда я не на работе. А вас — Энди?
— Можете звать меня Энди, если хотите.
Она наморщила нос:
— Нет, я предпочитаю Эндрю. Звучит по-взрослому.
Поезд ворвался на станцию, и нас с Чарли подхватила толпа. Мы оказались внутри, рядом с дверью, окруженные множеством людей.
— Вам куда? — спросил я.
— Лондон-бридж.
— И мне. А потом пересадка в сторону Тулс-Хилл.
— Вы там живете?
Я кивнул и в свою очередь поинтересовался:
— А вы? Похоже, вы из северных предместий?
— О, нет. Я живу в Камбервелле. Самый что ни на есть Лондон.
— У вас есть небольшой акцент, — сказал я. — Думаю, все же вы родом откуда-то с северных краев.
Она рассмеялась.
— Да-да! Из дикого края, что простирается сразу за шоссе М25, — она понизила голос почти до шепота: — Я родом из племени, живущего в варварской деревушке под названием Лидс.
— О, я слышал такие рассказы. А потом вы оттуда сбежали.
— Конечно. Хотя семнадцать братьев все еще охотятся за мной. Для этого у них есть специально обученные голуби-разведчики.
Мы непринужденно болтали. Вроде как флиртовали. Да, это определенно походило на флирт, хотя, возможно, она принимала меня за идиота и ждала первой возможности удрать. А я не мог отвести глаз от ее лица. Она была еще прекраснее, чем я подумал сначала. На одном из передних зубов у нее был маленький скол, а жара в вагоне метро заставила кожу на шее порозоветь. Мне безумно хотелось поцеловать ее.
Я рассказал ей, что сам из Истборна, она отвечала, что бывала в соседнем Брайтоне, — обычный непринужденный разговор; затем мы проехали станцию «Банк», и тут я понял, что мы вот-вот сойдем с поезда, двинемся в разные стороны и расстанемся. Навсегда.
— У меня сегодня отличные новости, — сказал я и объяснил, что меня выписали и лечение закончено.
— Здорово.
Мы подъехали к платформе станции «Лондон-бридж». Мне было пора выходить. И я больше никогда ее не увижу…
Чарли задумчиво молчала.
— Ну и как вы собираетесь отпраздновать освобождение из клиники Мурфилдз? — внезапно спросила она.
— Не знаю.
— Встречаетесь со своей девушкой?
— У меня нет девушки.
Двери распахнулись, и пассажиры начали проталкиваться мимо меня. Я остался на месте, пытаясь продлить момент.
Мне не нужно было делать этого. Прежде чем я собрался с духом, чтобы что-то сказать, Чарли взяла меня за руку и вышла со мной из вагона. Мы стояли на платформе, и нас со всех сторон толкали. Чарли стояла твердо, как скала, а другие пассажиры обтекали ее, словно вода.
— Пойдем, — произнесла она. — Устроим маленькую праздничную пирушку. Вы ведь не откажетесь выпить?
Мы отправились в паб чуть в стороне от Боро-Хай-стрит — старинное местечко с мерцающими рождественскими огнями, свисающими с деревянных балок, и десятками рабочих, потягивающих свою традиционную пинту пива, прежде чем отправиться домой к детям.
Когда мы вошли в паб, пара средних лет как раз встала из-за стола, и Чарли моментально заняла их место под злыми взглядами ожидавших у барной стойки, которые она просто проигнорировала.
— Красное вино, — сказала она мне.
Я почти физически ощущал взгляды тех, чей стол, вероятно, мы перехватили, но был в таком хорошем настроении, что мне было все равно. На стене позади барной стойки было зеркало, и я поймал свое отражение. Мои темные волосы всегда торчали в разные стороны, как их ни приглаживай. Несмотря на сидячую работу, я не располнел, и мне не раз говорили, что у меня выразительные скулы. Тем не менее вид был неряшливый, мешки под глазами, пусть и скрытые частично очками. Я не слишком беспокоился о собственной внешности, но какое впечатление она произвела на Чарли? Раз она позвала меня выпить, должно быть, она не в ужасе от моего вида.
Я взял пинту пива себе и бокал вина для Чарли, а затем сел напротив нее.
— Расскажите, что с вами случилось? — поинтересовалась она. — Почему вы оказались в больнице?
Я сделал большой глоток лагера.
— У меня было отслоение сетчатки.
— Паршиво.
— Я знаю. Но теперь все наладилось.
Она в два глотка выпила половину бокала.
— Теперь я чувствую себя лучше, — она забавно изобразила говорок Элизы Дулитл, безумное сочетание лондонского кокни и йоркширского диалекта. — Я всего лишь жалкий менеджер проекта, так что не слишком много знаю о глазах. Из-за чего это случилось?
— Непонятно. Вроде такое бывает при сильной близорукости.
— В самом деле? Давайте посмотрим, насколько вы близоруки, — она сняла с меня очки и примерила их, мгновенно превратившись в секси-ботана. — Уф! Да вы просто слепы!
Она вернула очки и попросила рассказать ей о том, как всё произошло.
— Довольно странно. Сначала словно мухи стали летать перед глазами — знаете, такие мелкие мерцающие точки, которые иногда появляются и как будто плавают вокруг. Затем появилась тень, вот отсюда… — я указал на уголок левого глаза, — и медленно распространилась по всему полю зрения. Я пытался игнорировать ее, думал, что само пройдет.
— Типичный мужчина.
— Это точно. Я предпочел бы умереть медленной, мучительной смертью, чем пойти к врачу. Но в конце концов погуглил, узнал об отслоении сетчатки, о том, как она отделяется от глаза, и что могу ослепнуть. Тогда я немедленно вызвал такси и рванул в клинику.
Мы прикончили наши напитки, и Чарли пошла к барной стойке. Недовольная парочка была все еще там. Они выглядели как типичные клерки из Сити — лет по сорок, в дорогих костюмах; на их лицах явно читалось, что они не привыкли к ситуации, когда их кто-то поимел. Они громко обсуждали планы провести Рождество на пятизвездочном лыжном курорте «подальше от плебса и всех гребаных родственников и их семей».
Когда Чарли вернулась, я рассказал остальную часть истории. О том, как под утро попал на операционный стол, как последнее, что я запомнил перед этим, — вращающийся надо мной потолок коридора, как очнулся с заклеенным глазом и получил сложный рецепт средства по снижению внутриглазного давления и предписание закапывать в глаз в течение дня четыре разных лекарства. Внутрь глазного яблока мне вживили пузырь, наполненный газом, который прижимал сетчатку и удерживал ее на месте, пока она не прирастет. Все, что я видел левым глазом, казалось большим, жгучим шаром, скрывавшим всё, на что я смотрел. Мне пришлось спать в сидячем положении, чтобы сила тяжести удерживала пузырь на месте. Первые десять дней я только слушал аудиокниги или здоровым глазом смотрел видеофильмы. Лекарства притупили мои чувства и изменили вкусовые ощущения, особенно в отношении алкоголя: две недели я вообще не брал в рот спиртного, а когда попробовал — тут же начались проблемы с координацией движений, и все подумали, что я пьян.
— Несколько недель было более чем хреново, — сказал я, так как теперь уже мог шутить по этому поводу.
— Вам повезло, что вы не ослепли на этот глаз.
— Хотя мне, наверное, была бы к лицу черная повязка, — я с трудом избежал соблазна добавить голосу этакой пиратской хрипотцы.
— В чем проблема? — вдруг спросила Чарли.
Я не сразу понял, что она обращалась не ко мне, а к той паре у барной стойки.
Женщина была явно шокирована этим выпадом и хотела отвернуться, но ее спутник ухмыльнулся, глядя прямо Чарли в лицо. Он был пьян, и я встревожился, что все может перерасти если не в драку, то, по крайней мере, в словесную перепалку.
— Вы наша проблема, — заявил мужчина.
Чарли выпрямилась:
— Да неужели? И с чего это?
— Вы заняли наш стол.
Она приоткрыла рот с притворным ужасом.
— Боже мой. Вы слышали, Эндрю? Это их стол. Как это я не догадалась?
— Заткнись, потаскушка, — сказала женщина.
— Рыжая лохматка, — добавил ее спутник.
На долю секунды Чарли выглядела потрясенной, затем рассмеялась.